— В разных интервью вы говорите, что три года вынашивали роман, но ничего не складывалось — и в итоге пришлось начать со сценария. Вы помните момент, когда поняли, что все получилось?
— Когда был написан сценарий, появилось ощущение: вот она, обозримая история. Сначала выходило что-то огромное и необъятное, довольно хаотичное, и с этим не получалось справиться. Только закончив сценарий, я поняла, как история выстроилась, какие в ней персонажные и сюжетные линии, где они пересекаются, а где расходятся, где узловые точки истории, каков темпоритм. Стал понятен финал, к которому все движется. Правда, у сценария была совсем другая концовка, в текст романа ее перенести не удалось. Это был довольно большой эпизод минут на тридцать: сын Зулейхи, Юзуф, уже ставший стариком, возвращается в места своего детства.
— Вы кому-нибудь показывали сценарий? Советовались?
— Это была моя учебная работа в Московской школе кино. Поэтому, конечно, показывала, слушала советы преподавателей.
— Что говорили? Кто-нибудь советовал писать роман?
— Мнения были разные. Это был наш первый полный метр, и преподаватели старались бережно относиться к нам, студентам. Во втором семестре некоторые писали так называемые мемуары — истории, основанные на своей жизни или на жизни близких родственников. Мне очень давно хотелось написать именно эту историю, сюжет из жизни бабушки, про раскулачивание и жизнь на спецпоселении — и мне разрешили. Другое дело, что в итоге получилась вовсе не биография. Бабушка моя попала в Сибирь семилетней девочкой, а я написала об уже сформировавшейся женщине, имеющей за плечами целую жизнь.
— Вы говорите в одном интервью, что за бабушкой не записывали, и жалеете об этом. Вы как-то пытались воспроизвести ее речь в романе?
— У моей бабушки был превосходный русский язык. Она преподавала его в младших классах татарской школы, поэтому и артикулировала очень четко. Что касается татарского, то я выросла в этой языковой среде. И попытка сплавить в книге два языка была для меня естественной. Бабушкиного влияния тут не было: наоборот, она заставляла меня учить русские стихи, читать по-русски.
— Ваш рассказ очень кинематографичен. Многое начинаешь видеть, слышать, чувствовать. Это связано с тем, что книга родилась из сценария?
— Мне легче придумать образ, чем диалог. С детства мечтала о ВГИКе, в школе и в институте прочла очень много книг по сценарному мастерству, пересмотрела всего Тарковского — знаю его фильмы по раскадровкам — и Эйзенштейна. Так что мне привычно рассказывать картинками.
— Откуда такое детальное знание быта того времени? Это воспоминания детства или этнографическая литература?
— Дом бабушки с дедушкой был в черте Казани, но деревенский. Со своим садом, огородом, палисадником, баней, большим хозяйством — с курами, собакой, конем, пятью яблонями, которые плодоносили каждая в свое время — с середины лета и до поздней осени… И жизнь там текла очень размеренная, деревенская — я ее вспоминала и описывала.
— А мужская и женская половины тоже были?
— Нет-нет, этого, конечно, не было: разделение на мужское и женское ушло еще до войны. Я говорю о деталях, обычаях: не наступать на порог; зайдя в дом, не стоять у входа, а сразу проходить внутрь; первым делом после прихода домой заглянуть в печь; не брать хлеб левой рукой; не начинать есть, пока не сел старший…
— В романе описан дом бабушки с дедушкой?
— Не совсем, но очень похоже. Кроме того, в детстве я часто бывала в гостях в других татарских деревнях. Перед тем как писать роман, я, конечно, полистала научную литературу — в том числе и про семантику татарского жилища, но по большому счету большинство из описанного там мне было знакомо из детства.
— Вы работали главой отдела маркетинга в российском отделении одной немецкой компании. Писали книгу параллельно?
— Нет, конечно! Я работала там девять лет и ничего не писала в то время — работа отнимала 24 часа в сутки.
— Но вы мечтали при этом поскорее уйти, чтобы сесть и написать книгу?
— Это совершенно разные вещи. Мне очень нравилось то, чем я занималась, я работала с воодушевлением и отдачей. Просто если делать что-то много лет подряд, устаешь. Захотелось чего-то нового — и я поступила в Московскую школу кино.
— Сколько времени вы писали роман?
— Восемь месяцев. Когда есть готовая история, про которую ты думаешь два года, это возможно. Писала целыми днями, каждый день, с девяти до трех-четырех. Один день был ударный: написала всю историю доктора Лейбе и его душевной болезни. Села в 8 утра, а вылезла из-за стола в 11 вечера.
— Расскажите про встречу с Еленой Костюкович. Это же благодаря ей книгу в итоге удалось опубликовать?
— Я не знала, как издать написанный роман. Показала его знакомой — писательнице Евгении Добровой, преподававшей на литературных курсах в школе Cinemotion, куда я ходила еще до Московской школы кино. Она прочла и вдохновила меня: текст хороший, попробуй издать. Я составила список из 13 издательств, которые теоретически могли бы быть заинтересованы в историческом романе, — в Москве, Петербурге и Казани. Написала всем в соответствии с требованиями, указанными на сайтах, и стала ждать ответов. Пришел только один — отрицательный. Тогда я стала рассылать отдельные главы в толстые журналы; в итоге «Сибирские огни» напечатали летом 2014 года три избранные главы. Надеялась таким образом привлечь внимание издателей, но этого не случилось. Затем стала искать каких-то знакомых, чтобы выйти на издательства через личный контакт. Буквально с улицы написала Елене Костюкович — и она вдруг ответила, что возьмет меня в свой пул авторов. Кроме того, оказалось, что агентство Елены занимается также и книгами Улицкой. Людмиле Евгеньевне дали прочитать мой роман, и она дала очень теплый отзыв. Уже с этой рецензией книгу отправили Елене Шубиной.
— Это издательство было в списке?
— Было, но, видимо, текст затерялся в большом потоке «самотека». Конечно, узнав, что мой текст в «Редакции Елены Шубиной», я была невероятно взволнована, сидела как на иголках. Буквально через несколько дней Елена Даниловна сказала, что возьмет «Зулейху». С момента отправки моего письма Елене Костюкович до решения о публикации прошла пара недель, а может, и того меньше.
— Вы читали роман Александра Павловича Чудакова «Ложится мгла на старые ступени»? Многие сравнивают с ним первую часть «Зулейхи», а вторую — с «Обителью» Прилепина.
— Да, читала. Прекрасный роман. Но я его прочла уже после того, как написала свой, — сознательно решила не читать художественные произведения по теме во время написания своего текста. Здорово, что сравнивают. Что касается Прилепина, то книги наши вышли с очень небольшим разрывом во времени, в один год, — параллели напрашиваются. «Обитель» мне тоже очень понравилась, сильный текст. А что касается влияния, пусть это разбирают литературные критики.
— Литературные критики говорят, что роман женский. Кажется ли вам эта характеристика обидной?
— Кто-то использует это словосочетание — «женская литература» — с некоторым оттенком пренебрежения. А мне кажется: пусть роман называют как угодно — важно, чтобы его читали. Если его читают люди, которые сами прошли через раскулачивание, и узнают в нем что-то и пишут мне, делятся какими-то воспоминаниями из своей жизни на поселении — я счастлива. Недавно получила письмо из Уфы, на пяти листах — от дедушки 93 лет. Он был раскулачен в 1930 году, провел 17 лет в Сибири, в том же Красноярском крае, где и бабушка. Прочитал роман, делился своими соображениями. Вот это мне важно, а женский роман или не женский — нет. Пусть будет женский, если угодно.
— Первую часть романа очень хвалят, а вторую скорее ругают.
— Конечно, первая часть — то, что я хорошо знаю из детства, а вторая — нет. Я воссоздавала жизнь в сибирском таежном поселке по воспоминаниям и архивным документам. Поэтому: да, две части книги — разные.
— У нас с подругой зашел спор. Она считает, что это книга о феминизме. Мне же, когда я читала, это и в голову не пришло.
— По большому счету это книга о преодолении мифологического сознания. Неважно — мужского или женского. О том, как человек из прошлого, из какого-то дремучего средневековья, вдруг оказывается вытянут в настоящее, в реальную современную жизнь. Что должно случиться с мифологическим сознанием, чтобы оно трансформировалось в современное? Конечно, в романе есть и тема освобождения женщины Востока, с этим сложно спорить, но этот мотив не главный.
— История Зулейхи получилась двусмысленная. Ссылка оказалась свободой, а свобода — тюрьмой. Лагерь в вашей книге — утопия, идеальное место.
— Это не лагерь, но трудовое поселение с элементами лагеря.
— И все-таки 1930-е годы — время репрессий и кромешного ужаса. А тут раскулачивание оборачивается сплошным счастьем. Вы намеренно это так изобразили?
— Ощущение, что спецпоселение — это не только муки и страдание, а еще и дружба, и любовь, и даже некоторые моменты радости, всегда присутствовало в бабушкиных рассказах. О режиме и власти мы с ней никогда не говорили, их будто не было в ее жизни. А вот люди, которых она встретила в ссылке, стали для нее ближе, чем некоторые кровные родственники. Они общались, переписывались и встречались всю жизнь. Я хотела донести мысль о том, что даже в очень большом горе может быть спрятано зерно будущего счастья. Это важная для меня мысль, мне хотелось ее раскрыть. Как могла, так сделала.
— Вы пишете что-то новое? Нет ли ощущения, как будто все, что могли, что знали, уже написали?
— Есть две истории, которые мне хочется написать. Одна история придумана с нуля, в основе второй — тоже сценарий, который я написала в Московской школе кино, хотела бы сделать из него роман.
— Тоже на татарскую тему?
— О родном крае, близких мне местах и людях.
— Что вам сейчас интереснее: сценаристика или литература?
— Это совсем разные вещи — по ощущению себя в них и меры собственной свободы. В литературе ты делаешь все что хочешь и как считаешь правильным. Сценаристика — творчество компромиссное, необходимо подстраиваться под огромное количество людей, мнений и производственных задач. Пока я пишу прозу.
— По «Зулейхе» кто-нибудь уже предложил снять кино?
— Мы ведем переговоры о восьмисерийном фильме. Полный метр сейчас никто не будет делать: не пойдет народ сегодня в кино смотреть историю о раскулаченной татарской крестьянке. И мне самой гораздо больше хотелось бы сделать мини-сериал: телевизионная и киноаудитории не сравнимы по объему. Есть надежда, что получится сделать историю хорошего качества.
— Думали о претендентках на главную роль?
— Мне кажется, в роли Зулейхи очень органично смотрелась бы Чулпан Хаматова.
— Вы много читаете?
— Очень много читаю по работе: научную литературу, диссертации, нон-фикшн, архивные материалы, мемуары.
— В библиотеках сидите?
— Да, иногда целыми днями. А если говорить о художественной литературе, то читаю совсем немного. В молодости был период литературного обжорства, когда глотала все подряд, без разбора, а сейчас отношусь к этому очень аккуратно — на диете себя держу.
— А сериалы?
— Вертикальные не смотрю в принципе, только горизонтальные. Сначала читаю отзывы. Если понимаю, что фильм стоящий, смотрю пилот — его обычно достаточно, чтобы оценить основную идею, спектр затронутых тем и уровень художественной реализации, то есть составить представление о проекте в целом. Редко смотрю дальше второй или третьей серии, жалко тратить на это время. Есть несколько примеров, когда я не смогла удержаться и досмотрела до конца сезона: «Оттепель», «Оливия Киттеридж», «Ладога».
— Когда вышла книга, если отбросить историю с премиями, как вы почувствовали, что ее прочитали?
— По письмам. Самое главное — реакция читателей, разных, очень далеких от меня. Кто-то находит ошибки — очень тщательные читатели попадаются, похлеще самых строгих редакторов. Например, один написал: у Муртазы в такой-то сцене гневно дрожит на подбородке ямка — но у него же борода густая, ямку не может быть видно! И я понимаю, что человек сидел и тщательно, в малейших деталях, все описанное себе представлял… Еще я получила письма от питчан — жителей Пит-Городка, таежного поселка, ставшего прообразом Семрука. Я думала, этот поселок больше не существует: в интернете видела фотографии полуразрушенных домов, а в «Википедии» написано, что поселок исчез с карт в 1997 году. Оказалось, что питчане разъехались по другим сибирским городам, но каждое лето встречаются и приезжают туда — поддерживать в порядке местное кладбище. Они предложили мне поехать с ними.
Купить «Зулейха открывает глаза»
Читать «Зулейха открывает глаза»