Вечные «Мне 20 лет»: одно из последних интервью Марлена Хуциева

— «Весне на Заречной улице» уже больше 60 лет. «Заставе Ильича» уже более 50 лет. Как авторы и режиссеры воспринимают свои фильмы спустя столько лет?

— Ну как воспринимают — они отделяются от тебя и живут самостоятельной жизнью. Единственное, что могу сказать о своих фильмах, — мне за них не стыдно.

— То есть это уже что‑то большее, чем ваши фильмы? Наслаивается чужое восприятие?

— Я знаю, что «Весна на Заречной улице» до сих пор популярна, смотрится людьми. Само собой, это мне приятно. А что касается «Заставы Ильича», то она так широко не шла никогда, но она, скажем так, замечена критиками и тем зрителем, который любит кино. Так что это меня вполне удовлетворяет.

— Вы пересматриваете свои фильмы?

— Нет. Только если при случае, когда где‑то что‑то происходит и я должен при этом присутствовать, тогда смотрю. Но иногда по телевизору если идет, то, бывает, смотрю.

— Не получается ли так, что это уже какое‑то другое кино, не то, которое вы в тот момент создавали?

— Нет, почему, то же самое. То же кино, которое я делал.

— То есть восприятие не меняется? У вас же такие фильмы, запечатляющие время.

— Ну я не ставил себе задачу такую, но, очевидно, желание такое внутренне было. Там разное время, конечно. В «Весне» — это провинция. «Мне 20 лет» (она же «Застава Ильича») — это московская картина, там запечатлено другое время.

— Для вас «Мне 20 лет» и «Июльский дождь» это про разное время и поколения?

— Разное. Как бы вам сказать, в стране произошли какие‑то изменения. Мой замечательный редактор, с которым я работал на картине «Мне 20 лет», Наталья Михайловна Торчинская, посмотрев «Июльский дождь», сказала: «Вы знаете, Марлен, очень грустные ощущения. Я посмотрела картину, а мне грустно. Дело в том, что «Застава Ильича» была картиной надежды, а это картина разочарования». Разочарования в чем‑то.

— В любви, например?

— Нет, не только в любви. В среде, в жизни общественной.

— Сейчас многие воспринимают «Июльский дождь» почти как документальные кадры.

— Да, очень часто кадры из нее попадают в разные документальные передачи. И из «Заставы» тоже.

— Но это сейчас только так воспринимается. Кадры же совсем не были документальными?

— Да, такой задачи не ставилось. Я любил Москву и хотел ее снять. Я детство прожил в Москве, потом, значит, школа в Тбилиси, потом работал в Одессе, я соскучился по Москве, поэтому я снимал ее с удовольствием.

— Сегодня многие кинематографисты воспринимают «Июльский дождь» как отправную точку, стараясь его процитировать, когда снимают про 1960-е. Почему эти годы стали таким трендом сейчас?

— В то время, конечно, был подъем кинематографа, вышло очень много хороших картин. Мне не очень нравится то, что сейчас пытаются снять про те времена. «Оттепель» Тодоровского мне не понравилась. Там про съемочную группу все не так. Он не знает, как это было. Он сын кинематографиста, но не был свидетелем этого, понимаете. Это он уже потом домыслил.

— Был же еще фильм по сценарию Тодоровского «Над темной водой», где была пародия на вас, после которой вы тоже обиделись. Помните, тоже про 1960-е, Дмитрий Месхиев снимал?

— А, ну это вообще за гранью. Это они развлекались. Ничего похожего не было. Там под меня загримировали, что я сижу, топаю ножкой и требую какого‑то воробья. Меня это очень обидело. C воробьем действительно была совсем другая история. Я снимал пролог картины «Два Федора», и у меня была панорама по полю боя — на опрокинутых орудиях должны были сидеть воробьи. Такой образ был. Но воробьи никак не хотели сидеть! Что мы только не делали. В итоге мы это не сняли. И вдруг я вижу этого загримированного под меня человека, требующего воробья, — что за черт!

— То есть это была отсылка к реальному случаю. А как у вас дела с новым фильмом «Невечерняя»?

— Тружусь, тружусь. Вот сидит продюсер, спросите ее, как дела.

(С продюсером речь заходит о том, что все снято, идет монтаж, перебои с финансированием, правовая коллизия с Министерством культуры, которое требовало вернуть выделенные деньги. Тем не менее фильм должен был быть вскоре завершен, но в итоге картина «Невечерняя» выйдет уже после смерти режиссера.)

— Долгое время не было денег, картина просто стояла. Потом нашелся один человек, случайно прочел заметку о фильме, богатый очень человек. Он выделил необходимую сумму для завершения картины. Пока не хочу называть его имя, когда картина будет готова, конечно, я напишу ему благодарность.

— В «Невечерней» речь идет про 1890-е и встречи Чехова и Толстого, и это опять совсем другое время. Вам важна в этом фильме бытовая и предметная подлинность тоже?

— Это всегда важно. Но здесь фокус сосредоточен на двух людях. Вот картина выйдет, и вы сможете оценить это, но могу сказать, что я нашел актеров и добился абсолютного сходства и Толстого, и Чехова (главные роли сыграли Михаил Пахоменко и Владислав Ветров. — Прим. ред.). Прямо можно вставлять в документальные кадры.

— Вы снимали на пленку или на цифру?

— На пленку в основном. Но там есть небольшие цифровые эпизоды, которые снимали вот сейчас. Но это соединится незаметно. Там это все оправдано, есть черно-белые эпизоды, а есть цветные. Первая часть в больнице, где Толстой навещает заболевшего Чехова. Вторая часть уже с переходом в цвет — он построен на болезни Толстого, когда он уже начинает приходить в себя, цвет возникает в момент выздоровления.

— Как вы для себя решили: это кино смотрит на Толстого и Чехова как на людей или как на легенду?

— Как на людей, да. Это все на фактах построено.

— Но это же всегда сложно. Вы же даже когда‑то пытались снимать про Пушкина?

— «Пушкин» — это была большая картина, очень сложная. В это время на «Мосфильме» снимались две масштабные картины: «Красные колокола» и «Анна Павлова». «Мосфильм» — это не Голливуд, поэтому когда там уже снимаются два таких больших фильма, то на нее уже не будет должного внимания. А она требовала очень серьезного оснащения. Но, может быть, это все было лишь предлог, и их концепция не устраивала, но в конце концов картину закрыли, придравшись к тому, что исполнитель главной роли не подходит. А это, вы, наверное, удивитесь, была лучшая проба Димы Харатьяна. Он был пластичен, был похож идеально. Он талантливый человек и артист серьезный. Может, его бы судьба сложилась по-другому после такой роли. Где‑то фотографии сохранились, конечно. Даже есть ролик небольшой. Ну а что делать — в кино же не одни триумфы.