Мы посмотрели «Дау»: вот что о нем нужно знать — простыми словами

В Париже «Дау» будут показывать до 17 февраля. Я почувствовал, что не могу это пропустить, купил билет (кстати, довольно дорогой, 110 евро на все время с неограниченным количеством входов-выходов, впрочем, это дешевле какого-нибудь Диснейленда) и двое суток почти безвылазно провел в «Дау», вследствие чего чуть не сошел с ума. Там показывают страшные вещи, которые, тем не менее, происходили на самом деле. Увиденное шокирует, но это и перевернуло в то же время мои представления о том, каким может быть кино.

Это проект (уже не совсем только фильм), над которым режиссер Илья Хржановский (это всего лишь его второй фильм после «4») работал почти десять лет. Из них три года актеры, которые по большей части играли самих себя, жили на съемочной площадке, досконально изображавшей закрытый институт советских времен: люди были одеты в аутентичные вещи по выкройкам тех лет, в комнатах стояла правильная мебель, по улицам ездили правильные машины. Сценария не было, реплики артисты себе придумывали сами. В результате за три года работы над таким «реалити-шоу» (многие допускают сравнения «Дау» с «Домом-2» и «За стеклом», они, конечно, нелегитимны) там снялись тысячи людей, включая многочисленных знаменитостей, было отснято 700 часов хронометража (их все можно посмотреть в Париже), из которых сделано вот уже 13 полнометражных фильмов. «Дау» представляется как крупнейший киноэксперимент в новейшей истории. Его слоган так и гласит — «Эксперимент продолжается»: этот фильм уже давно вышел за рамки кинематографа и захватывает все больший кусок нашей с вами реальности.

Фильмы очень разные, один не похож на другой, словно их делали разные люди. Все вместе они даже не сочетаются, не собираются в единое целое, а резонируют друг с другом, и их кумулятивный эффект для меня оказался сильнее эмоционально, чем эффект от любого фильма за последние лет эдак десять. Всего их пока что 13, возможно, потом их станет больше: работа над ними продолжается до сих пор.

Формально главный герой здесь — конечно, Дау, гениальный физик, отчасти списанный с реального ученого Льва Ландау, жившего в СССР в те же годы, что и разворачивается действие. Его играет знаменитый российский дирижер греческого происхождения Теодор Курентзис. Но он появляется даже не в каждом фильме из тех, что показывают в Париже. Утверждается, что будет еще один фильм, ключевой, где именно Дау будет главным героем, но пока он не готов (а может, и никогда не будет готов). Кроме него еще десятки и сотни персонажей: от его семьи (жены и сына) и коллег-академиков (часть играют реальные ученые, часть — просто неизвестные артисты) до простых работников Института (именно так он пишется, с большой буквы, он тоже один из героев фильмов) и съемочной площадки — буфетчиц, рабочих, дворников, подопытных в странных экспериментах.

Два из мною посмотренных фильмов (кусками я видел все из них, целиком не посмотрел, может, всего парочку) совершенно точно в любой из годов составили бы сильную конкуренцию в борьбе за «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах, если бы попали в конкурс. Это картина о дворниках Саше и Валере, которые обнаруживают, что они геи, а также фильм о буфетчицах Института, одна из которых переспит с ученым-иностранцем, а затем столкнется с беспощадной советской тоталитарной машиной. Еще одна важная картина — это история библиотекарши, которая сначала будет встречаться с самим Дау, но затем у нее случится лесбийский роман, и она, опять же, станет жертвой КГБ — по мощи высказывания это просто советское переложение «Холодной войны» Павликовского. Эти фильмы похожи на работы режиссеров братьев Дарденн, где чаще всего непрофессиональные актеры играют в реальных декорациях, и из этого рождается что-то настоящее. Только здесь все настоящее и так, все по правде, никто не переигрывает и не недоигрывает. Актеры пусть и понимают, что это все еще кино, но уже не в силах перестать делать то, на что их толкает судьба. Именно поэтому все прочие художественные фильмы после «Дау» кажутся попросту ненужными, словно кустарными.

Другие картины более или менее удачны, но, несомненно, нужно подчеркнуть, что они все очень разные и примечательные, от шестичасовой мучительно сложной саги под названием «Dau 13» (все фильмы пронумерованы, названий нет, титров в фильмах — тоже) в двух частях, посвященной эзотерическим и психоделическим практикам в Институте, и до камерного актерского этюда для двух человек, где по сюжету к жене Дау (ее роль исполняет украинская комикесса Радмила Щеголева) приезжает ее мать, и они пытаются на ходу (это очень заметно) придумать что-то на камеру, разгорается ненастоящий конфликт, который на удивление быстро становится вполне реальным, доходит чуть ли не до драки. Есть и туманная разговорная драма про общение Дау с директором Института, снятая в лучших традициях Алексея Германа, и мучительно-романтическое кино о быстро вспыхнувшей в основном телесной любви неонациста Тесака к очередной буфетчице.

В фильмах «Дау» очень много секса, алкоголя и бытовухи, потому что это кино о том, как человек, запертый в четырех стенах, ожесточенный постоянной слежкой, начинает сходить с ума и подавлять свое естество в алкогольной апатии и в попытках кого-то полюбить, чтобы быть любимым. Оставаясь собой, люди в Институте были кем-то другими. Эти картины сняты на вечные темы: о войне человека и государства, о призвании и долге. Одновременно с этим игра с реальностью и выдумкой, лежит в самой сути «Дау» как проекта о советском мире и обитателе этого мира, советском человеке. В те времена все говорили и писали не то, что было на самом деле, жили не свои жизни, были заперты внутри страны, прямо как актеры «Дау» — внутри Института. Жизнь наоборот: иллюзия подменяет действительность.

Парижский «Дау» ощущается как рейв без дресс-кода длиной в месяц и с очень странной музыкой. На входе отнимают телефон, дежурит охрана, поэтому у меня не осталось никаких фотографий. Я пытался пронести вовнутрь пленочный фотоаппарат из 1970-х, который формально соответствовал эпохе («Дау» охватывает события до 1968 года — Прим. ред.), но оттуда вывернули батарейки, попытались еще выдернуть пленку, но я сказал охраннику, что она стоит дороже, чем его рабочий день, и он отстал. Мне удавалось даже проносить в потайном кармане смартфон, но пользоваться им приходилось в туалете, потому что везде следят. В результате теряете счет времени, если не взяли, как я, наручные часы. Пару раз, выходя наружу подышать, я удивлялся, что на улице глубокая ночь.

Внутри двух театров, где проходит «Дау», все сделано для того, чтобы туда зашли и оттуда желательно не вышли. Проект захватил все закоулки театров, коридоры, подвалы и чердаки, соединенные черт знает как, без какой-либо видимой задумки, хаотически. На стенах написаны разные слова, как облако тегов, описывающих «Дау»: секс, страсть, шаманизм, общественное неравенство, власть и так далее (да, эти слова правда его описывают). Там непрерывно происходят какие-то концерты и спектакли, в разных коридорах можно неожиданно обнаружить комнаты из экранного Института, где по-прежнему живут те же актеры, что и тогда. Где-то стоят кабинки с теми самыми 700 часами хронометража, где-то в таких же кабинках сидят психологи, священники и шаманы (!), с которыми можно обсудить увиденное кино.

Фильмы показываются в случайном порядке в разных залах, спрятанных в этих закоулках, время сеансов толком не известно даже волонтерам, которые их проводят. Посмотреть все почти невозможно. Все сделано для того, чтобы вы из желания все-таки досмотреть «Дау» остались там надолго, стали не зрителем «Дау», а его участником, очередной тенью в сумраке выдуманного мира, пугающе похожего на настоящий.

За двое суток я дважды ночевал прямо в зрительном зале. Честно говоря, меня, конечно, рубило на фильмах, но я изо всех сил просыпался. Я просто не мог уйти и пропустить какой-то фильм, да и не чувствовал никакой возможности поспать: слишком велико было душевное потрясение от увиденного. Оно того стоило: перейти на этот режим, то есть быть в парижском филиале Института не зевакой, а приходящим жильцом, который там же живет, питается как экранные герои и засыпает вместе с ними.

В какой-то момент начинает казаться, что и твоя жизнь внутри «Дау» срежиссирована каким-то высшим разумом. Я дважды видел Илью Хржановского, который, как мне показалось, странно на меня посмотрел, и под влиянием фильмов во мне развилась паранойя. Тут же я начал замечать Хржановского повсюду, а вместе с ним — все более странных персонажей: людей в цветных париках, женщину в гигантской шляпе с цветами, подозрительно приветливых парижских студенток (почти буфетчицы), которые звали меня пойти с ними курить непонятно что. Кажется, еще день, и я бы поселился в тех самых комнатах Института по своей воле, но мне, к сожалению, нужно было улетать.

Этому нужно уделить много внимания, потому что вопрос важный. Итак, в «Дау» показывают довольно жуткие вещи. Все обсуждают, что чудовищно было убивать перед камерой и на глазах потрясенных актеров живую свинью, как это сделал один из героев фильма, неонацист Максим Марцинкевич (мне, кстати, довелось видеть эту сцену трижды, поскольку она повторялась в двух разных картинах и еще попалась мне в видеокабинке, и теперь взгляд этой свиньи снится мне в кошмарах). С другой стороны, в этом негуманном поступке вряд ли виноват Хржановский. Он уже явно не управлял происходящим на таком уровне развития истории: да, это Илья пригласил неонациста сниматься в «Дау», но он не командовал Тесаку убивать свинью. Это очевидно после просмотра такого количества фильмов, в которых все действие — чистая актерская импровизация: непрофессиональные артисты почти всегда ведут себя совершенно не так, как это мог бы написать любой сценарист. Как кто-то из живущих на земле людей смог бы придумать сцену, где неонацист, приглашенный как подопытный в закрытый советский институт, слетает с катушек и решает отрезать свинье голову кухонным ножом, распевая «С чего начинается Родина», прямо на ковре в гостиной на глазах у потрясенных академиков? Никак.

То же со сценой, где руководитель местной «гэбни», сыгранный реальным бывшим начальником украинской тюрьмы Владимиром Ажиппо, пытает в застенках женщину при помощи бутылки. Конечно, можно предположить, что циник-режиссер просто скомандовал ему так поступить, но нет, скорее Ажиппо почувствовал запрос, который адресовался к нему, когда его взяли на эту роль, а дальше уже сам начал действовать. Опять же, все согласились на эти роли по своей воле, и никаких судебных разбирательств пока не видно, хотя Ажиппо понес вину за то, что совершил (об этом чуть позже).

В случае «Дау» намного сложнее, чем кажется, найти ответ на вопрос об этичности показываемого, который в последнее время всех волнует в дискуссиях о кино намного больше художественных достоинств. Да, некоторые сцены «Дау» ужасны. Да, Хржановский и съемочная группа, пусть они, по моей гипотезе, и правда никому не командовали делать это, все равно виноваты в том, что не остановили происходившее тогда, не вмешались, а заняли позицию документалистов и просто продолжали снимать. Но все же по заданным правилам игры в «Дау» (который, конечно, никакой игрой не являлся) ответственность за свои поступки несет именно тот человек, который их совершает, находясь в кадре под своим именем. Цель же «Дау» — показать, что за поступки этот человек совершил, как видеофиксация холокоста. Нехорошо так говорить, но после увиденного хочется думать, что тюремный срок, который уже после съемок получил Марцинкевич, и неожиданный инфаркт Ажиппо, который случился во время того, как он смотрел в Лондоне на экранного себя, — это, простите за цинизм, проявления высшей справедливости.

«Дау» — гимн человеческой свободе, пусть даже в условиях несвободы от влияния на наши умы разнообразных моральных камертонов. Он подталкивает нас победить извечную советскую концепцию «не читал, но осуждаю». Хотя «Дау» и не нуждается в защите, особенно от тех, кто его не смотрел. Проще говоря, не стоит судить о «Дау», если вы его еще не видели, издалека, это как минимум глупо, как максимум — совершенно невозможно. Если не поехать прямо сейчас в Париж, то стоит хотя бы дождаться возможных следующих показов в других городах. Ожидать от проекта можно чего угодно: кто-то увидит там только снафф (съемки настоящего насилия), кто-то — любительское порно (но оно какое угодно, только не любительское, в «Дау», возможно, самые чувственные постельные сцены в истории кино, совершенно несимулированные). Но проще всего, притеревшись к (псевдо-) документальной манере изложения сюжета, которого здесь почти и нет, увидеть невероятно прогрессивное кино, обрамленное сложным психоэмоциональным опытом, который получает и зритель. Не все, впрочем, этот опыт выдержат: я вот сейчас жалею, что не пошел обсудить «Дау» с психологом. Это слишком сильная вещь, чтобы переживать ее в одиночку.

Важно помнить о том, что, хотите вы этого или нет, но в эпоху постправды все мы — герои «Дау». Эксперимент, как вы помните, продолжается.