«Нам хана»: Анастасия Завозова о лонг-листе «Букера-2018»

Свежий длинный список The Man Booker Prize 2018 — и свежий, и несвежий одновременно. По сравнению с длинным списком предыдущего года, бронзовым от призовых имен и очень предсказуемым, Букер-2018 на первый взгляд кажется поживее и поздоровее. Жюри не стало включать в список ничего совсем очевидного. Кроме разве что нового романа Майкла Ондатже — по вполне понятной причине: буквально на днях автору читательским голосованием присудили «Золотого Букера». Странно было бы, если б одновременно букеровское жюри решило, что свежий роман Ондатже при этом не заслуживает даже длинного списка.

Второй тяжеловес в списке — писатель Ричард Пауэрс, которого, пожалуй, можно назвать американской Антонией Байетт, только подпорченной актуальностью. Почти каждый роман Пауэрса — это сложное, слоистое нагромождение повествовательных уровней. Но там, где Байетт пишет лишь с оглядкой на собственную всеобщую премудрость, пишет так, будто ее не заботит настоящее, потому что за окном у нее так и не наступил двадцать первый век, Пауэрс, наоборот, никогда не удерживается от комментариев на какую-нибудь актуальную тему. А лучше — сразу на все актуальные темы. Власть медиа, посттравматический синдром Америки после 9/11, терроризм, генетические эксперименты — привет, с вами Ричард Пауэрс, и нам хана.

В остальном же создается такое впечатление, что букеровское жюри вслед за Ричардом Пауэрсом вспомнило, что на дворе 2018 год, и лихорадочно постаралось привести новый длинный список в соответствие со временем — как они это себе представляют. Если составители предыдущего списка топили в основном за классический роман-историю и оголтелое паблисити, то нынешний список — это такая дань меняющемуся во все стороны миру. Тут почти нет романов прежнего классического толка, зато куча экспериментов с формой и стилем. Есть даже графический роман (который туда явно, помимо прочего, взяли работать парогенератором для новостных заголовков) и роман в стихах. Есть совсем молодые — не по возрасту, а по тональности голоса. Есть даже триллер — для потребителей контента из поколения нетфликс.

И это все, конечно, очень похвально, но с другой стороны — уже было. Сделав несколько шажков в сторону массового читателя, Букер от забот о читательском хюгге вернулся к модной нынче осознанности, которую он и так практиковал как проклятый лет -цать подряд. Экспериментальность, детективы, романы наизнанку и острая как паприка актуальность — все это Букер уже проходил (с печальными последствиями, которые потребовали долива в премию свежей американской крови), но в 2018 году, как видим, не смог пройти мимо. Председатель букеровского жюри этого года Кваме Энтони Аппиа предварил список комментарием о том, что все эти романы — о мире сейчас и о важных-преважных темах: о рабстве, о расе, о фейковых новостях, о геттоизации, о войне, о беженцах, о тюрьмах, ну и о любви. Это, в общем, такие книги, которые заставляют, прости господи, задуматься. Даже триллер — и тот о детской травме.

И вот здесь, в этой самой точке актуальности, Букеровское жюри, как мне кажется, немножко оступилось, потому что невозможно до бесконечности подгонять литературу под повестку дня.

Нам нужны не только книги, которые заставляют нас задуматься, но и книги, которые заставляют нас отвлечься, и вот этого с нынешним длинным списком The Man Booker Prize 2018 у вас сделать почти не получится. Потому что если описать его вкратце, то получится вот что.

Нам хана.

Трое детей остаются без матери. Женщина просыпается, а рядом с кроватью у нее лежит нож и записка: «А могла бы и не проснуться». Дальше все, конечно, заверте. История о пропавших детях и проснувшихся женщинах разбавлена социальным комментарием и диккенсовскими картинами нищеты и прозябания (минус диккенсовский оптимизм). Вэл Макдермид сказала, что давно не читала ничего лучше. Это потому, что она не читала «Петровых в гриппе», конечно.

Поток сознания, из которого проступают женская сексуальность, насилие, власть, деконструированный язык, политические проблемы Северной Ирландии, неловкое чувство острого соседского локтя, дыхание в спину и молочник. Члены жюри в своем комментарии ссылаются на Беккета. Гиперссылаются, судя по всему.

Тот самый графический роман. История исчезнувшей девушки накладывается на рассказ о том, как мы потребляем медиа в современном мире — как лапшу быстрого приготовления. Несмотря на слишком уж горячую тему: неуверенность и зыбкость, расползающаяся по миру вместе с фейковыми новостями и избыточным количеством контента, от которого жиреет коллективный мозг, — включение графического романа в зону внимания букеровского читателя, пожалуй, самое интересное и своевременное решение нынешнего жюри.

Один из самых традиционных по форме романов в списке. История одиннадцатилетнего барбадосского раба, которого судьба сводит с эксцентричным англичанином: исследователем, натуралистом и нечаянным искателем приключений. К несчастью, судьба сводит их вместе, что называется, до судорог — и вскоре Вашингтону Блэку и его хозяину приходится убегать от одних неприятностей навстречу другим. Типичный неовикторианский роман-путешествие с легким привкусом стимпанка и тяжелым экскурсом в историю расизма.

Селвон, Ардан и Юсуф спокойно играли в футбик у себя на раене. Правда недолго, потому что детей из иммигрантских семей — британцев второго поколения, — живущих в лондонских гетто, всегда что-нибудь да лишит нормальной жизни. Гунаратне написал традиционный мрачняк о взаимном непроникновении двух культур на одной территории. Но зато это самый интересный роман с точки зрения перевода: он почти весь написан на молодежном сленге таких вот не совсем лондонских лондонцев.

Еще один роман из серии «языковая колбаса», который оценят в первую очередь филологи, потому что в его сюжетной основе лежит выдуманный, интимный семейный язык, а главная героиня романа — Гретель — лексикограф и занимается составлением словарей. Второй слой романа — отношения в семье, обязательная детская травма и проблема памяти и вообще того, как и что мы забываем, — немного в духе «Погребенного великана» Исигуро.

Кушнер — довольно известная американская писательница для довольно узкого американского читателя, который к тому же стремительно сужается еще больше. Она пишет стандартные романы по лекалам creative writing, хорошие, объемные, точные, с экскурсами в историю, с яркими деталями, с подкладкой из важных и неудобных тем и обязательным сформулированным отношением к родине. Но если уж что-то у Кушнер и надо было номинировать на Букер, так это ее предыдущий роман «The Flamethrowers», где было хотя бы много цвета, живости и движения. Нынешний роман «The Mars Room» — это все тот же минус Диккенс плюс актуальность. Женская тюрьма, насилие и истории поломанных системой людей, иными словами — Америка сидящая.

Дебютный роман Макинтош — одна из книг, поднявшихся на волне популярности феминистских дистопий, которая обрушилась на мир вместе со вторым сезоном «Рассказа служанки». Три девушки, остров, устрашающая отцовская фигура, болезненное чувство женского внутри. «The Water Cure» страдает типичным недостатком дебютного романа — тематическим вздутием, но в целом это любопытная поделка из «Короля Лира», новой гендерной реальности и очень прозрачного, почти нового языка.

Ондатже опять написал очень британский роман, в котором встретились чуть ли не все темы, характерные для этой литературы — увы, прошлого века. Тут и Лондон во время Блица, вечный их романный нарыв, тут и мальчики на границе взрослой жизни, и Мэгвич в очередном своем обличии, и снова память, та самая изменчивая память, которая вот уже второй век не дает постколониальному британскому роману уйти на покой.

Ричард Пауэрс в этот раз взялся за экологию и спасение лесов и из истории деревьев выстругал роман-буратинище, лишь относительно увлажнив ему лоб сюжетной слюной. Роман Пауэрса, огромный, могучий, вековой, как обычно очень сложно устроен и написан как будто бы сразу с претензией на Нобелевскую премию следующего года (в том смысле, что и первую, и вторую). Однако сама идея огромного романа, композиция которого напоминает кольца на срезе дерева, романа, составленного из девяти историй, которые в конце концов — до старомодного неспешно — собираются в единое целое, не может не радовать. Это, может быть, последний бой, который даст роман двадцатого века, но, как знать, вдруг он его выдержит.

Тот самый роман в стихах. Робертсон — уже достаточно заслуженный шотландский поэт, который в этот раз решил выложить классический американский нуар стихотворным метром. Его герой скитается по Америке, которая в исполнении Робертсона кажется совершенно черно-белой, потому что, конечно, мало что цветного найдется в попытке пережить и переварить в себе войну и отчуждение.

Вот еще одно безусловно правильное решение букеровского жюри, хотя и несколько запоздалое. В прошлом году дебютный роман юной ирландской писательницы — «Conversations with Friends» — прогремел на весь англоязычный мир. Это был свежий, бойкий и, главное, смешной ирландский роман о любви, дружбе и эндометриозе. Роман хвалили все, от Джулиана Барнса до Али Смит, и то, что он не вошел в букеровский список прошлого года, видимо, попытались спешно исправить в этом. Второй роман Руни тоже посвящен, в общем-то, молодости и тому, как она (без)успешно пытается справиться с социальными преградами на пути к неизбежному взрослению. Но первый был лучше.

История трех бесприютных мужчин в поисках дома и того, чем сердце успокоится. И серьезный ирландский автор, который, как и положено, пишет грустные ирландские романы. Возможно, Донал Райан придет когда-то на смену нынешнему самому ирландскому писателю, Себастьяну Барри, а возможно, у него слезная железа тонка, но это, так сказать, заявка на победу.