В январе 1962 года двухлетняя Карен, дочь Нила Армстронга (Райан Гослинг), 31-летнего пилота-испытателя, дипломированного авиаинженера, ветерана войны в Корее, и его жены, 27-летней домохозяйки Дженет Широн (Клэр Фой), умерла от опухоли мозга. Через несколько месяцев Армстронг записался в новую космическую программу NASA. Через семь лет он шагнул на Луну — попытавшись сбежать от горя так далеко, как никто еще до него, и попутно сделав реальностью одну из самых странных фантазий человечества.
Четвертый полный метр Дэмиена Шазелла («Одержимость», «Ла-Ла Ленд») и удивительным образом первый художественный фильм о Ниле Армстронге поставлен по единственной авторизованной биографии космонавта, вышедшей уже на закате его жизни в 2005 году. Книга называется, как и фильм в оригинале, «Первый человек», написал ее Джеймс Хансен, профессор, специалист по истории науки и технологий. Это толстенный том, добросовестно, беспристрастно, с огромным количеством имен, цифр, расшифровок переговоров, прямой речи описывающий жизнь героя. Иначе говоря, это материал, из которого можно было сделать вообще все что угодно: хоть героическое полотно типа «Аполло-13», хоть ситком на двенадцать сезонов.
Шазелл — нынешнюю версию сценария написал Джош Сингер («В центре внимания»), получивший свой «Оскар» на год раньше режиссера — выбрал заведомо респектабельный, но и неблагодарный путь. Представив историю американской космической программы 1960-х как историю болезни — клубок душевных травм, нереализованных амбиций, ошибок, жертвоприношений и депрессий. И сделав о самом, очевидно, триумфальном событии на человеческой памяти длинный, гиперреалистический, невероятно печальный фильм — свой лучший на данный момент.
Про июль 1969-го есть куда более субъективное, дерзкое и в конечном счете интересное чтение, чем Хансен — гигантское, выросшее в книгу («Из пламени на Луну» в сомнительном русском переводе) эссе Нормана Мейлера, конечно, знакомое авторам фильма. Это публицистика высшей из возможных проб: писатель, находившийся в Хьюстоне непосредственно перед стартом «Аполлона-11», разбивает хронику событий пространными парадоксальными размышлениями об их значении. Разумеется, он под микроскопом препарирует Армстронга, придираясь к словам, заглядывая в глаза, подробно расшифровывая известные его качества («отличник», «из народа», «доброжелательный»), главное из которых — «вечно отрешенный». «Ни на кого не похожий… словно настроенный на какую‑то струну во Вселенной, на которой другим даже не приходило в голову играть».
Шазелла и Гослинга это определение наверняка устроило бы. Гослинг, у которого здесь, вероятно, больше крупных планов, чем во всех прошлых работах вместе взятых, играет космонавта как интроверта, после смерти дочери — т. е. в начале и жизни, и фильма — замкнувшегося в себе окончательно. Главной жертвой этого оказалась, естественно, его семья — двое сыновей и умная, терпеливая жена, настойчивым попыткам которой достучаться до мужа (на то, чтобы развестись, им понадобится еще четверть века) уделено здесь много внимания. При этом ледяное хладнокровие, внешнее отсутствие эмоций — глубоко под которым, по версии фильма, никогда не утихала боль, — несомненно, стало (разумеется, вместе с другими качествами) ключевым фактором его сумасшедшей карьеры.
Среди прочего Норман Мейлер пишет о том, как люди из NASA — вежливые, искренние, всегда готовые все объяснять по три раза — при любой попытке перевести разговор в экзистенциальную плоскость немедленно уходят в казенные формулировки и технические термины: прячась за кодами от необходимости в случае инженеров, например, рассуждать о немыслимом (человек на Луне?!), а в случае космонавтов — публично рефлексировать о собственной или своих товарищей близкой смерти. И хотя у художника задача ровно противоположная, Шазелл в каком‑то смысле использует ту же тактику. Раз за разом — начиная с первой же сцены — он запирает зрителя вместе с героем в очередной дребезжащей жестяной банке с цифрами в названии, и всей визуальной и звуковой мощью IMAX испытывает на прочность его вестибулярный аппарат, его клаустрофобию, комментируя действие лишь птичьим языком диспетчеров.
Отчасти просто объясняя, как все устроено (у полетов в космос был чрезвычайно, гм, аналоговый флер), отчасти вытесняя красноречивой конкретикой опасные абстракции, в которых легко заблудиться. Схожий деловитый подход — можно очень условно назвать его журналистским — использовал Филип Кауфман в «Парнях что надо», замечательной картине о прямых предшественниках Армстронга (поставленной по книге Тома Вулфа, прямого конкурента Мейлера). Впрочем, там «Парни», а тут «Человек»: Кауфман писал коллективный портрет, в том числе психологический, соратники же, товарищи и конкуренты Армстронга — даже Базз Олдрин в исполнении Кори Столла — остаются тенями за его спиной, которые вдобавок периодически, как свойственно теням, тают.
Зато у Шазелла есть козырь, который не побить: собственно, полет на Луну, продолжительный фрагмент, логичным образом завершающий эту слегка изнурительную, может быть, картину. Здесь уже с какого‑то момента ничего не дрожит и не дребезжит, и режиссер наконец позволяет себе торжественные, строгие кадры, от красоты и значения которых надолго перехватывает дыхание. Главный герой, который почти десятилетие бежал вперед, боясь оглянуться, наконец вынужден остановиться — и обнаружить себя этаким Доктором Манхэттеном в абсолютном космическом одиночестве. В этой величественной финальной части Шазелл салютует, как положено, Кубрику и салютует Спилбергу, который значится в титрах исполнительным продюсером. Как Рой Нири из «Близких контактов», кумир Америки и всего человечества Нил Армстронг готов забраться на небо — лишь бы не быть дома.
