Чем зарабатывают на жизнь современные поэты

«Однажды сижу копаюсь в компьютере, и тут мне звонят из «Нового мира» и сообщают, что мне дают премию «Парабола». А я о такой премии и не слышал даже — обрадовался, начал гуглить. Оле, жене, говорю: «Вот мне премию дали. Как думаешь, сколько?» — «Ну тысяч двадцать рублей, может, тридцать». А потом позвонил Юрий Кублановский (поэт, один из организаторов неофициальной поэтической группы «СМОГ». — Прим. ред.) и говорит: «Двадцать тыщ баксов». Так и сказал — «баксов». И меня эти баксы прям обмаслили, это было, конечно, крайне приятно. И когда вдруг приходится человеку, не имеющему отношения к литературе, озвучивать, что ты вот поэт, что-то там пишешь, где-то там публикуешься, и он на тебя разочарованно смотрит, можно в качестве козыря из рукава вытащить премию: мол, я вот получил миллион рублей. Это производит впечатление.

Зато с премией «Дебют» была прямо противоположная ситуация. Там три этапа: лонглист, короткий список и финальный победитель. Когда я подавал стихи, совершенно не был уверен, что их возьмут даже в лонглист. Потом ты попадаешь в длинный список, потом в короткий, и у тебя, даже если просто спички тянуть, не такая уж маленькая вероятность победить. И вот я читаю стихи конкурентов, анализирую, симпатизирую им и одновременно ненавижу всю эту ситуацию: из свободного человека, который жил, гулял по парку, ходил в магазин, превращаюсь в Горлума, который лелеет это несуществующее колечко и готов продать душу за владение им. И когда наконец ты стоишь на сцене, и объявляют, что премию получаешь не ты, это довольно ужасное чувство.

Деньги я зарабатываю в компании, которая занимается CRM (управлением взаимоотношениями с клиентами), считаю себя кем-то вроде разнорабочего в сфере IT. Это — и миссия компании, и моя в ней роль — вносит в жизнь определенное ощущение порядка

В большинстве мест, где публикуют стихи, за них или ничего не платят, или пару тысяч за подборку, что носит характер символического обмена. Это как копеечка за котенка, которого просто так дарить не принято. Поскольку ты пишешь стихи не с расчетом, что они что-то принесут, то к этим внезапным деньгам так и относишься. Я спускаю их на какое-нибудь кулинарное излишество.

Когда ты достигаешь определенного уровня, тебе могут предложить, например, поработать ридером на литературной премии, но это тоже нельзя назвать заработком. Это все было, примерно как если бы я шел по темной улице и увидел, как мужик выносит вещи из ларька, и вдруг он мне говорит: «Слушай, встань на стреме, я тебе дам стольник». К постоянной работе с текстами вроде написания статей я как-то не рвусь: от слов в таком количестве быстро устаешь. Какое-то время назад я полюбил фотографировать — может быть, в будущем попробую найти источник дополнительного дохода, как-то связанный с этим».

«Проблема выживания передо мной стояла всегда. Я из очень бедной семьи, стихи начала писать лет в четырнадцать, а работать — лет в тринадцать. Сначала окучивала грядки в школе, потом работала официанткой, продавщицей, натурщицей. Когда приехала в Москву и стала учиться в Литинституте, работала ночной официанткой в караоке в Царицыно, а потом пять лет работала с детьми — и репетитором, и няней, и в лагере. Но полтора года назад мне предложили работать управляющей в книжном магазине «Порядок слов», я согласилась и постепенно полностью ушла в книжную историю, также координирую некоторые процессы в нашем издательстве и являюсь чем-то вроде менеджера по продажам в издательстве «Барбарис».

Есть такой миф о прекрасной работе в книжном магазине — типа ты все время только и читаешь, как в сериале «Black Books», где сидит ирландец, пьет вино и выгоняет тех покупателей, которые ему не нравятся, — а чаще всего ему не нравится вообще никто. Но на самом деле это довольно тяжелый труд, потому что книжки тяжелые. Они не берутся из воздуха и не растворяются в воздухе, их нужно откуда-то привозить и кому-то продавать, иначе книжный не выживет. Иногда целый день надо ездить по городу, постоянно загружать-разгружать книги.

Однажды я села в машину в одиннадцать утра и вылезла из нее только к девяти вечера. За десять часов мы с шофером дважды проехали поперек Москвы, это был будний день с жуткими заторами на дорогах, и нам нужно было объехать пять или шесть издательств и успеть часть книг потом развести по магазинам и на отправку в Питер.

Но вообще, я думаю, это лучшее, что могло со мной произойти. Книжный магазин — это часть сообщества и место, где все встречаются, мы проводим мероприятия, добываем крутые книжки, это важно. У нас огромная полка поэзии. Моя книжка тоже продавалась, правда, почти все, что было, я просто раздарила своим друзьям, которые приходили, а потом сама же и оплатила.

Моя поэтическая практика всегда напрямую связана с жизненным опытом, так что вряд ли я бы хотела писать стихи и ничего не делать, — работать важно, важно преодоление. У меня есть цикл, где я рассказываю про свою работу, эти тексты и о поэзии и о смерти, и все переплетается: для меня моя работа — это такой кристаллик, на который падает свет, и я вижу, как в нем свет преломляется и раскладывается на лучи».

«Если человек, пишущий стихи, так устроен, что он хоть какому-то кругу людей более-менее понятен и мил и обменивается с ним энергией при чтении стихов, я думаю, это прекрасно. Какие-то деньги, насколько мне известно, зарабатывали на выступлениях Дмитрий Воденников, Вера Полозкова, Андрей Родионов.

Я иногда зарабатываю как музыкант — у меня бывают камерные музыкальные концерты для литературной публики со шляпным сбором. Последний раз я так заработал тысяч семь в Зверевском центре современного искусства. В теплое время года иногда играю у метро. Заработать получается очень немного: это маленький немноголюдный переход не в самом центре, но в этом месте есть своя атмосфера, которая мне нравится, хотя она достаточно тягостная, потому что там и нищие, и спившиеся люди намного младше меня ходят стреляют на «Балтику 9», ведут с музыкантами разговоры о жизни. Брать деньги за чтение стихов мне было бы неловко, да и часто выступать я бы не смог, для меня это все равно как жизнь прожить — я выхожу совсем съеденный.

Я учился в вечернем металлургическом институте, сразу влюбился в первую красавицу курса, и ничего мы, конечно, толком не делали все эти шесть лет. Но я выучился черчению и стал зарабатывать больше всех. Когда мне еще не было двадцати, у меня была возможность ходить на концерты, покупать книги по искусству и раздаривать их друзьям — сейчас все это для меня элементы жизни абсолютно никак не относящегося ко мне социального слоя.

Много лет я работаю в довольно большом энергетическом институте, начинал как чертежник на компьютере, потом стал корректором, редактором, но потом у меня случился микроинсульт, и некоторое время я так выглядел, что доверить мне работу с текстом не захотели. Хотя числюсь я по-прежнему корректором, работаю курьером и грузчиком. Может быть, сейчас я чувствую себя наиболее свободным, чем когда-либо на протяжении всей моей жизни. Обогащает любая параллельная деятельность, никогда она у меня ничего не отнимала, даже если это была работа с другими текстами. И наоборот, когда я оказывался в бездействии, я портился как писака, терял ощущение реальности и какую-то связь с миром, с людьми.

Если человек — поэт, ни одна минута его жизни не выключена из этого процесса. Даже если он работает ассенизатором и откачивает шлангом из выгребной ямы то, что там на дне сверкает, он это видит глазами человека, склонного к художественному мышлению. Когда пишешь стихи, важно иногда пересобирать свой мир, и такое пересобирание у меня произошло благодаря работе грузчиком. Я научился как-то подробнее видеть и людей, и предметы, хотя, казалось бы, это не имеет отношение к миру идей и образов. Но когда по-новому работает тело, когда ты чувствуешь отличие очень тяжелого предмета от терпимо тяжелого, когда начинаешь соизмерять силы и управлять собственным позвоночником — с точки зрения композиции в этом огромная информативность, потому что ты и слова начинаешь чувствовать как что-то, что обладает весом и формой.

Собственно, что такое литература? Это же архитектура очень во многом: ты ставишь слова, фразы и строчки друг на друга. Одни слова действуют как тяжесть в руке или на сердце, а другие, наоборот, как будто какая-то рука или крылья, подхватывают тебя, и ты освобождаешься даже от собственного веса и оказываешься куда-то направлен и летишь или скачешь, как на коне».