Владимир Динец первым узнал, что аллигаторы не только поют, издавая утробный инфразвуковой рев, но еще и танцуют, резвятся с выдрами и придумывают индивидуальные любовные игры, — а до его наблюдений об этом никто даже не задумывался. Рептилиям, прожившим на Земле больше 70 миллионов лет, наконец повезло с исследователем, который не ленился сидеть ради них в комариных болотах и преодолел обывательское представление о крокодилах, якобы мало чем отличающихся от бревен.
Книга зоолога Владимира Динеца «Песни драконов» — идеальный кандидат на премию «Просветитель»: она, собственно, фигурирует в ее коротком списке. Попадание в финал «Большой книги» выглядит неожиданно: в ее шорт-листах были биографии, были условные автобиографии, но никогда не было ничего естественно-научного. Однако «Песни драконов» — книга не столько о Crocodilia, сколько о любви к ним, а заодно и к жизни ученого, к редкому счастью заниматься делом всей жизни. Понятно, что без любви ни одна стоящая книга о крокодилах, а также о минералах, планетах и элементарных частицах не пишется, но автор научного и даже научно-популярного труда обычно оставляет ее самостоятельную ценность за кадром, в лучшем случае дает ей волю в предисловии. Дальше она должна ощущаться в выборе слов и фактов, в движении текста. А книга Владимира Динеца совмещает в себе рассказ о его замечательных открытиях (он прямо-таки обнаруживает — строго научными методами — в крокодилах, аллигаторах и кайманах нежную душу и общественные навыки), его рискованных путешествиях (США, Китай, Боливия, Чукотка, Гайана, Чили, Бразилия, Ямайка, Конго, Намибия, Эфиопия, Молуккские острова) и сложном пути к академическому успеху. В середине XX века такие книги рекомендовал писать амбициозным аристократам С.Н. Паркинсон, но у аристократов все было, разумеется, выдуманное, а у Динеца — самое настоящее. После долгих лет «просто путешествий» он становится ученым-в-пути, выискивает детали, относящиеся к профессии (хотя, конечно, волнующие и не зоолога). Динец сетует, что за десятилетие в Янцзы «ни одного речного дельфина не осталось в живых из-за превращения великой реки во всекитайскую сточную канаву», и выкупает небольшой заповедник в Гватемале за пятьдесят долларов. Начав заниматься крокодиловыми, он быстро учится узнавать своих подопечных «в лицо», и иллюстрации, разбросанные по книге, напоминают семейный альбом. Важные крокодильские сведения, которые предстоит проверить, он буквально вытаскивает из местных знатоков в придорожных барах.
До какой степени ученый способен увлекаться, показывают такие пассажи, как описание совокупления миссисипских аллигаторов во второй главе: «Они ласкали друг друга носами и лапами не меньше часа; я никогда не видел более нежной прелюдии. Потом они занялись любовью, и по их неуклюжести было совершенно ясно, что для них это первый раз». Тут невольно вспоминаешь квазихармсовский анекдот о Достоевском, который, царствие ему небесное, наблюдал любовь бегемотов, но исследователь умеет вовремя остановиться: «какой бы трогательной мне ни казалась их юная любовь, я обязан держать эмоции при себе, чтобы они ни в коем случае не просочились в научные статьи». Однако перед нами не научная статья, а научная автобиография — и даже для этого жанра книга Динеца выглядит очень вольной. Достаточно сказать, что важный мотив здесь — любовные похождения самого автора, приводящие в конце концов к счастливому браку: «…мир полевой биологии настолько захватывающе интересен, что им можно увлечь почти любого человека, если постараться. Я сделал все, что мог, чтобы соблазнить Настю его чудесами».
До этого счастливого момента, впрочем, нужно прочитать полкниги. Некоторое время Динец следует структуре «новая страна — новый крокодил — новая девушка», что роднит его с Джеймсом Бондом или Индианой Джонсом. Свои отношения с женщинами он описывает столь же занимательно, сколь и горделиво (например, из-за одной его вызывает на дуэль боливийский офицер); в той же манере рассказывается, например, об отбитом нападении тигрицы. Это, конечно, усиливает впечатление, что вы сидите на кухне с восхитительным собутыльником и вам повезло слушать его рассказы. Он даже может прочитать вам собственные стихи в заболоцко-олейниковском духе: «Над полуночным болотом/Рев, шипенье, лязг тупой,/Там на части рвут кого-то,/Тут кого-то жрут толпой».
На литературоведческий взгляд, разумеется, все это выглядит дикой архаикой, но тем и завораживает. Кроме того, перед нами не история Тарзана, а определенным образом стилизованный рассказ зоолога о том, что происходит здесь и сейчас. Если есть такой счастливец, получающий от своей полевой работы все мыслимые наслаждения, то он не может не поведать о своих приключениях — да и искушенные читатели, берясь за эту книгу, стряхнут с себя тот слой, который делает их жизнь по-иному интересной, но не позволяет пуститься на поиски кайманов. И будет большой ошибкой пропустить собственно научное содержание этих поисков — хотя и трудно перестроиться, когда Динец, только что повествовавший о романе с красавицей, вдруг переходит на важность статистики в зоологии. Его рассказы о том, как в каждом новом месте он начинает проверять, как именно здесь поют крокодиловые, — это и есть «мотор» книги (если уместно такое сравнение, так Артемий Лебедев в каждой посещенной стране фотографирует гидранты и дорожные знаки). И особая ценность — признания настолько серьезного эксперта в том, что до сих пор в поведении рептилий остается множество неразрешенных загадок. Например, совершенно непонятно, почему нильские крокодилы часами лежат на берегу с открытой пастью.
Разумеется, у такой жизни ученого есть прозаическая подоплека. Одна из глав предварена эпиграфом из Даррелла «Путешествие длиной в тысячу миль начинается с денежного аванса», а еще один мотив «Песен драконов» — несоответствие российских реалий чаяниям предприимчивого ученого. Переживший дискриминацию по «пятому пункту» Динец однозначно дает понять, что если вам взбрело в голову посвятить свою жизнь экзотическим животным, наиболее надежный путь — «научная» эмиграция. «Поездки в Россию — не самый приятный способ провести время», — утверждает он. Российская действительность Динеца занимает, кажется, меньше всего, поэтому в его книге можно с удивлением наткнуться на соображения вроде того, что «Живой журнал» был «последним очагом культуры в условиях постепенно усиливавшейся цензуры и умирающего из-за недостаточной защиты авторских прав книжного рынка». Зато других деталей — густой планетарной этнографии, сквозь которую в поисках редких крокодилов продирается супергерой, — хоть отбавляй, и пересказать их все нет никакой возможности. Опытный беллетрист, конечно, многое бы здесь сократил, но Динец выступает в другом жанре. Еще один эпиграф из книги — майяская пословица «Не проси бога тебе все дать. Проси его поместить тебя туда, где все есть». Владимир Динец напоминает нам, что при должном усердии такое «туда» вполне реально для себя сконструировать — собрать по всему свету и скрепить клеем романтического повествования. В бедном мире офисов и общественного транспорта подобному герою, возможно, будет отведено то же место, что и фантомным драконам, удачно вынесенным в заголовок: место серии «Игры престолов», которую втихушку смотрят на рабочем месте. Это очень почетная позиция: точка нашей связи с поразительно реалистичной фантазией. Мы завидуем тому, кому она досталась во владение, и в то же время сопереживаем ему — клянусь моей бородой.