Как вся Россия возненавидела Распутина: фрагмент книги «Империя должна умереть»

С отъездом Николая на фронт схема управления страной полностью меняется. Жена убеждает императора, что она и Распутин — единственные надежные его советчики. Тот факт, что с ней больше не общаются родственники ее мужа, Александра считает не несчастьем, а благом. У нее есть чудесная икона с колокольчиком (подаренная еще доктором Филиппом), которая предупреждает императрицу о злых людях и мешает им приближаться к ней. Именно поэтому, считает императрица, от нее шарахаются родственники императора — их отпугивает икона. «Это не по моей воле, а Бог желает, чтобы твоя бедная жена была твоей помощницей», — пишет она мужу.

В столицу Александра не ездит, члены правительства сами приезжают к ней в Царское Село. Она очень этим гордится. Распутин называет ее новой Екатериной Великой, и это сравнение льстит Александре. «Ни у одной императрицы со времен Екатерины не было столько власти», — пишет она. В письмах к мужу она сетует на то, что такое положение ее якобы тяготит, но Николай понимает, что жена на самом деле довольна сложившейся ситуацией. И благодарит ее за то, что она частично взяла на себя управление страной, пока он на фронте.

Почти во всех своих решениях царица руководствуется советами Распутина. И ни на минуту не сомневается в «Божьем человеке». Он, в свою очередь, не стесняется бравировать своим влиянием. Кадровая текучка увеличивается — Распутин то и дело советует сменить то одного, то другого министра. А императрица советует мужу «отдать себя больше под Его руководство», потому что «та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть».

Распутин ежедневно принимает у себя десятки просителей, часто сам наведывается к крупным чиновникам, в том числе к министрам. Несколько раз в неделю встречается с Анной Вырубовой, ближайшей подругой императрицы. Как правило, он вызывает ее к себе домой, на Гороховую, но пару раз в неделю приезжает в ее знаменитый «маленький домик» в Царском Селе — неподалеку от дворца, в котором живет императорская семья. В такие дни в домик приходит и Александра.

По мелким кадровым вопросам императрица прислушивается к чутью и советам Вырубовой — она тоже хорошо умеет отличать «друзей» от «врагов».

Многие, хотя и не все, просьбы Распутина и императрицы Николай выполняет. Правда, часто с задержкой — царь не любит быстрых перемен, и Александре приходится настойчиво писать ему об одном и том же назначении или увольнении по три-четыре раза.

При этом слухи, которые ходят о Распутине, конечно, чудовищно преувеличивают его роль. Столичной интеллигенции он кажется просто дьяволом во плоти, который устраивает пьяные оргии в Царском Селе, пока наивный царь находится в Ставке. «Гриша правит, пьет и фрейлин …[сношает]. И Федоровну, по привычке», — пишет 24 ноября 1915 года в дневнике Зинаида Гиппиус. Это, конечно, неправда. И императрица, и ее подруга Вырубова искренне считают Распутина святым — какой-либо сексуальный подтекст в их отношениях отсутствует.

Почти все члены царского правительства в воспоминаниях пишут, что влияние Распутина на государственную политику очень сильно преувеличено, на самом деле они почти не чувствовали его вмешательства — за исключением разве что «единичных случаев». А единичные случаи такие: осенью 1915 года Распутин, например, подбирает нового министра внутренних дел, нового министра церкви и нового петербургского митрополита. После этого начинает искать нового премьер-министра.

Императрица, конечно, нежно относится к Ивану Горемыкину, но ему уже 76 лет, и все говорят, что глава правительства совершенно одряхлел. Возраст не смущает Александру, она по-прежнему убеждена в преданности премьера, но ей хочется найти человека пожестче, чтобы он взял в свои руки оппозицию и Государственную думу, навел бы порядок. Александра считает, что активизация гражданского общества — это недоработка старого премьера, у которого не хватает сил, чтобы закрутить гайки.

Апатичный глава правительства, которого уже не в первый раз увольняют, неизменно счастлив тому, что мука закончилась. В прошлый раз он радовался, уступая свое место Столыпину, теперь ему на смену приходит 68-летний Борис Штюрмер (который и в прошлый раз считался соперником Столыпина). Распутин рекомендует его именно как более твердого человека. «Он высоко ставит Григория, что очень важно», — пишет императрица мужу.

Борис Штюрмер (его фамилия переводится как «штурмовик») из обрусевших немцев и, возможно, поэтому с таким остервенением демонстрирует собственное православие. Зинаида Гиппиус вспоминает, что познакомилась с ним еще в 1903 году, когда он был ярославским губернатором, — тогда он «в церкви крестился двумя руками» и принимал у себя Иоанна Кронштадтского.

Перед назначением Штюрмер очень переживает из-за своей немецкой фамилии, хочет даже сменить ее, взяв фамилию матери Панин. В этом, конечно, есть невероятная ирония. Категорически против семейство Паниных, тем более что наследница этого богатейшего рода — графиня Софья Панина, падчерица Ивана Петрункевича и одна из самых ярких представительниц либеральной оппозиции. Императрица тоже против: «Это принесет ему более вреда, чем если он останется при своей почтенной старой», — пишет она Николаю.

У Штюрмера очень любопытная карьера — он профессиональный придворный, бывший еще в правление Александра III церемониймейстером двора. Потом он служил новгородским и затем ярославским губернатором, был замглавы МВД при Плеве (тот его не любил и всячески третировал). Штюрмера не раз прочили на высшие должности — но все не складывалось. А потом он организовал поездку императорской семьи в Тверь во время празднования 300-летия дома Романовых, чем наконец обратил на себя внимание. «У него много свежих идей», — считает императрица.

Если старый Горемыкин со своими длинными седыми бакенбардами в обществе именуется «серым другом», то Штюрмера за его белую бороду начинают звать «Дедом Морозом» — тем более что его назначение становится фактически новогодним сюрпризом.

Распутин рассчитывает, что Штюрмер будет очень послушен. По сути, он уже выстроил собственный механизм давления на правительство: примерно раз в неделю он приезжает в Петропавловскую крепость, где у него происходят тайные совещания с премьер-министром Штюрмером и новым столичным митрополитом Питиримом. Однако уже вскоре (как рассказывает помощник Штюрмера, бывший агент тайной полиции Манасевич-Мануйлов) Распутину кажется, что премьер становится слишком самостоятельным. На совещании в крепости он устраивает ему выволочку: «Ты не смеешь идти против желания мамаши!» — кричит он. И остальным присутствующим объясняет, что «старикашка, должен ходить на веревочке, а если это не так будет, то ему шея будет сломана».

Штюрмер на Распутина не обижается — в отличие от другого его протеже, нового министра внутренних дел Алексея Хвостова по кличке Толстый (так называют его Распутин и императрица). Хвостову всего 43 года, и он очень амбициозен. Он был нижегородским губернатором и даже рассматривался как возможный преемник Столыпина. Хвостов вспоминает, что сам Распутин в 1910 году приезжал его «собеседовать», но вынес такой вердикт: «Видел. Молод. Горяч, подождать надо».

После этого Хвостов избрался в Думу, стал лидером фракции правых — откуда по протекции Распутина и переехал в кресло главы МВД. Хвостов, конечно, сам хочет стать главой правительства, но над его премьерскими амбициями Распутин смеется. «Толстопузый много хочет», — говорит он.

Еще во время первого «собеседования» Хвостов предупреждал Распутина, что он «человек горячий» и поэтому не годится в министры: «Ведь если что не по мне, я в мешок и в воду» (то есть — обидчика убьет, а труп утопит). Очевидно, Хвостов не шутил — теперь он взбешен тем, как Распутин манипулирует властью и публично унижает членов правительства. Глава МВД вызывает своего заместителя, директора департамента полиции Степана Белецкого, отвечающего за охрану Распутина, и поручает ему убить проповедника.

По версии главы царской охраны (тогдашнего ФСО) генерала Спиридовича, замысел Хвостова мог быть таким: избавиться одновременно и от Распутина, и от Белецкого как от возможного конкурента. В случае успеха императрице он, по мнению Спиридовича, мог сказать, что его зам Белецкий спланировал все самостоятельно, а товарищам по Думе — что это он избавил страну от Распутина, и сделаться популярным премьером-министром.

Однако Белецкий, понимая опасность поручения, начинает тянуть время: он обещает Хвостову организовать убийство, но на самом деле ничего не делает. Несколько недель спустя, обнаружив, что Белецкий саботирует, Хвостов придумывает другой план — привлечь к убийству (чтобы потом свалить всю вину на него) заклятого врага Распутина, бывшего монаха Илиодора.

Сергей Труфанов (так зовут расстриженного монаха) теперь живет в Норвегии. Прежде чем убежать из России, он встретился с Горьким и поделился с ним своим планом — написать разоблачительную книгу о Распутине. Горький в восторге: «Книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, она может принести многим людям несомненную пользу. Устроить ее за границей я берусь», — пишет он другу. И действительно, в 1915 году Труфанов пишет книгу под названием «Святой черт».

У бывшего Илиодора репутация главного врага Распутина — поэтому нужно, чтобы он и убил проповедника, считает глава МВД Хвостов. Он отправляет своего помощника в Осло (тогда этот город назывался Кристиания), где живет Илиодор. Илиодор не против, но план не срабатывает. На обратном пути, сразу после пересечения российской границы, хвостовского посланца задерживают по приказу замминистра Белецкого. После недолгого допроса в Петербурге он во всем сознается и передает Белецкому письма Илиодора министру Хвостову.

Тем временем МВД лишает Распутина охраны. Он чувствует что-то неладное — и каждый день устраивает скандалы Вырубовой. Та в слезах жалуется императрице, а Александра — мужу: «В своем теперешнем состоянии Он кричит на нее и ужасно раздражителен. Он боится уезжать, говоря, что Его убьют».

Белецкий предлагает своему начальнику Хвостову не убивать Распутина, а нейтрализовать его другим способом. Например, составить подробный доклад об образе жизни Распутина и передать его царю. Белецкий даже поручает своим сотрудникам написать этот доклад — целую ночь вся секретная полиция Петербурга не спит, сотрудники пишут отчет о поведении Распутина, снабжая его документами.

Хвостов благодарит заместителя, но отвозит императору совсем другой доклад — собственного сочинения. Это донос на Белецкого, будто бы он собирался убить Распутина. В наказание Хвостов предлагает императору назначить Белецкого иркутским губернатором. Замминистра узнает о своей ссылке в Иркутск из газет. «За что?» — не может понять он. Хвостов смеется ему в лицо.

«Я человек без задерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его под поезд сбросить, — хвастается министр внутренних дел в разговоре с начальником личной охраны императора Спиридовичем. — А знаете ли вы, генерал, ведь Гришка-то немецкий шпион!» Спиридович шокирован: «Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый, с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги». Но рассказать о своем впечатлении царю Спиридович не решается.

А царь, в свою очередь, не решается уволить министра внутренних дел Хвостова. 27 февраля 1916 года он приезжает в Царское Село на воскресную службу в Феодоровский собор. После первой недели Великого поста вся царская семья причащается, а Распутин ждет их в алтаре. После службы Распутина проводят во дворец, где он поздравляет царскую семью, пьет с ней чай и говорит, что Хвостов хотел его убить. Распутину все рассказал тот самый помощник главы МВД, который по его поручению ездил в Норвегию к Илиодору.

Николай успокаивает Григория и обещает уволить министра. А потом уезжает на фронт, так и не поговорив с Хвостовым. «Я в отчаянии, что мы через Гр<игория> рекомендовали тебе Хв<остова>, — пишет мужу императрица. — Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А<не>, что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать».

Спустя два дня Хвостов приезжает с докладом к царю — но царь и виду не подает, что готовится его уволить. Спокойный Хвостов возвращается в Петроград, а через несколько недель узнает о своей отставке. Скандал с покушением на убийство Распутина завершается неожиданно. Бывший замминистра Белецкий рассказывает всю приключившуюся с ним историю знакомому журналисту, и тот немедленно публикует «интервью с сенатором Белецким» — даже не спросив его разрешения. Подобных разоблачений российское общество еще не видело. Белецкий подает в отставку с поста иркутского генерал-губернатора. Штюрмер создает следственную комиссию, которая на самом деле ничего не расследует: нельзя же признать, что министр внутренних дел оказался убийцей.

Хвостов остается депутатом Госдумы. Он ходит на работу и рассказывает другим депутатам, что Распутин — немецкий шпион. Хвостов хотел его разоблачить, за это и поплатился — такова его версия.

Ярлык немецкого шпиона на удивление быстро приклеивается к Распутину. Еще вчера он был просто «хлыст» — а уже сегодня немецкий агент. Генерал Спиридович пытается проверить слова Хвостова — и выясняет, что это чистый блеф, никаких донесений о шпионаже у министра не было.

Но слухи продолжают распространяться. И Распутин, надо сказать, сам дает для них основания. Во-первых, Распутин почти пацифист. Он с самого начала был против войны и все время повторяет, что война — зло, что по обе стороны линии фронта гибнут простые люди. То и дело он говорит императрице, чтобы она написала мужу, попросила его избегать бессмысленных жертв и беречь солдат.

Отношение к войне — краеугольный камень российского гражданского общества, вопрос, который ссорит семьи. Всех, кто не в восторге от войны, быстро записывают в «предатели» и «пораженцы». От этого страдает даже Зинаида Гиппиус — что и говорить о таком непопулярном персонаже, как Распутин.

Еще Распутин проповедует сострадание к меньшинствам. Он хлопочет о немецких военнопленных (это нравится императрице). Он покровительствует сектантам и раскольникам (почти как Толстой). Наконец, у Распутина обширные связи среди еврейских банкиров Петрограда — роль секретаря Распутина выполняет купец Арон Симанович, а один из любимых собутыльников «старца» — банкир Дмитрий Рубинштейн. Еврейских банкиров все в Петрограде подозревают в симпатиях к Германии и в связях с немцами.

Никто не считает Распутина проповедником гуманизма и толерантности. Его веротерпимость объясняют тем, что он сам «хлыст», внимание к евреям — тем, что он куплен еврейским капиталом (отчасти это верно, еврейские банкиры действительно всякий раз щедро благодарят Распутина за помощь, например, покупают ему соболью шубу). А забота о военнопленных, по мнению общества, прямо-таки явное доказательство шпионажа.

Весь Петроград обсуждает немецкое происхождение царицы и немецкую фамилию нового премьер-министра. Все это усугубляется полной непроницаемостью императорского двора. Александра не любит Петроград, не ездит туда, старается почти ни с кем не общаться, наказывая столичное общество своим пренебрежением. Она считает, что имеет на это право: императрица не должна объясняться ни перед кем, кроме мужа и ближайших друзей. Петроградское общество считает иначе.

Вырубова аккуратно собирает столичные сплетни и пересказывает их Александре. «Сегодня мы распускаем слухи на заводах, что императрица спаивает государя, и все этому верят», — якобы рассказывает подруга сестре Вырубовой. Возникает замкнутый круг — чем больше в обществе ненавидят императрицу, тем сильнее она ненавидит общество.

В начале января 1916 года заканчивается сражение при Галлиполи (или Дарданелльская операция), которое объединенные англо-французские войска вели почти год.

Цель Галлиполийского сражения была почти такой же, что ставил себе Петр I за 200 лет до этого, — прорубить окно между Европой и Россией. В начале XVIII века он полагал, что, разгромив Швецию и создав балтийский флот, он выполнил свою миссию. Но в XX веке все пришлось начинать сначала. Противники Антанты, Германия и Турция, заблокировали и Балтийское море, и Черное, единственным портом, через который Россия могла сообщаться с союзниками, оказался далекий Архангельск в Белом море.

Прорвать эту блокаду союзники пытаются разными способами. Россия закладывает новый порт — его назовут Мурманск — и начинает ускоренно строить туда железную дорогу. А британский морской министр Уинстон Черчилль разрабатывает Дарданелльскую операцию: взять под контроль проливы и тем самым прорубить окно в Россию.

За год непрерывных сражений при Галлиполи Британия теряет убитыми 34 000 человек, Франция — почти 10 000, Австралия — почти 9 000, а Новая Зеландия — почти 3 000. Для двух последних стран это самые серьезные военные потери во всей их истории. В декабре 1915 года Великобритания принимает решение эвакуировать войска из Турции — союзники признают поражение. Англичанам не удается взять под контроль средиземноморские проливы, открыть кратчайший морской путь в Россию и вывести Турцию из войны. Морской министр Уинстон Черчилль уходит в отставку.

Один из руководителей обороны Дарданелл — Мустафа Кемаль, будущий Ататюрк, после победы над Антантой он становится национальным героем, и с этого триумфа начинается его путь к посту первого президента Турецкой Республики.

На российское общество провал Дарданелльской операции производит не меньшее впечатление. Во-первых, для жителей Российской империи главным смыслом Первой мировой войны было именно овладение Константинополем и проливами — после поражения в Галлиполи многие в России испытали острый приступ разочарования в войне. «Со всех сторон я слышу одно: «Ну теперь вопрос решен — нам никогда не видать Константинополя… Из-за чего же дальше воевать?» — записывает в своем дневнике французский посол Морис Палеолог в январе 1916 года, после эвакуации войск союзников из Турции.

Кроме этого, в Петрограде по-прежнему проводят параллели между Россией и Турцией, сравнивают ситуации в двух архаичных империях. Турция по-прежнему кажется положительным примером: молодые военные-националисты взяли власть в свои руки, ввели конституцию — и теперь побеждают.

Такие же аналогии приходят в голову и императрице. Для нее лидер русских «младотурок» Гучков — главный объект ненависти, враг номер один. Как раз в те дни, когда англичане завершают эвакуацию из Турции, Гучков начинает болеть — у него серьезное осложнение после гриппа. «Желаю ему отправиться на тот свет, ради блага твоего и всей России, — поэтому мое желание не греховно», — пишет императрица мужу 4 января.

В газетах печатают сводки о его здоровье, жена рассылает телеграммы друзьям, чтобы они приезжали прощаться. По телефону Гучкову звонит (пока еще) министр внутренних дел Хвостов: «Ну что, Александр Иванович скончался?» — спрашивает он. Оказывается, что трубку берет сам больной. На удивление многих Александр Гучков поправляется.

Болеет не только Гучков — у очень многих активных политиков как раз в 1916 году серьезные проблемы со здоровьем, которые мешают им действовать в полную силу. У Павла Рябушинского, например, в начале 1916 года обостряется туберкулез. По сообщению полиции, следящей за бизнесменом, «слабость и постоянное кровотечение из горла не позволяют ему выехать из Москвы» — вчерашний лидер купечества Рябушинский полностью прекращает политическую и общественную деятельность. Только в марте он сможет уехать в Крым, где пробудет почти до конца года.

Тяжело болен депутат Александр Керенский — у него туберкулез почки. Ему долго не могут поставить правильный диагноз, потом он уезжает лечиться в Финляндию, где ему удаляют почку, — в работе Думы Керенский не принимает участия семь месяцев.

Очевидные проблемы со здоровьем есть и у императорской четы — скорее всего, они оба перебарщивают с транквилизаторами (довольно несовершенными на тот момент). Царь так апатичен, как не был никогда прежде, — ходят слухи, что жена присылает ему порошки, изготовленные бурятским целителем доктором Петром Бадмаевым на основе гашиша. Императрица в конце года признается подруге, что «буквально пропитана вероналом» — это психотропное средство, первый барбитурат, который в начале ХХ века используют в качестве снотворного; он вызывает привыкание уже через 15 дней применения, обладает массой побочных явлений: постоянная слабость, разбитость и головная боль, вызываемые препаратом, даже имеют название «веронализм». Лекарство часто приводит к депрессии, кошмарным снам, а в случае отмены — к усилению раздражительности, приступам страха и судорогам.

В течение года тотальное нездоровье будет все больше влиять на российскую политику — к концу лета начнется прямо-таки массовое помешательство.

Гучков выживает, но императрица старается любой ценой избавиться от его друга, военного министра Алексея Поливанова. Она доказывает мужу, что он заговорщик, изменник, «младотурок», сторонник правительства, ответственного перед Думой, «которого все требуют, даже порядочные люди, не сознавая, что мы совершенно не подготовлены для этого (как и наш Друг говорит, что это было бы окончательной гибелью всего)», — пишет Александра Николаю.

В начале марта император уступает жене и увольняет Поливанова. Начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Алексееву императрица тоже не доверяет, подозревая и его в симпатиях к «младотуркам». По-настоящему верным человеком она считает «старика Иванова» (Николая Иудовича), командующего Юго-Западным фронтом, и просит взять его в штаб, чтобы он присматривал за Алексеевым.

Перевод генерала Иванова с поста командующего Юго-Западным фронтом в Ставку происходит драматично. Старого генерала вызывает к себе начальник штаба Алексеев и сообщает ему, что он отныне будет служить при императоре. Иванов начинает плакать, а потом спрашивает, за что его увольняют с поста командующего. Алексеев, смутившись, отвечает ему, что этот вопрос генералу стоило бы задать императрице Александре или Распутину. Иванов возмущен такой репликой — и при первой возможности передает Вырубовой, мол, генерал Алексеев неуважительно отзывается об императрице.

В результате этой зачистки армейской верхушки от «младотурок» командующим Юго-Западным фронтом вместо Иванова становится генерал Алексей Брусилов. По его словам, когда он приезжает принимать дела у Иванова, тот тоже плачет и уверяет, что армия наступать больше не может, максимум возможного — это удержание Галиции. Брусилов другого мнения, на следующий день он говорит императору, что армия в отличном состоянии и к 1 мая будет готова к наступлению. А если император не согласен, то Брусилов немедленно подаст в отставку. Николай II отвечает, что «ничего не имеет ни за, ни против» — а Брусилову надо 1 апреля все обсудить на военном совете с начальником штаба и другими главнокомандующими.

На военном совете инициатива Брусилова одобрена — хотя главнокомандующие Западным и Северным фронтами генералы Эверт и Куропаткин говорят, что за успех наступления не ручаются.

Вскоре после этого император уезжает из Ставки в Одессу — якобы на смотр войск, но, по мнению Брусилова, просто развеяться. Ему очень скучно на фронте, он совершенно не принимает участия в работе — просто, прилагая немалые усилия, выслушивает доклады и устраняется от принятия каких-либо решений. При первой возможности пытается уехать из Ставки — либо в Царское Село, либо на смотр частей — «лишь бы убить время». Настоящий Верховный главнокомандующий — это генерал Михаил Алексеев.

Наступление Брусилова начинается 22 мая. Сразу после него должен выступить Западный фронт генерала Эверта. Но из-за плохой погоды Эверт просит отложить его наступление на 4 июня.

«Мой родной голубчик! Наш Друг шлет благословение всему православному воинству, — пишет императрица мужу 4 июня. — Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по Его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать. Если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение».

На следующий день царь ей отвечает: «Моя дорогая! Нежно благодарю за дорогое письмо… Несколько дней тому назад мы с Алексеевым решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немного южнее. Но, прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу».

Действительно, 4 июня Эверт тоже не двигается — надо перегруппироваться. Брусилов очень злится на начальника штаба Алексеева: «Случилось то, чего я боялся, что я буду брошен без поддержки соседей и что таким образом мои успехи ограничатся лишь тактической победой и некоторым продвижением вперед, что на судьбу войны никакого влияния иметь не будет. Противник со всех сторон будет снимать свои войска и бросать их против меня, и очевидно, что в конце концов я буду принужден остановиться».

Алексеев сообщает, что решение Эверта уже утверждено царем и «изменить решения государя императора уже нельзя». Брусилов считает, что император тут ни при чем, «так как в военном деле его можно считать младенцем».

Наступление Брусилова начинается очень удачно. 25 мая его армии берут Луцк. Брусиловский прорыв вызывает невероятный подъем в обществе. Главнокомандующему сплошным потоком идут телеграммы с поздравлениями: пишут крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция. Его очень трогает поздравление от великого князя Николая Николаевича — а поздравление императора, наоборот, кажется слишком формальным.

Еще больше предубеждение Брусилова против императрицы. Она принимает его во время визита в Ставку незадолго до начала наступления; встречает сухо и еще суше прощается, но, тем не менее, дарит икону святого Николая Чудотворца. Вскоре после встречи эмалевое изображение лика святого стирается — остается только серебряная пластинка. «Суеверные люди были поражены, — вспоминает Брусилов, — а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении».