«Смелеем потихоньку»: монологи людей, вышедших на пикет в поддержку Алексея Малобродского

«Вышла поддержать Алексея Аркадьевича Малобродского в его день рождения. Хочу, чтобы его выпустили на свободу. Его абсолютно несправедливо держат в тюрьме, более того, ущемляются его права, в том числе на человеческое достоинство. Следствием оказывается давление, потому что все фигуранты дела находятся под домашним арестом и только он один — за решеткой, что уже выглядит странно.

Вышла именно сейчас, во-первых, потому что есть повод — день рождения. Во-вторых, мы делаем что можем: пишем Алексею Аркадьевичу, поддерживаем его, пишем статьи, даем интервью. Мы не очень привычные к выражению своего мнения люди и, наверное, не самое организованное сообщество, но «дело врачей» (дело Елены Мисюриной. — Прим. ред.) показало, что этот метод может работать. Это дело произвело на меня впечатление, раньше не верила, что можно повлиять.

Меня так воспитали, что все равно остается вера в справедливость и надежда на лучшее. Очень большие надежды на ближайшее судебное заседание апелляционное (21 февраля рассматривается апелляция по мере пресечения фигурантам дела «Седьмой студии». — Прим. ред.). Надеюсь, что морок рассеется, потому что жить в нем такое продолжительное время уже невозможно».

«Стоит спрашивать, почему я до сих пор не выходил. Потому что нам кажется, что наши сиюминутные, сегодняшние частные дела почему-то важнее других вещей. Вроде бы головой отдаешь себе отчет, что нужно все сильно менять, как в анекдоте про сантехника, который говорит, что пора менять систему, но, как часто бывает, не действуешь на основании понятого. Сегодня как раз редкий день, когда я поступаю так, как должно, — выхожу и считаю правильным публично заявить свою позицию. Повод — день рождения замечательного человека, коллеги ребят (Константина Станиславского и Владимира Немировича-Данченко. — Прим. ред.) на постаменте, которые тоже были неплохими театральными менеджерами. У них тоже не всегда все складывалось хорошо, но тюрьмы им удалось избежать, а Алексей Аркадьевич сидит.

Вся надежда в нас. Единственное, что может влиять на этих людей [преследующих Малобродского], — массовое несогласие с ними, выраженное на улице, выраженное вслух, какими-то действиями. Могло бы быть выражено театральной забастовкой, но я не могу к этому призывать и организовывать, поскольку я сам к этому цеху не принадлежу. Мне могут сказать: «Ты же не в театре, а нам зарплаты людям платить». И этот упрек будет справедлив, поэтому я не призываю, просто высказываю свое частное наблюдение, что, на мой взгляд, это могло бы подействовать. В крупных городах России театр сейчас больше, чем театр, именно поэтому его так прессуют и преследуют его лучших представителей. Все зависит от нас, а гадать на кофейной гуще, что взбредет в эти головы, в которых, кроме мерзости, уже ничего давно не было, или заниматься какого-то рода аналитикой я не вижу смысла.

То, что с нами делают, помимо того что насильственно, мерзко, еще и абсолютно иррационально, безумно, идиотично. В набор профессиональных характеристик нашего художественного сообщества по дефолту не входит борьба с идиотизмом, который с нами творят. Поэтому, разумеется, наши реакции не такие отточенные, как у боксеров. Они знают, как двигаться в каждой ситуации, а мы не очень знаем, на ходу придумываем какие-то вещи, смелеем потихоньку, хочется надеяться. Хочется, чтобы осмелели еще больше, чтобы весь прекрасный и талантливый народ нашей замечательной страны, с которой кучка негодяев делает что хочет, осмелел и с этим что-то делал».

«Для меня это большой выход из зоны комфорта, никогда не принимала участия ни в каких митингах и акциях. Но дело в том, что Алексея Аркадьевича я знаю уже больше десяти лет как очень профессионального, честного и порядочного человека. Если не следить за процессом, можно говорить: «Суд разберется» — и так далее. Но я была на трех судебных заседаниях. Каждое порождало чувство опустошения и бессилия: человек необоснованно находится в СИЗО уже девятый месяц, ему очень мало дают свиданий с женой и обращаются с ним так, будто его вина уже доказана. А она не то что не доказана — следствие даже не предоставляет никаких весомых доводов, никаких доказательств, которые могли бы разбить доводы адвокатов. Адвокаты очень четко, подтверждая документами, раскладывают все по полочкам.

Всегда была надежда, что не дойдет до таких акций, да я и не думаю, что она будет иметь какое-то воздействие на наш суд. Но сегодня 15 февраля, Алексею Аркадьевичу исполняется 60 лет, он встречает этот день в СИЗО. Он ранее не привлекался [к ответственности], не осужден за убийство или грабеж, но уже фактически сидит. Сегодня нам захотелось выйти и поддержать его и его семью.

Я все время за надежду, мне кажется, ее нельзя оставлять. Не думаю, что она сейчас появляется в связи с чем-то, просто все время надеюсь, что все закончится хорошо. Когда все началось, было ощущение полного абсурда, казалось, что все в скором времени разрешится, недолго продлится. Возможно, это чувство осталось бы у меня и сейчас, если бы я не присутствовала на судебных заседаниях, если бы не видела, как все реально происходит. Я не сильно сведущий в законах человек, у меня есть школьное и высшее образование, но мне очевидно, что это несправедливый суд».

«Я вышла, потому что знаю Алексея Аркадьевича лично. И еще была на судах, знаю, что не предъявлено внятного обвинения, а человек сидит в тюрьме уже год. Это несправедливо.

Когда есть повод нам рассказать об этом, заявить, мне кажется, классно быть смелыми. За все эти суды я так и не услышала ни одного обвинения, ни одного доказательства, что он виновен. А исходя из презумпции невиновности, человек невиновен, пока его вина не доказана.

Важно, чтобы дело имело громкие обороты, а сейчас все затихает, затухает, все ждут суда. И это неправильно. Надо возобновлять активность, объяснять, что человек до сих пор находится в тюрьме. Раньше пытались другими способами поддержать, приходили к Басманному суду, писали письма и так далее. Потом поняли, что это все не работает, — опробуем такой способ.

Сложно ответить, хуже сейчас или лучше; с каждым этапом, с одной стороны, открываешь смелых людей, но с другой — открываешь и все больший мрак, который у нас в головах. Сколько там страхов и всякого ужаса».

«Я поняла, что если не выйду, то мне будет очень плохо внутренне. Мне самой жутко стыдно за все, что происходит сейчас. У меня ощущение, что мы все, театральные деятели, очень мало делаем для защиты своих замечательных коллег, которые безвинно страдают, в частности Алексея Аркадьевича. Его откровенно держат в заложниках. Я сначала как-то внутренне очень сопротивлялась предложению [выйти с одиночным пикетом], потом поняла, что это просто трусость. Важно что-то делать, заявлять о своей позиции, а сидеть сложа руки нельзя.

Я человек трусливый, всего боюсь, и сейчас, пока я шла, у меня все тряслось. Боялась, что заберут в милицию, что подойдут какие-то неадекватные люди и начнут орать на меня. Мы все полны какими-то страхами, которые шкурой впитаны из воздуха. Пикет — это попытка выдавить немного из себя раба.

Честно говоря, все, что происходит, отдает таким абсурдом и бредом, что кажется каким-то страшным сном. Не понимаю ситуацию, только вижу, что происходящее в отношении Алексея Малобродского, Софьи Апфельбаум, Кирилла Серебренникова, Юрия Итина — какая-то адская несправедливость, попытка всех остальных запугать таким образом. Абсолютно ясно, что это все беспочвенные обвинения.

Я режиссер РАМТа, и наш театр непосредственно стал участником этого процесса, потому что наш директор Софья Михайловна Апфельбаум — честнейший и профессиональнейший человек с высочайшего уровня репутацией в профессиональных кругах — тоже попала в заложники, находится под домашним арестом. Для театра это жуткий удар. Мы все поддерживаем Софью Михайловну. Сейчас на моем плакате нет ее имени, потому что сегодня мы решили сделать акцию в поддержку Алексея Аркадьевича, у него юбилей. Встречать день рождения в тюрьме — вообще ад».

Одиночные пикеты в поддержку Алексея Малобродского будут проходить в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Воронеже, Хабаровске, Пскове и Тель-Авиве до 21 февраля.