«Маленькая жизнь» вышла в марте 2015 года, и с тех пор о ней не говорил только ленивый. Мнения критиков, как это обычно бывает в случае с великими романами, разделились — порой в рамках одного материала. Например, в Vox не стали бы никому рекомендовать книгу, тут же назвав ее «лучшим романом года». По схожему принципу идут и в The Guardian, где через прилагательные вроде «травмирующий» и «мучительный» пытаются объяснить, почему «Маленькую жизнь» обязан прочитать каждый». А вот в The Observer обещают, что от «изматывающего, опустошающего чтива» ваше «сердце вырастет в несколько раз, словно у Гринча». В The New Yorker роману дали такую оценку — «фундаментальный, тревожный, темный, несмотря ни на что не лишенный красоты».
Сама Янагихара предпочитает не читать рецензии на свои книги, у нее нет ни фейсбука, ни твиттера, говорят, что даже нет мобильного телефона. Если ты — автор самого обсуждаемого романа последних лет, такой медиааскетизм кажется единственным способом абстрагироваться от внешнего шума.
Поэтому когда колумнист The New York Review of Books Дэниел Мендельсон назвал книгу «бесконечной и бессмысленной цепочкой оскорбительных и насильственных сцен», которая «бросает вызов правдоподобности, отталкивая разумного читателя», и буквально обвинил автора в банальном «разводе» читателя на эмоции, защищать их — и роман и автора — вызвался редактор Джеральд Говард.
Обычно я говорю авторам, что письма в ответ на негативные рецензии пишут только дураки, но вот я решил сам стать дураком.
Я не против того, что Дэниелу Мендельсону не понравился роман «Маленькая жизнь» моего автора Ханьи Янагихары. Критика — это лотерея, а эта книга особенно серьезная и требует от читателя немало терпения и выдержки перед лицом некоторых страшных (выдуманных) фактов. Однако я против его мнения, что мой автор, как он утверждает, «разводит» читателей на чувства жалости и ужаса, печали и сострадания.
В первую очередь, как нам всем известно и как неоднократно нам напоминал Набоков, искусство по сути своей — сложный обман, но благодаря его техникам мы испытываем неподдельные эмоции и эстетическое удовольствие, и потому этот обман оправданный. Когда я чуть не плакал над романом Чарлза Диккенса (любым) или, чтобы привести пример из совсем другого регистра, «Стоунером» Джона Уильямса — «развели» меня эти авторы? Если да, с нетерпением жду, что в будущем меня разведут еще много, много раз.
Мендельсона также заносит на очень странную социологическую территорию, когда он предполагает, что «Маленькую жизнь» каким-то образом специально написали так, чтобы книга нравилась студентам и недавним выпускникам, которые из-за тепличной и бесконечно заботливой университетской культуры стали «видеть в себе не самостоятельных личностей, а потенциальных жертв». Мужайся, юный читатель Америки! Видимо, теперь нужно не забыть наклеить на копии «Маленькой жизни» для университетских магазинов новые модные предупреждения.
Его мнение ошибочно по двум причинам. В первую очередь, сомневаюсь, что при цене в 30 долларов «Маленькая жизнь» нашла так уж много покупателей среди ограниченной в средствах молодой аудитории. Во-вторых, меня едва не захлестнул просто необыкновенный поток имейлов от читателей, кхм, зрелого возраста, людей, которые повидали жизнь и, вероятно, сделаны из другого теста, нежели эти предположительные нюни, с рассказами о том, какое мощное впечатление оставила у них эта книга.
Судя по всему, Мендельсон просто составил неверное представление о целевой аудитории «Маленькой жизни». А это обидная ошибка, недостойная критика, который славится своей проницательностью.
Вряд ли Джеральду Говарду приятно или легко защищать книгу автора, уже снискавшую славу и признание, от претензии, которую он озвучил сам еще во время ее написания: нелепое количество унижений и страданий, которые обрушивает на голову несчастного протагониста автор (а также невероятное количество компенсирующих знаний и умений персонажа), отрицает правдоподобие и отталкивает чувствительного читателя. Вот слова из Kirkus Reviews: «Наверное, при работе над «Маленькой жизнью» было не обойтись без нескольких, как их называет Говард, «перепалок» между ним и Янагихарой. В основном они касались страданий, которые переживает Джуд. «Для читателя это слишком тяжело, — говорил ей Говард. — Ты уже вполне адекватно описала этот момент, по-моему, нет нужды лишний раз повторяться». Также Янагихара говорит, что Говард считал, будто Джуд чересчур талантливый. Но большая часть спорных отрывков в итоге остались в книге».
Я имел в виду то, что размазывание Янагихарой травмы — в итоге только грубый и неэстетичный способ выдавить эмоции из читателя. Этот повторяющийся ужас с трудом можно назвать «техниками, благодаря которым мы испытываем неподдельные эмоции и эстетическое удовольствие», которые Говард совершенно справедливо называет показателем подлинного художественного достижения.
Именно по этой причине я уверен, что мисс Янагихара достигает своего эффекта нечестным путем, о чем я, очевидно, и говорил, когда писал, что она «разводит» читателей на слезы и что мистер Говард теперь расхваливает как признак эффективности книги, но базис этой реакции у читателя любого возраста кажется мне скорее терапевтическим, чем эстетическим. Я с радостью предложу синонимы для неприятного слова «развела»: Обманула? Эксплуатировала? Пусть мистер Говард сам выбирает. Остается только пожалеть, что он не был так же строг со своим автором во время редакторской работы, как с ее рецензентом.