Китс писал: «То, что способно к творчеству, должно творить себя». Дэвид Корнуэлл, тридцатилетний англичанин, патриот, борец с коммунизмом, только что перешедший из МИ-5 в МИ-6, в 1961 году опубликовал свой первый роман и создал Джона ле Карре — это он вскоре напишет «Шпион, который вернулся с холода», уволится из спецслужб и следующие полвека посвятит критике того самого истеблишмента, который приручил (к 17-летнему студенту в Берне подошла ласковая дама из посольства) и выкормил Корнуэлла. Все это время настоящее имя было только для близких и для того, чтобы не привлекая внимания регистрироваться в гостиницах; ле Карре крайне неохотно давал интервью, не ездил по литературным конференциям и в целом избегал публичности, из-за чего, например, его шпионская карьера, вполне скромная, лишь обрастала легендами. Писатель до сих пор ссылается на некие обязательства по неразглашению — очевидно, впрочем, что они его вполне устраивают. Когда ему уже перевалило за 80, ле Карре согласился сотрудничать с автором своей первой биографии — гигантского тома, вышедшего в конце 2015-го. И, оставшись, кажется, не слишком удовлетворенным, немедленно написал «Голубиный туннель: истории из моей жизни».
Ключевое слово здесь «истории» во множественном числе: не «история моей жизни». «Подлинные воспоминания ускользают, как мокрый обмылок», — замечает автор, который, по его словам, никогда не вел дневников. Однажды, раздумывая об автобиографии, он нанял двух детективов, чтобы они как следует покопались в его прошлом, и даже снабдил их какими-то наводками; разумеется, ничего стоящего они не нашли. Иначе говоря, «Туннель» по большей части сборник серьезных, ироничных, очаровательных, бесконечно литературных записок Корнуэлла о своем альтер эго: что-то вроде набросков романа о Джоне ле Карре.
И это замечательно интересный герой. Ле Карре, набирая материал для своих книг, объездил всю планету — после того как однажды описал Гонконг по устаревшему путеводителю, а потом, оказавшись на месте, обнаружил туннель там, где у него была ключевая сцена на пароме. Он танцевал паровозиком с Ясиром Арафатом и пытался разговорить немецкую террористку в израильской тюрьме, искал полевых командиров в Конго и платил за ланч Руперта Мердока, встречался с диктатором Панамы и видел глаза Бродского, когда ему сообщили о Нобелевской премии, лежал под обстрелом красных кхмеров и отказывался от награды Маргарет Тэтчер. Вот он расспрашивает старого разведчика, который разоблачил своего лучшего друга Кима Филби. Вот пьет с военкорами в бейрутском отеле. Вот в опиумной курильне принимает сбивчивую исповедь у застрявшего в Лаосе английского авантюриста; когда тому удавалось раздобыть двадцатку, он звонил в «Кафе де Флор», называл официанту имя и три оплаченных минуты слушал шум парижского ресторана, пока гарсон ходил по залу, выкрикивая несуществующую женщину.
Ле Карре описывает шпионов и невинных жертв спецслужб, военных журналистов и перебежчиков, политиков и проходимцев — людей, из которых получились его персонажи — от Джорджа Смайли и Джерри Уэстерби до «портного из Панамы» и чеченца Иссы. Ле Карре, как правило, везло с экранизациями — и тут много историй, связанных с кино: теплое эссе об Алеке Гиннессе и саркастический рассказ о Ричарде Бертоне, печальная зарисовка об ослепшем Фрице Ланге и грандиозный анекдот о том, как они с Кубриком придумывали «C широко закрытыми глазами». Наконец, как всякого героя холодной войны, его до поры очень занимала Россия — и в книге ей посвящено несколько любопытных глав. Ле Карре — помимо пешего похода в Ингушетию, который сорвался из-за первой чеченской, — ездил сюда в 1987 и 1993 годах и сумел застать две страны. В одной было Переделкино (см. «Русский дом»), академик Сахаров, Илья Кабаков и Чингиз Айтматов. В другой — поход в петербургский ночной клуб, который охраняли чеченцы с гранатами за поясом, встречи с ворами в законе и личный телохранитель Пуся, чемпион Абхазии по вольной борьбе. В этих главах русскому глазу мерещатся некоторые художественные преувеличения (как, возможно, и конголезскому, например, в соответствующем разделе), но кто знает. Беседы с мимолетным председателем КГБ Вадимом Бакатиным и особенно с Евгением Примаковым пересказаны более чем правдоподобно.
А что же Дэвид Корнуэлл? Информация о нем дается выборочно и дозировано. Его жены и дети упоминаются только мимоходом. Служба в МИ-5 — где он вроде бы следил, например, за собственными приятелями в Оксфорде — практически полностью опущена; автор лишь благодарит старших офицеров, принимавших его письменные рапорты, за бесценную школу редактуры. Работа в иностранной разведке описана чуть подробнее — германофил с безупречным немецким, он был прикомандирован к посольству в Бонне, а потом в Гамбурге, — но ле Карре ограничивается побасенками о немцах, которых он водил в лондонский бордель, и заметками о старых нацистах, сотрудниках КГБ, коллегах, ком угодно, только не о себе.
Все это отчасти искупается в последних главах, в которых писатель вдруг переходит к своим родителям. Мать — он обычно называет ее по имени, Олив, — сбежала из семьи, когда ему было пять; уже взрослым он нашел ее, но, несомненно, не простил. Отец же, Ронни, отбрасывает причудливую тень на всю жизнь автора — он был международным аферистом, лжецом, негодяем и человеком, видимо, огромного обаяния. Одно из первых детских воспоминаний — возможное, ложное, допускает ле Карре — скрытое решеткой лицо Ронни, которого они навещают в тюрьме. Его он тоже, кажется, не простил, но в печально-язвительном тоне, которым он рассказывает о фантастических приключениях отца, больше боли и любви, чем во всей остальной книге. И, занимаясь самопсихоанализом, ле Карре находит в безрадостном детстве и родительских предательствах корни всех своих будущих занятий — и шпионских, и литературных. Впрочем, тут мы возвращаемся к мокрому куску мыла. «Для писателя факт — не прораб, а рабочий инструмент; истина, если она вообще существует, скрывается не в фактах, а в нюансах». Возможно, в этом месте Дэвид Корнуэлл перестает писать роман о Джоне ле Карре — и ле Карре наконец начинает свой роман о Корнуэлле.
Издательство
Viking, 2016