— Я очень удивилась, когда узнала, что вы переехали в Нью-Йорк! Ведь когда говоришь «Генсбур», думаешь о Франции, а не об Америке.
— А я и не могу сказать, что переехала с концами! Но я так привязалась к Нью-Йорку. Мне нравится его познавать. Люди часто меня спрашивают: «Когда же ты вернешься?!» Как будто бы невозможно себе представить, что Шарлотта Генсбур живет не в Париже. Даже мои знакомые и родные не могли поверить в то, что я уезжаю. Они до сих пор не считают, что это мой город, и ведут себя так, будто бы этого переезда и вовсе не случилось!
— Вот и в «Обещании на рассвете» вы играете иммигранта — Мину Овчинскую, маму Ромена Гари, и сейчас в жизни вы иммигрант.
— Вы правы, эта связь есть! Но я была в привилегированной позиции, мой путь иммиграции был прост. Так что тут я не могу сказать, что наши пути с героиней похожи. Но в чем мы сошлись, так это в том, что моя семья прошла ровно через тот же путь, что и герои фильма «Обещании на рассвете», — да, в другом году, да, может быть, обстоятельства не полностью сходятся, но они переехали в 1917 году. И у моей семьи, и у героев фильма есть эта идеалистическая любовь к Франции, как если бы это было одно-единственное место на земле, где они хотели бы быть. Так что эта страсть к французской культуре, этот акцент, эта культура, которую они оставляли позади, были мне так близки.
Моя героиня — очень сильная женщина, которая напомнила мне мою бабушку. Я не знала своего дедушкуИосиф Гинзбург — пианист и композитор, окончил Санкт-Петербургскую консерваторию, умер в 1971 году.: он умер в тот год, когда я родилась. Все, что я знала о нем, так это то, что был прекрасным человеком, а вот бабушкаОльга Бесман — певица из Санкт-Петербурга, после Октябрьской революции эмигрировала во Францию. — она была наша русская мама, которая идеализировала своего сына: у нее был сын и двое дочерей, но дочери были ей побоку. Она боготворила сына. Эта страсть к сыну показалось мне до ироничного знакомой. Персонажи в «Обещании на рассвете» порядком меня развеселили: все было так знакомо! Ведь даже взять то, как я курю в фильме: это я копировала отца. И это так странно, потому что, когда Эрик (Барбье — режиссер фильма. — Прим. ред.) пришел на встречу со мной, он думал, что этот персонаж имеет со мной мало общего и чуть ли не моя противоположность, но это не так.
— Расскажите, где снимали фильм? Во Франции?
— Нет, мы начали в Будапеште и там снимали месяц. Это было прекрасно, для меня теперь Будапешт и «Обещание на рассвете» — это синонимы! Там, как ни странно, даже пахнет прошлым — очень романтичный город. Чтобы снять Ниццу тех времен, мы отправились в Италию: сегодня Ницца уже не та, что была раньше. Для съемок сцен в Африке мы отправились в Марокко, а еще снимали в Бельгии, чтобы снять сцены войны.
Конечно, актерская работа прекрасна для познавания мира. Особенно по сравнению с музыкальным туром, где мы работаем в одном городе одну ночь, отрабатываем концерт, садимся в автобус и едем в следующий город, когда все уже пьяны! И вот ты уже просыпаешься в другом городе, идешь на саундчек, ты ничего не видишь — только своих зрителей. А на съемках у тебя есть выходные, для того чтобы узнать город, в котором снимаешься. Ты уже не просто турист — ты встречаешь людей, которые живут давно и многое могут рассказать.
— У вас же на носу тур по Америке?
— Да! И я, возможно, впервые приеду с концертами в Россию! До этого, конечно, я была в России, но это было больше двадцати лет назад — в последний мой приезд вашим президентом был все еще Горбачев! Так что, по сути, я никогда не была в не коммунистической России! Хотя погодите, в 1993-м или 1994-м я ездила ненадолго на съемку… В общем, надеюсь приехать в Москву и Санкт-Петербург с концертами.
— Вы же только что записали EP?
— Да, я записала несколько песен, которые не вошли в альбом, но они мне так нравились, так что я была рада их записать — несколько композиций записаны вживую на концерте. По смыслу они были очень близки к моему альбому, но я не хотела с них начинать новый альбом. Так что это были композиции, которые оказались «между».
— Там же есть и кавер на Канье Уэста?
— Да, мне очень нравилась эта песня, я записала ее вживую. Я всегда пела очень «мужские» песни, но не так много каверов — первый был кавер на песню Боба Дилана «Just Like a Woman», очень мужественная песня! А в фильме Ларса фон Триера [«Нимфоманка] он попросил меня записать кавер на Джими Хендрикса и его «Hey Joe». Очень мрачная и мужественная песня.
— Вашего персонажа в «Нимфоманке» Триера тоже звали Джо!
— Именно. Да и песня Канье Уэста тоже очень мужская, так что я начинаю думать, что меня привлекают песни, слова которых были написаны не под женщин. Но когда люди просят меня записать каверы на песни моего отцаОтец Шарлотты — легендарный французский певец-шансонье Серж Генсбур., я всегда чувствую, что у меня получится недостаточно хорошо. Так много исполнителей, у которых есть возможность записать его песни, но мне всегда нравилось именно как он пел эти песни. У него была своя манера исполнения, которая всегда будет лучше, чем у кого-либо. Так что, когда я пишу каверы других песен, я всегда помню и знаю, что они никогда не будут так же хороши, как оригинал. Поэтому стараюсь выбрать совершенно другую манеру исполнения, что-то совершенно неожиданное.
— В этом году вы едете на Coachella?
— Да, я ездила однажды, но это был только один уик-энд — всего один концерт (в 2010 году. — Прим. ред.), но в этот раз я буду выступать дважды — по пятницам, и между этими концертами будет еще несколько выступлений тут и там, чтобы не потерять сноровку. Мы начинаем наш тур с Восточного побережья — Бостон, Нью-Йорк, а потом полетим на Coachella.
— Вам нравится выступать вживую перед такими толпами?
— Теперь да, но раньше я это просто ненавидела. Я так нервничала, мне все время казалось, что я притворяюсь, выдаю себя за того, кем не являюсь. В том плане, что я никогда не верила, что у меня есть голос, которого было бы достаточно для большой сцены. У меня слабый голос, так что мне всегда надо сражаться с музыкальными инструментами, которые сильнее и громче меня, так что это всегда проблема для меня — быть услышанной. А если я начну петь громче — это буду уже не я. Да и баланс будет не тот. Сегодня я гораздо легче принимаю себя такой, какая я есть. Теперь я верю, что, если люди приходят меня послушать, они знают, кто я. Они не приходят увидеть Бейонсе — я не танцую на сцене. Хотя я люблю смотреть концерты с танцами и не люблю смотреть таких исполнителей, как я сама. Мне кажутся они скучными!
— Ваша строгость по отношению к самой себе — это же очень европейской качество. У американцев есть культура продавать себя дороже, чем они стоят на самом деле — очень часто слышишь фразу «fake it till you make it» [«имитируй, пока у тебя не получится»].
— Да, но меня не так воспитывали, не могу я этого делать. Я думаю, что мои родители были очень скромными, даже мой отец [Серж Генсбур] — он верил в то, что он делал, но он был очень стеснительным. Он знал, что его музыку нельзя сравнивать с классической музыкой или настоящим искусством. Я никогда не слышала, чтобы он называл себя художником! Для него быть художником — это заниматься благородным искусством, но варьете он таковым не считал. И то же самое с моей мамойМама Шарлотты — актриса и певица Джейн Биркин.: она все время говорила, что она очень плохо играла в кино, тоже не хотела считать себя певицей. Она ненавидела все, что делала, но это не делало ее несчастной. Она просто говорила: «Ой, не смотри этот фильм, я так плоха в нем!» Так что для меня это было нормально.
Я думаю, что это очень американская черта — не признаваться в своих сомнениях, верить в себя, в то время как во Франции было иначе, но теперь это пришло и к нам — благодаря социальным медиа. Но мне нравится, что я не чувствую себя слишком уверенной, что могу сказать о сомнениях в себе. Раньше я бы подумала, что это слишком скучно и негативно — говорить о том, как я не могу слушать или смотреть на себя!
— Правда, что и рецензии на свои фильмы вы тоже не читаете?
— Нет. Но, может, я плохой чтец? Я предпочитаю не знать некоторых вещей. Если кто-то скажет что-нибудь обидное, то я буду помнить только это и фокусироваться на этом. А это не очень полезно для работы. Мне, конечно, нравится слышать, что отзывы на фильм хорошие, но я даже не хочу начинать их читать. Особенно сейчас: теперь даже комментарии описывают как рецензии. Это случилось с моим первым альбомом: на iTunes было множество комментариев с пятью звездочками и один очень злобный комментарий с одной звездой из серии: «Где бы она была, если бы не ее родители? Да у нее нет голоса!» Но это все то, что я и сама могу подумать о себе: да, у меня нет голоса, да, мои родители сделали все доступнее для меня, так что, в конце концов, это не то чтобы было конструктивно.
— Думаю, это русские в корни в вас говорят!
— (Смеется.) Но со временем я поняла, что это не скромность. К примеру, в фильме, в котором я снялась с Иваном (Атталем, давним союзником и отцом детей Шарлотты. — Прим. ред.), есть сцена, где я очень плоха, и я была просто помешана на ней. Хотя весь фильм прекрасен и есть сцены, где я хорошо играю. Но вот эта сцена была просто ужасна, а я пыталась исправить ее. Для меня это тоже часть работы. Мне кажется, если я скажу, что сыграла гениально, — это будет конец: получается, что я достигла всего, — так зачем продолжать?
Когда мы снимали «Обещание на рассвете», я помню как Пьер [Нине], актер из другого поколения, часто подходил к монитору, чтобы посмотреть отыгранные им сцены. А я вот не могу так. Если я увижу себя в процессе, то вообще не смогу сыграть.
Я помню, когда мне было восемнадцать лет, я работала у очень хорошего режиссера — Бертрана Брие [«Спасибо, жизнь!»]. И он сказал, чтобы я приходила отсматривать материалы, но я сказала, что не могу, что я впадаю в депрессию, если вижу. А он убеждал меня, говорил, что Жерар Депардье так делает, что это полезно, но меня это выводило из себя — ведь если сцену уже отсняли, то я не могу уже ничего изменить, не могу исправить эту ошибку! Вот если бы можно было посмотреть на себя, взять пару дней, а потом начать заново, то тогда это часть рабочего процесса. Но иначе мне приходится самоуничижаться, чтобы позитивнее относиться к работе. Мне нравится сниматься в фильме и не смотреть, что получилось в кино, — меня не волнует, но иногда мне любопытно.