Бывалый гуру кантри-рока Джексон Майн (Брэдли Купер, он же дебютирует в этом фильме как режиссер) — беспробудный алкаш. Сорвав очередную бурю оваций на концерте, он катается по ночному городу в поисках выпивки — нынче это проблема. Местом, где наливают, оказывается трансвеститский клуб. Пока Майн ублажает себя за барной стойкой, череду переодетых мужиков на сцене нарушает настоящая девушка Элли. Правда, слишком узкоплечая, большеголовая, в трико и шиньоне, фигурой похожая на Шалтай-Болтая, но все же — девушка (Леди Гага). Она ложится на барную стойку и исполняет песню Эдит Пиаф «Жизнь в розовом цвете», правда с адским акцентом и перевирая французские слова, но все же исполняет. И на барной стойке. И там есть выпивка. Короче, Майну нравится. Через двадцать минут экранного времени он вытолкнет ее на сцену посреди своего концерта, она споет композицию собственного сочинения, а еще через десять минут все забудут Майна и провозгласят новым гуру девушку Элли. Майн влюблен и в нее, и в ее слова, и в музыку, и ему даже наплевать на улизнувшую собственную славу, он уже даже готов расстаться с бутылкой — пока Элли не попадает в лапы менеджеров, которые начинают делать из нее поющие трусы. Майн идет на новый — и терминальный — виток запоя.
Перед нами мюзикл с Леди Гагой, и потому сразу ответим на первостепенные вопросы: как Леди Гага играет, звучит и вообще смотрится на большом экране? Играет ничего. Манерой исполнения очень похожа на нашу комическую артистку Елену Воробей — роднят их не только мелочи, характерные черты мимического рисунка, но и доминанта поведения: они как бы прикалываются. Даже когда на экране все чертовски серьезно, в том, как Леди Гага преподносит Элли, всегда остается место для отступления «Гы-гы» и «Ой, да ладно!». На любителя, но терпимо. У нее вполне правдоподобно получается приземленная низким происхождением девушка наших дней. Другое дело, что это не совсем тот человек, с которым мечтаешь запереться на два часа в темном кинозале, предварительно оплатив это мероприятие.
Звучит Леди Гага отлично. Неплохие акустические вещи под гитару («Shallow», «Always Remember Us This Way») выгодно поданы в Dolby Surround. Особенно удались сцены рок-концертов на свежем воздухе, с их пристальными прожекторами и особой аурой первобытного жертвоприношения (где в качестве жертвы — исполнитель на сцене). Они сконцентрированы во второй четверти фильма, и здесь он набирает воздух — оставшийся час он его методично спускает, уподобившись резиновому крокодилу, из которого выдернули затычку, и он тает и деформируется, пока не превратится в зеленую тряпочку на полу. В музыке там тоже происходит слом и спад, потому что ее героиня дальше работает уже с подтанцовкой, в кислотном парике и под фанеру — и среди прочего на самом деле исполняет переложенный на английский дословно стишок «Что ты ходишь, попой водишь, на меня тоску наводишь?» («Why Did You Do That?»).
Вообще, как и в случае с киноэскападами Аллы Пугачевой, в мюзикле Гаги драйв приходит на смену неловкости, только когда она поет живьем. Если хотите получить реально отличное впечатление, опоздайте на тридцать минут и бегите из зала, ровно когда на экране появится Алек Болдуин в качестве телеведущего «Субботнего вечера» и, объявив Элли, зачем‑то покачает раздавшимися бедрами влево и вправо (довольно гипнотическое действо).
Среди тысяч трансформаций, которые претерпела дива эпохи мемов и косплея, для кинофильма Леди Гага приберегла самый долгожданный: что будет, если ее внешний вид максимально приблизить к натуральному, который ей дан от природы. В начале фильма Элли предстает в униформе официантки, в чьи обязанности также входит вынос мусора. Она клянет свою работу, тяготится, но ничего лучше найти ей не светит, поругивает в перекур начальство с коллегой-геем, но исправно возвращается с подносом в зал. Так вот, именно и в первую очередь естественные внешние данные Леди Гаги, «ее натуральный цвет», позволяют нам поверить в ее героиню. В фильме все бесконечно придираются к ее носу: мол, слишком длинный, слишком большой, с таким, мол, на телевидение вообще на пустят. У Элли и Майна даже вырабатывается интимный мем, повторяющийся раз пять на протяжении фильма, когда перед уходом Элли встает в профиль и проводит пальцем по горбинке на своем носу. Хотя из этого носа, можно сказать, и вырос весь этот проект.
Новая «Звезда родилась» стала уже четвертой американской картиной на сюжет одноименного фильма 1937 года, и бог знает каким ремейком, если брать страны третьего мира: у нас, например, в начале 1980-х имела успех турецкая киноверсия «Прощальная песня любви», в которой играла и пела Сезен Аксу, мощная дива, перешагнувшая популярность в кругу любителей турецкой эстрады, певшая с оркестром Горана Бреговича («Калашников» — это она). Тот фильм, снятый небесполезным режиссером Атыфом Йылмазом (автором пронизывающей, подобно степному ветру, «Красной косынки» по Чингизу Айтматову), внес свои коррективы в копилку размышлений цикла «Звезда родилась». Потому что каждый фильм много чего говорил о своей эпохе.
Первый, рузвельтовский, времен преодоления Великой депрессии 1937 года, говорил, что за успех нужно заплатить разбитым сердцем. Второй, 1954-го, с Джуди Гарленд, вышел в эпоху психоанализа, проблемных пьес и подавленных маккартизмом настроений и больше был сосредоточен на самой трагедии алкоголизма (который до этого воспринимали не как болезнь, а как недостойное поведение). Фильм асоциального 1976 года с Барброй Стрейзанд, которая в финале со слезами ярости поет хит погибшего любовника-алкоголика «Watch Closely Now, Are You Watching Me Now», был обращен к выжившим: как обратить утрату себе во благо, заставить эту боль работать на себя. В 1979 году, когда как реакция на всеобщий загул возник первый призыв дауншифтеров, героиня Сезен Аксу, став «поющими трусами», сама бралась за бутылку и сигареты, но после гибели мужа оставляла эстраду, чтобы не пойти по его стопам.
Сейчас будет спойлер про новый фильм, если вы не в курсе канонического сюжета «Звезда родилась».
Новую картину характеризует то, что жертв здесь две и нет победителей. Не только Майн кончает с собой — пережившую его подругу зажевывает шоу-бизнес. В отличие от героини Стрейзанд, которая черпала силы в мысленном общении с погибшим Майном для того, чтобы «он внимательно смотрел», как у нее получится оставаться одновременно собой и суперзвездой, Элли после смерти Майна больше себе не принадлежит. Ее успех — это успех автомата, который оставляют включенным, покуда за его газировку бросают монеты. В фильме нет конструктивной программы, он безрадостен. Все подано, как теперь принято, без метафор, как есть.
В каждом из прежних фильмов «Звезда родилась» есть сцена, где Майн по пьяни срывает своей протеже вручение «Грэмми» (или «Оскара», или турецкой, или индийской музыкальной премии), он всегда ведет себя вызывающе, но эти его невольные пощечины жене символичны, а здесь он просто обоссался на сцене. Майн всегда кончал с собой, но красиво: уходя в море или загоняя «кадиллак» в пшеничный закат. Здесь он идет в сарай со снятым для повешения ремнем.
Конец спойлеров.
Вроде все так: это «Звезда родилась» нашей эры, а у нас эра сермяжной правды, мы отвоевали это право говорить без обиняков. И все же подлинно сермяжная правда о природе данного произведения проявляется не в гадости, которую транслирует экран, а в диалоге, в который вступает Майн — Купер с продюсером, сделавшим из Элли поющие трусы. Увидев его голую щиколотку над кроссовком, Майн говорит: «Никогда не мог понять моды, ради которой ходят с потными ногами». «А у меня ничего не потеет, — отвечает продюсер и показывает следки. — Я в носках, просто их не видно».
Играя на наших нервах, а точнее, испытывая нашу брезгливость, авторы даже не утрудили себя попрактиковаться в собственно творчестве. Это не искусство — просто перечисление клинических фактов. В фильме со Стрейзанд диалоги были наделены сжатой образностью, из двух фраз мы узнавали о стиле жизни и характерах героев все: «Как тебя зовут?» — «Эстер Хоффман». — «Хоффман?» — «А что, не по-вашему?» — «Наоборот, мне очень нравится. Из девушек, с которыми я познакомился в этом месяце, вы первая с фамилией». В новом фильме даже лучшие песни больше смахивают на переложенный на музыку учебник популярной психиатрии, чем на поэзию: «Тебя еще не доконали попытки заполнить эту пустоту? Или ты жаждешь большего? Тебя не вымотало так выкладываться? Падаю я. Когда получше, жду перемен. Когда похуже, самой себя боюсь».
Вообще-то, темы «Звезда родилась» достаточно болезненные, одна только «Как пережить смерть любимого алкоголика?» чего стоит — неслучайно этот сюжет так исправно переснимают уже восемьдесят лет на разных континентах. Но в 2018 году новый буквализм исключил саму идею творческой мысли, а только она одна и способна указать выход и дать альтернативу тупику. Материализм не работает, когда затронуты вопросы души. Крис Кристофферсон, игравший Майна в фильме со Стрейзанд, к началу съемок в самом деле уже был законченным алкоголиком, приводя в неистовство навещавших съемки журналистов, но, посмотрев готовый фильм, бросил пить. С новой картины публика то и дело убегала в туалет. Когда на экране у кого‑то просто течет струя мочи по штанине, это бьет по психомоторике, но вряд ли объясняет, как жить дальше после того, как успеешь добежать до писсуара.
