Странно было бы ожидать, что авторы дорогущего, за полсотни миллионов долларов, биографического фильма о Фредди Меркьюри, лидере британской рок-группы Queen, хоть что-то заранее поняли о том феномене, который собрались экранизировать. Даже про песню «Богемная рапсодия», в честь которой назван фильм (она никакая не «богемская», с историческим регионом Богемия не связана), нельзя сказать ничего конкретного, а можно только неубедительно помахать руками: рапсодия — это такой вид фортепианных произведений эпохи романтизма, богема — ну, понятно. А о чем при этом песня — да черт ее знает вообще. Да и что же значит это «галилео-фигаро», в конце концов? Примерно таким же произведением «ни о чем конкретно» представляется и фильм, названный в честь великой недекодируемой композиции.
Итак, британские 70-е, почти случайно собирается рок-н-ролльная группа каких-то бездельников, новый ее фронтмен — щупловатый паренек неидентифицируемой национальности с неправильным кроличьим прикусом (Рами Малек). Внезапно он совершает прорыв за прорывом, быстро подписывает группу на лейбл, придумывает ту самую рапсодию. Все резко становятся звездами, а паренек тонет в мании величия, обнаруживает в себе гомосексуальность, расстается с невестой (с которой он до конца жизни очень дружил), подхватывает ВИЧ.
В общем, эту историю мы знаем, в ней нет никаких открытий, а в том, как ее рассказывают, нет никакого рок-н-ролла. Это абсолютно конвенциональный байопик — более того, вполне конкретно самоцензурированный. Когда-то этот фильм должен был снимать Саша Барон Коэн — как он любит, с собой в главной роли, — и он бы как раз хорошо коррелировал с личностью Меркьюри. Но в итоге на роль Фредди взяли качественно непохожего Рами Малека из «Мистера Робота», режиссировать позвали Брайана Сингера, потом его уволили, доделывал это все непонятно кто (говорят, что доснимал чуть ли не сам Брайан Мэй, но явно врут). Странно, что фильм вообще выпустили.
Действительно, в целом это глуповатый и нечуткий фильм, авторы которого пытаются нам рассказать то, что они сами не очень осознали: а откуда же Фредди все-таки такой взялся? Попытка воспроизвести невоспроизводимое. Рами Малек — актер, скажем прямо, не то чтобы очень разнообразный. Если он и изображает Фредди Меркьюри, то какого-то не такого, которого мы все любим, а что-то свое. Это больше не сверхчеловек, возвышающийся над толпой плебеев, а какой-то задохлик, согнувшийся под тяжестью собственной мании величия, не сумевший до конца разобраться в своем таланте. Убивает его не сам СПИД, а неудачное знакомство с неприятным усатым мужиком, который втянул его в водоворот гей-оргий, которые, разумеется, в фильме не покажут вообще и даже разговаривать о них на всякий случай не будут, лишь бы не повысили возрастной рейтинг.
И все-таки это кино в какой-то момент тебя нагибает, а именно строго перед финальной сценой. Там, после продолжительного монотонного вступления, группа Queen впервые за много лет вновь выступает вместе на грандиозном, действительно историческом благотворительном концерте «Live Aid», который воспроизведен чуть ли не покадрово. Поют там, разумеется, не артисты, а записанная звуковая дорожка с настоящей видеозаписи концерта. И это чистая магия: вопреки дурацким парикам на непохожих актерах, массовке, нелепо машущей руками, это волнует так, будто ты стоишь на стадионе «Уэмбли».
С другой стороны, биографы Queen рассказывают, что даже по первому альбому уже было ясно, что это все надолго, если не навсегда, что они будут великими — иначе и быть не может. То же и с первым большим художественным фильмом, посвященным Queen: он был обречен на успех. Сейчас критикой это оправдывается так: песни-то гениальные, поэтому и качают, а фильм все еще не очень. Но ведь так же не бывает, это какой-то самообман: сколько ни ставь в плохое кино хорошие песни, они там все равно не прозвучат, как ни бейся.
Что ж, о самом Фредди из фильма понятно одно. В одной из малозначительных сцен он говорит подружке, что перестает ощущать фальшь, которой наполнено все его бытие, только тогда, когда выходит на сцену и все вдруг становится настоящим и искренним. С другой стороны, совершенно невозможно представить себе ничего более неестественного, чем поведение Меркьюри на сцене: достаточно посмотреть тот же концерт «Live Aid» или любое другое публичное выступление, чтобы понять — это чистый, концентрированный эпатаж, никакой искренности. Получается, он, наоборот, выходил на сцену и становился кем-то другим.
Кроме того, Queen — это, конечно, не столько рок-н-ролл, сколько предвестник новой поп-музыки, которая переродилась на наших глазах в тонкое искусство эпатажа и провокации. Не ругаем же мы Мадонну или Бритни Спирс за то, что они такие наглые, а, наоборот, любим, и именно за то, что в них совершенно не осталось ничего святого. Куда важнее не лиричность текста или музыкальная изобретательность, а точность посыла и выпендрежность.
Первым же границы этого новейшего вида околомузыкального творчества очерчивал как раз Фредди Меркьюри. Он не пел — он истошно (и при этом чисто, как в академическом хоре) вопил в четырех октавах. Он не двигался по сцене — он размахивал руками, дрыгался, бесстыдно извивался и чуть ли не колесом ходил. Каждую деталь в нем должен возненавидеть гипотетический ряженый казак и блюститель нравственности: он слишком мачо и гей одновременно; он чересчур красив, чрезмерно эротичен. Он слишком крут.
Кажется, все эти творческие поиски и пертурбации, оперные вставки, футбольные кричалки, женские наряды и «радио-гага-радио-гугу» — это все делалось ради одной цели. Фредди пытался выкристаллизовать, извлечь квинтэссенцию абсолютной, алхимической крутизны. Собственно, у него и песни все, если обобщать, об этом же. Как еще назвать то ощущение, когда ты чемпион мира? Или когда ты вот-вот раскачаешь тут сейчас всех (в смысле, we will rock you)? Только двумя словами: это неописуемо круто.
Получается, что и фильм движется примерно в том же направлении. Раз Меркьюри и сам, кажется, до конца не догадывался, как у него все это получается, и действовал исключительно по наитию, то и правильное кино о нем нужно снимать так же, безо всякого инсайта, более того, вообще не приходя в сознание, впав в какой-то сектантский раж. На сцену выводятся Рами Малек, который непрерывно выпячивает верхнюю челюсть (а постоянно ее выпячивать, кстати, не так уж просто, вы сами попробуйте так походить хотя бы час), абсурдно нескладный Брайан Мэй (малоизвестный актер Гвилин Ли к тому же одет в такой глупый кучерявый парик, словно из травести-театра), наспех воспроизводятся приметы эпохи, все эти гитары-студии-дома.
Это как карго-культ: меланезийские папуасы, однажды получив с самолета груз с гуманитарной помощью, начали строить из бамбука ненастоящий аэропорт, чтобы туда снова прилетела божественная железная птица. Нужно, что называется, протошнить через обрядовую часть фильма, где студийные папуасы собирают биографическое полотно о Фредди Меркьюри из подручных материалов, из нелепых париков и тюзовских костюмов, из стыдливых умолчаний и громких слов. Все это — чтобы в конце тот самый настоящий Меркьюри таки вышел, спел, потопал ногами и похлопал в ладоши.
В конце фильм вдруг действительно прорывает ткань времени, и в эту дыру вылезает Меркьюри, как живой, и как давай качать полный народу стадион «Уэмбли». И сразу становится понятно, о ком же был этот фильм. Не о Брайане Мэе же, в конце концов. Нет, он о тех, кто синхронно на фоне Меркьюри — Малека вскидывает руки вверх и топает в ритм «We Will Rock You». Он о нас, о свидетелях небывалой, невиданной крутизны Фредди. Это мы чемпионы мира. Это мы will rock you. Мы и Галилео, и Фигаро. Шоу должно продолжаться, и оно будет вечным.