— Со стороны видится, что поэтическое движение распадается на несколько течений: в одном патриархи и устоявшиеся авторитеты, в другом — молодая поросль, в третьем — рок-поэты, которых многие коллеги и за поэтов-то не считают. «Живые поэты» — это, выходит, попытка вырвать отдельные истории из разных контекстов и создать из них один общий?
— Сказать, что «Живые поэты» ставят перед собой какую-то культурологическую задачу, нельзя. Нас не интересует поэтическое сообщество, существующая расстановка сил и внутренняя иерархия. Если в общежитии русской литературы под меня когда-нибудь и будет выделено место, то пусть это будет комнатушка на втором этаже, с окнами без решеток, чтобы была возможность в любой момент сбежать от коменданта.
Эта позиция — выскочки, варвара, эмигранта — вшита в мою биографию. Почти десять лет я прожил, как битник, в дороге, меняя работы, людей и города. Единственными константами среди всех этих переменных была литература и люди, с которыми мы ее делали. В предисловии к грядущей книге я назвал их «добровольными аутсайдерами», они сознательно или в силу стечения обстоятельств заняли позицию вне существующего литературного сообщества.
В первую очередь наша книга, да и весь проект — это история не про объединение необъединимого, а про отдельных талантливых людей: тех, кто никогда не издавался в больших издательствах, а иногда даже не публиковал свои стихи в интернете. Чаще всего речь идет об острых и резких, взъерошенных, неудобных и, будем справедливыми, непрофессиональных стихах. Но та поддержка, которую проект получил от признанных литераторов, известных музыкантов, журналистов и культуртрегеров, показывает, что жизнь, искренность и силу в этих стихах вижу не я один.
В какой-то момент я попытался визуализировать схему существующего поэтического сообщества. Получается примерно то, о чем вы сказали: некий многоугольник, в одной вершине которого — тусовка авторов из литературных журналов, в другой — сетевая поэзия, в третей — рокеры и так далее. Но как сказал мой друг, поэт Иван Фефелов, «культурные пространства давно сплелись в один клубок измерений», и этому невозможно, да и не нужно противостоять. «Живые поэты» не первые, но, наверное, самые яркие из тех, кто это смешение радостно манифестирует.
— В эпоху соцсетей, когда у каждого появилась возможность высказаться, с одной стороны, нашли свое место многие талантливые люди; с другой — всплыло столько графомании, что при словах «молодой поэт» часто бессознательно скептически усмехнешься. Это обязательный побочный эффект демократизации творчества?
— Отвечая на иные вопросы, бывает, автоматически тянешься к готовому решению, которое нашел раньше. Так и здесь — ответ на этот я всегда начинал с отточенной формулировки: «В условиях отсутствия цензуры и критики…» — и дальше, после вводных условий, обычно шли размышления о тотальной графомании, порождаемой свободным доступом к информационным каналам.
Однако за последние несколько лет условия изменились.
За примерами не нужно далеко ходить: я не могу читать лекции в некоторых библиотеках Ростова-на-Дону («Мы посмотрели социальные сети — вы что, критически относитесь к действующей власти?»), судить поэтические фестивали («Очень хотели позвать в жюри, но у вас, оказывается, украинское гражданство…»). Доходит до абсурда: нас, редакцию «Живых поэтов», просят: «А можете прислать точно такую же презентацию, но без Андрея Макаревича?»
У свободного распространения информации есть много минусов, но на каждый из них приходится гораздо более весомый плюс. Да, интернет способствует графомании — но при этом вырывает ключ к дверям культуры из рук кучки эстетов, возомнивших, что они и только они воплощают собой литературу здесь и сейчас. Да, благодаря социальным сетям появляются отвратительные в своей безвкусности явления, такие как, например, стихи Ах Астаховой, — но при этом в них находят свою аудиторию действительно талантливые люди. Да, плохие стихи, да, информационный шум, да, противоречивые и радикальные позиции — однако, как говорится в приписываемом Вольтеру выражении, «я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать».
Хочу еще добавить кое-что о молодых поэтах. Набоков в книге «Истинная жизнь Себастьяна Найта» писал о начинающих авторах: «Тот, для кого это определение справедливо, навек остается начинающим, другие же, вроде меня, расцветают сразу». За три года редакторы проекта «Живые поэты» прочли десятки тысяч ужасных стихов, но мы по-прежнему сталкиваемся с теми, кто «расцветает сразу», поэтому к каждой новой заявке стараемся относиться без снобизма и скепсиса. Игра стоит свеч.
— Внушительная часть участников проекта — музыканты; и некоторые из их стихов — тексты песен. Прежде к так называемой рок-поэзии принято было относиться свысока: все же текст, предназначенный для исполнения под музыку, строится иначе. Сейчас, когда Дилан получает Нобеля, а Ламар — Пулитцера, ситуация меняется?
— Сейчас я скажу предложение, которое однозначно объясняет, кто я, чем занимается проект «Живые поэты», и после которого, предполагаю, кто-то закроет это интервью, поморщившись: «Фу, какой кошмар!» В свое время шеститомник Анны Ахматовой произвел на меня меньшее впечатление, чем аудиозапись с «Оскольского квартирника» Вени Дʼркина: Литвинов (настоящая фамилия Дʼркина. — Прим. ред.) для меня гораздо более важный поэт, чем Горенко (девичья фамилия Ахматовой. — Прим. ред.).
Кто имеет большее право считаться поэтом — Джим Моррисон или Аллен Гинзберг, Жак Брель или Жак Превер? Вопрос идиотский: у каждого свой чувственный флюгер, а значит, и свой вариант правильного ответа. Кажется, мы уже говорили об этом: ни меня, ни команду «ЖЫ» не касается вопрос «общепринятого отношения» к чему-либо. Мы не «новая поэтическая формация» и тем более не «продолжатели литературных традиций», у нас нет поводов для высокомерного отношения к рок-музыке или словосочетанию «молодой поэт». Мы всегда за субъективность, за индивидуальное ощущение красоты, каким бы оно ни было.
Недавно мы затеяли с одним литературным деятелем вечный разговор о том, зачем это все. Я говорил, что поэзия — праздник жизни, он парировал пустотой и безнадегой. Результатом разговора стал трюизм: я понял, что высокомерие — это внебрачный ребенок неопытности и страха.
Я знаю поэтов, которые пишут тусклые беспомощные стихи, и знаю рок-музыкантов, от чьих песен все внутри дрожит. Один из моих любимых поэтов, Ямамото Цунэтомо, вообще самурай, который не написал ни одного стихотворения за всю свою жизнь. Участник питерской хип-хоп-группы «Он юн» Максим Тесли, отвечая на вопрос, чем отличается написание стихов от написания песен, сказал: «Песни, стихи, секс, драка — все это работа с энергией». Можно добавить к этому много уточнений, но в целом я с ним согласен.
Издатель
«Эксмо», Москва, 2018
