Цепи, плетки, шест, накачанный героином мускулистый карлик, на котором из одежды только черное кожаное бикини на подтяжках, совершает пассы в адрес грудей нагой блондинки, которой он, судя по всему, намерен устроить секс и пытки. В конце блондинка должна будет умереть. Идут съемки снафф-порно по индивидуальному заказу: карлик изображает заказчика в детстве, фантазия заказчика — как школьником он насилует и убивает свою мать.
Нет, это не авторы «Настоящего детектива» совсем распоясались в новом сезоне. Это наш российский детективный сериал, созданный двадцать лет назад, когда на американском ТВ еще сложно было такое представить. Так начиналась «Каменская» — описанный смачный эпизод относится уже ко второму телевизионному делу Настасьи Палны из МУРа, «Игра на чужом поле».
Первый сезон «Каменской», всего восемь дел, по две серии каждое, создавался и вышел на видеокассете — назовем вещи своими именами — еще при Ельцине. Мы тогда фыркали на зашоренность американских фильмов, которые как раз в те годы по степени стыдливости переплевывали Болливуд. У нас же в годы хозрасчетного проката, после перестройки, двигателем продаж был секс, мы проживали за одно десятилетие и сексуальную революцию 60-х, и угар 70-х со «Студией 54». Конечно, к моменту создания «Каменской», вера в секс как залог успеха улетучилась: уже открылся первый Dolby-кинотеатр «Кодак Киномир», забрезжила мода смотреть свежее, голливудское, в хорошем качестве. Но по инерции секс присутствовал — просто как данность.
На титрах Каменская возникала под душем, с голой грудью. Скорее всего, это не была грудь исполнявшей ее роль Елены Якволевой — планы с обнаженкой всегда были сняты ниже головы. Но пока Яковлева не стала Каменской, она была «Интердевочкой», за ту роль ей собственноручно вручал приз еще живой Ив Монтан, и интердевочку без груди просто не поняли бы — пускай грудь и чужая.
Сексуальной подоплеки в первом сезоне «Каменской» хватало. Были и болезненные мотивы — разлученные в роддоме близнецы, один из которых выращен, чтоб его убить и второй мог выдать себя за мертвого («Чужая маска»), подростки, вчетвером убивающие второклассника («Убийца поневоле»), выращенные эдаким криминогенным Мичуриным в промышленных масштабах загипнотизированные снайперы («Не мешайте палачу»), методичное сведение человека с ума («Я умер вчера»). Все это часто круто замешано на грязной политике, и в выпуске «Смерть ради смерти» Каменская говорит сотруднику российской госбезопасности в исполнении артиста Бойко: «Я презираю вас и то государство, которое вы защищаете. И мне очень жаль, что такой красивый, симпатичный, здоровый, сильный мужик защищает государство, которое до такой степени ненавидит нас».
Этот крутой замес из грязной, враждебной в отношении собственных подданных политики, ширпотребного фрейдизма и болезненно-изощренно придуманных преступлений позволяет говорить о «Каменской» как о репетиции будущего расцвета депрессивного скандинавского детектива (кстати, книги Марининой, по которым снят фильм, активно публиковались на шведском и датском). Как‑то принято зарю российского детективного сериала ассоциировать с бандитскими разборками. Но то была питерская ветвь — «Улицы разбитых фонарей», «Бандитский Петербург». Каменская — героиня московская. Она — предтеча Саги Нурен из датско-шведского «Моста», но в большей степени — героини Софи Гробель из датского «Убийства», чей первый сезон 2007 года считают началом моды на скандинавский детективный сериал. И упрек, который адресует то и дело Каменской ее жених, — «Ты интересуешься трупами больше, чем мной» — спустя восемь лет дословно перекочует в уста шведского жениха героини Гробель.
Жадность до культуры была огромной. Каменская — ее часть: найденная на месте преступления книга о разночтении кельтских и галльских слов позволяет ей незамедлительно вычислить кличку убийцы в первом же эпизоде «Стечение обстоятельств». Мы все еще самая читающая страна в мире — а иначе откуда бы взяться миллионным тиражам самой Марининой?
90-е прошли для российских книгоиздательств под знаком детектива. Прежде его выдавали в час по чайной ложке. В те дни мы жадно восполняли лакуны в Агате Кристи и Россе Макдональде, открывали Джона Диксона Карра и Эллери Куина. Фильмы о Каменской пестрят чисто детективными уловками, достойными Честертона, и авторы распоряжаются ими щедро, просто разбрасываются.
В «Смерти ради смерти» родители усыновленного мальчика получают письма от шантажиста, угрожающего раскрыть подростку правду, что он приемный. Те клянутся, что кроме них никто не знает, что мальчик не родной. «Подумайте, вы наверняка рассказали кому‑то, кого вы просто не приняли за человека, которому выбалтываете тайну. Рассказали, потому что ему это было нужно по долгу службы», — упрашивает их муровский психолог в исполнении Дмитрия Нагиева. Загадка в духе честертоновского «Невидимки» имеет даже более блестящее разрешение, но вместо того, чтобы эффектно подойти к разоблачению преступника, сохранить аромат тайны до финала, авторы фильма тут же дают ретроспекцию с тем визитом к следователю и зрителю выкладывают все карты. Это не единственный случай, когда «Каменская» не по-хозяйски распоряжается отменными детективными находками — потому что их у нее пруд пруди.
Первый сезон «Каменской» — это детектив для образованных людей, молодых и средних лет, заинтересованных, любопытных, которым жить вкусно, — их настроениям потворствуют специально написанные для фильма Алексеем Айги несколько мелодий, каждую из которых он аранжировал в нескольких режимах — от курортного танго в приморской серии до свадебного вальса, когда Каменская выходит замуж; поиграл с музыкальной культурой.
Хотя, как и было сказано, видеокассеты с сериалом поступили в продаже еще при Ельцине, в эфир НТВ он пошел в новогодние каникулы 2000-го, после того как перед «Голубым огоньком» другой человек сказал, что теперь он наш президент. И когда спустя два года продолжение «Каменской» было взято под крыло РТР — перемены были разительные. Хотя в первой серии по пробуждении Каменская затягивалась сигаретой, на кухне она натыкалась на стикер «Мы бросаем курить!», и несколько минут каждой серии было посвящено борьбе с попавшей в публичную опалу привычкой.
Никаких грудей на титрах не стало и в помине — что уж говорить о карликах. Государство ругать перестали. Нагиев сбежал — персонажем оправдался, что в Интерпол. Дела вместо сжатого двухсерийного ритма стали бодяжить на четыре серии, в которых верх взяла пенсионерская мелодрама. Взамен предприимчивого, искательского духа людей, решающих судьбы своей страны, взяла верх упадническая депрессия с ее чувством неодолимого неблагополучия, и через показание к месту и не к месту упоминаются главные страшилки данного контингента — инсульты и инфаркты. Запугивание и угнетение поселились там, где еще два года назад царили грамотность и дерзость.
С нового сезона «Каменская», как отныне и все ее собратья по центральному телевидению, выращивает растительное сознание бюджетников, на которое будущие подачки — мизерные добавки к пенсии должны будут пасть как манна небесная и вознести их счастливых обладателей на новый виток высокого патриотизма.
Во втором выпуске второго сезона «Я умер вчера» герой-телеведущий на словах «Я больше дерьмо рекламировать не намерен» брезгливо бросает на редакторский стол свежий номер «Афиши». «А дерьмо только и надо рекламировать, — отвечает ему редактор. — Алмазы в рекламе не нуждаются».
Это только в поговорке нехорошее подкрадывается незаметно. В жизни оно как раз вот так и случается: внезапно. Раз — а все уже не то. А мы тогда делали «Афишу», учили Альмодовара и Мураками, высаживались в Канне и на Яве, жили культурно, интересно, весело, про телевизор через это дело позабыли и еще долго-долго ничего дрянного не замечали. Вот вам наглядный пример, как важно все-таки иногда этот ящик включать.
