— Принято считать, что политика насквозь пропитана обманом. Как вообще строятся отношения между политиком и его слушателем?
— Я хотела бы несколько возразить против тезиса о том, что политика как-то больше пропитана ложью, чем других сферы человеческой деятельности. В политике больше не лжи, а публичности. Политики считаются более лгущими, чем, например, продавцы подержанных машин или риелторы, потому что их вранье постоянно записывается и оно обращено к чрезвычайно большой аудитории. И эта аудитория больше склонна делиться своими впечатлениями, чем люди, которым продали машину, сказав, что она почти без пробега да и совершенно не битая, а потом оказалось, что она очень даже битая.
Соответственно, проклятие политики — не столько вранье как таковое, сколько открытость этого вранья. Насколько я понимаю, в рамках этого проекта о лжи и правде говорили представители разных общественных наук. Я смотрю на это с политологической точки зрения, а политология может быть охарактеризована как история в режиме реального времени, в режиме present continuous. Поэтому мой интерес — посмотреть, как трансформируется само понятие правды и неправды в политическом контексте и как это будет выглядеть в ближайшем будущем.
Мы с вами, дорогие товарищи слушатели, живем в информационную эпоху. Вы часто слышите этот термин, но, может быть, не до конца осознаете, что под ним подразумевается. С переходом от эпохи, которую обычно называют индустриальной, к постиндустриальной — или информационной — эпохе разрушились сразу нескольких монополий в общественно-политической и, соответственно, в информационной сфере. Была разрушена монополия на публичную речь, монополия на создание контента. Если мы с вами обратимся к XX веку, то мы увидим, что как в демократических, так и в тоталитарных режимах существовала полная или частичная монополия на высказывания. В тоталитарном государстве все понятно: существует единственный мегафон, он в руках у государства, государство навязывает свою абсолютную истину, кто не согласен — тех закапывают где-нибудь в сторонке. Вот так просто устроены отношения между правдой и неправдой.
В демократическом государстве ситуация будет помягче, но тем не менее будет все равно некая корпорация держателей контента, хозяев дискурса. Это условная academia: образованные люди, ученые, которые знают правду и вам ее рассказывают. Другая группа монополистов — это хозяева средств массовой информации. Даже не владельцы, капиталисты и денежные мешки, а собственно спикеры, которые говорят от имени телеканалов, газет, радиостанций. Они тоже хозяева дискурса. Все остальные представляют собой аудиторию, их право на высказывание ограничено.
Что произошло с наступлением информационной эпохи? Единый мегафон, который находился в руках государства, или много больших мегафонов в руках корпораций размножились в совершенно геометрической прогрессии. Социальные сети дают каждому из нас возможность для высказывания. Количество источников информации увеличилось просто невероятным образом. Еще раз повторю: это очень серьезное историческое изменение, смысл и величие которого мы до конца не осознаем. Его ближайшая историческая параллель — это изобретение книгопечатания.
Помню это как вчера. Когда Гуттенберг изобрел печатный станок и он стал постепенно распространяться по Европе, сколько крику было, что это конец света. И надо сказать, что не без основания. Первой печатной продукцией, которая в массовом порядке стала производиться, были даже не священные книги (хотя это важный момент), а ноты (музыка) и порнография (эротические книжки с картинками). И это разрушило монополию церкви на печатное слово. Если раньше манускрипты писали специально подготовленные люди в монастырях — книг было мало, они стоили дорого, монастыри были центрами просвещения, — то теперь вдруг каждый владелец станка мог напечатать свою увлекательную книжку.
Сначала было много возмущения по поводу того, что это распространяет безнравственность, эротизирует нашу молодежь. После этого наступили последствия более серьезные — а именно появились переводы Библии на национальные языки. Это подхлестнуло процесс реформации, что, в свою очередь привело к разрушению единого «крещеного мира», Christendom, и привело в конечном счете к образованию национальных государств. Таким образом, действительно гуттенбергов пресс разрушил старый мир.
Приблизительно то же самое происходит у нас с вами. Огромное, неисчислимое количество источников приводит к неисчислимому количеству фактов и к демократизации этого дискурса. Каждый может сказать что ему в голову взбредет, каждый может найти себе слушателей. А слушатель уже не просто слушатель, он же и комментатор, он же и распространитель (и к нему за это тоже приходит компетентный орган и говорит — зачем ты расшарил нехороший пост). Соответственно, он участвует во всем этом дискурсе.
Последствием является разрушение монополии на истину и далее размывание самого понятия правды. Поэтому когда мы говорим: «Все врут», то имеется в виду даже не то, что есть правдивый я, а ты говоришь неправду. Имеется в виду, что количество фактов так велико, а интерпретаций еще больше, из этих мириад фактов можно выстроить любую концепцию. Соответственно, установить истину становится не то что невозможно, а уже непонятно — зачем.
Парадокс тут в том, что, с одной стороны, информационные технологии открыли эпоху всеобщей прозрачности. Казалось бы, никогда фактчекинг не был таким легким и приятным. Вроде бы узнать, как все было на самом деле, легко — но выясняется, что это не очень нужно. Люди ищут не правды факта, а правды эмоций, люди объединятся не по принципу «мы вместе знаем, как оно есть на самом деле», а по принципу «мы чувствуем одинаково». Это стремление к эмоциональной связи приводит людей к политикам-популистам или популистским партиям, радикальным партиям, на чем базируются такие разные политические явления, как крайние правые в Европе и запрещенное в России «Исламское государство». Соответственно, такого рода объединения практически неуязвимы перед обвинениями в том, что они неправду сказали.
Фактчекинг показывает: дорогой товарищ Трамп, вы в своей речи все наврали. Это неважно. Его аудитория, также как аудитория других политиков-популистов, не ждет от него точных фактов, она ждет от него выражения той эмоции, которую испытывает она сама. Вот это сочетание прозрачности и неуловимости истины — одна из самых загадочных и своеобразных черт нынешнего исторического момента. Я бы еще процитировала покойного Бориса Абрамовича Березовского, который в одном из своих последних интервью сказал, что вот наступает новая эра, мы уже не будем в ней чувствовать себя уютно, но дети наши будут. Про наше время потомки скажут, что это была эпоха непрерывного вранья, но следующая эпоха будет настолько транспарентной, что постоянное вранье будет уже невозможным.
Это высказывание интересно тем, что он, в общем-то, знал о чем говорил, это человек, про которого даже в решении Высокого суда Лондона сказано, что для него правда есть относительное понятие. Он принадлежал к эпохе, которая позволяла легко говорить что угодно, потому что никто про тебя ничего не узнает. Ему казалось, что наступает время всеобщей жизни в стеклянных домах или в хрустальных дворцах. Мы сами отмечаем, где мы находимся, пишем о себе, что мы делаем и с кем мы обедаем, и сами фотографируем свою тарелку. Никаких спецслужб не надо для того, чтобы собирать о нас информацию. Это так. Но одновременно происходит и девальвация факта, и растворение самого концепта истины.
— То есть в речах политиков важна не правда в буквальном смысле, а то, что за ней стоит, — какая-то большая идея?
— У нас, как и во всем мире, есть политики, которые говорят неправду, — и как-то им это прощается. Но тут есть один момент, который надо иметь в виду. Этот праздник непослушания, эта демократизация дискурса, которую я пытаюсь описать, — это некая надстройка, или нарост, или плесень, если хотите, на базисе устойчивых общественных отношений и достаточного экономического благополучия.
На чем паразитируют популисты? На взаимном доверии: на доверии граждан друг к другу, на доверии граждан к институтам. Что такое доверие? Это очень важная социально-политическая концепция. Сейчас постараюсь ее как-то объяснить. Это явление, которое позволяет осуществляться любым экономическим, политическим, социальным транзакциям. Базовый акт обмена, базовый акт торговли на самом деле строится на доверии, хотя мы на самом деле до конца это не осознаем. Когда мы покупаем килограмм помидоров за 100 рублей, мы должны быть уверены, что продавец не убежит с нашей сторублевкой и со своим товаром, а отдаст нам помидоры, притом именно помидоры, а не что-то из папье-маше. Со своей стороны продавец должен быть уверен, что мы не дадим ему в лоб палкой и не убежим с его помидорами и со своими деньгами.
Существуют социумы с низким уровнем доверия и с высоким уровнем доверия. Это социологически вполне измеримая вещь. До какой степени граждане доверяют друг другу и до какой степени они доверяют полиции, судам, церкви, президенту, парламенту, супермаркетам — кому угодно. Существует прямая корреляция между уровнем доверия и уровнем экономического благополучия. Грубо говоря, социумы с высоким уровнем доверия — это социумы прогрессирующие, развивающиеся и достаточно богатые. Это социумы, в которых достигнут некий уровень базовой безопасности, опираясь на который граждане могут все эти транзакции осуществлять. Общества, в которых низкий уровень базовой безопасности, имеют низкий уровень доверия, склонны к экономической стагнации, они же и бедные страны. Почему?
Низкий уровень доверия — это не просто неприятное ощущение, что все кругом сволочи — обманут. Это постоянно действующий налог на любую из этих — еще раз повторю это навязчивое слово — транзакций. Если у вас низкий уровень доверия, то каждое действие обходится вам дороже. Вы содержите армию охранников, правоохранителей, бухгалтеров, юристов, бандитов. Преувеличенная бюрократия, зарегулированность, огромное количество бумаг, которые вы вынуждены заполнять, сдавать и получать, — это все производные от низкого уровня доверия. Это производные от презумпции виновности: подразумевается, что каждый — жулик и обманщик. Поэтому, для того чтобы купить квартиру, вам нужна стопка бумаг, и даже она не гарантирует вас от того, что завтра придет человек и скажет: я прописан в этой квартире, в тюрьме сидел, отдавай обратно. Вы вынуждены судиться, и суд тоже будет недобросовестный. Для того чтобы компенсировать недобросовестность суда, вы нанимаете охрану. Вы вообще помешаны на безопасности. Все, что у вас есть, вы вкладываете не в развитие, не в прогресс, а в сбережения и охрану. Главное, что у вас есть в стране, — это охрана, этим вы и заняты. И ваш президент такой же, и весь ваш политический режим такой.
Парадоксальным образом, бедные страны с низким уровнем доверия должны быть более правдивы, чем богатые, потому что они не могут себе позволить этого публичного вранья, потому что тот запас доверия, который проедается этим популизмом, у них очень небольшой. В реальности происходит, к сожалению, все наоборот, по жестокому принципу «имущему прибавится, а у неимущего отнимется и то, что есть у него».
Богатые страны могут позволить себе популистов. Они, эти политики-популисты и партии-популисты, даже в случае победы на выборах попадают в систему сдержек и противовесов, которые есть работающая демократия. Соответственно, больших дел они там не наворотят. Сейчас мы наблюдаем эту ситуацию со знаменитым «Брекситом», референдумом по выходу Великобритании из ЕС. Проголосовали, получили неожиданный результат. Все горюют, фунт дешевеет. Через некоторое время выясняется, что выход планируется не сейчас, а когда-то в отдаленном будущем, и в чем он будет заключаться, не очень понятно. Фунт немножко подрастает, конца света опять не случилось. Почему? Потому что существует зрелая, развитая партийная система, потому что существует на одну газету другая газета, не существует монополии на, опять же, пропагандистский рупор. Потому что существует общественное мнение, потому что каждый имеет право высказаться. Вот высказались люди, которые хотят повернуть время вспять и выйти из ЕС, а другие люди тоже имеют право высказаться на ту же тему противоположным образом. И вообще эти вопросы решаются референдумом, а не массовым мордобоем. Соответственно, никакой катастрофы не происходит.
В бедных странах с неразвитыми, декоративными, имитационными политическими институтами такого рода вещи обходятся гораздо дороже. Решение, принятое узкой группой без экспертного мнения, без каких-то бы то ни было консультаций, начинает немедленно претворяться в жизнь, возразить некому — соответственно, последствия наступают сразу всем на голову. И они гораздо ощутимее и гораздо серьезнее, чем любые шалости, которые могут себе позволить граждане и политики первого мира.
— Но как получается, что в странах с низким уровнем доверия популисты не только существуют, но и пользуются успехом?
— Во всем мире аудитория и публичный политик существуют в специфических отношениях друг с другом. Люди идут не за правдой, как к религиозному учителю (и слава богу), они приходят на шоу, цена которого им, в общем, более-менее известна. Поэтому это доверие, которое кажется таким абсолютным, на самом деле имеет очень серьезные ограничения. Это справедливо для всех стран мира. Попробую рассказать, как это выглядит в нашем случае.
Когда смотришь на результат соцопросов, то кажется, что мощь пропаганды не знает преград, что общественное мнение абсолютно манипулируемо. Сегодня респонденты называют главным врагом России Америку, завтра — Украину, послезавтра — Турцию, потом Турция опять лучший друг, а враг, наверно, Сирия, а потом и про них забыли. Кажется, что картинка общественного мнения — это зеркало, стоящее перед телевизором.
Но давайте посмотрим, например, на потребительское поведение людей. Мы увидим, что как только безгранично доверчивая аудитория чувствует, что рубль падает, то она устремляется в магазины и начинает скупать бытовую технику и прочие товары. Именно это и произошло в 2014 году. С точки зрения большой экономики эта потребительская паника достаточно вредна: она выжигала потребительский спрос на ближайшие несколько месяцев, подстегивала дальнейшую товарную инфляцию. А теперь представьте себе, есть ли такой человек в Российской Федерации — президент, патриарх, Григорий Лепс, — который может выйти и сказать: граждане, не меняйте рубли на доллары, поверьте родному рублю, не покупайте две кофемолки, лучше достаньте все рубли из-под подушки и отнесите их в банки, поддержите нашу банковскую систему. Нет такого человека. Когда до своего кармана дело доходит, люди умнеют резко.
Люди легко меняют свое мнение по тем вопросам, которые их не касаются. Едва вражду с Турцией несколько отменили, тут же люди побежали скупать путевки. Какая-то часть публики возмутилась: они же нашего летчика сбили. Но большинству нет до этого дела вообще, им просто хочется недорого отдохнуть.
Есть такое международное социологическое исследование «Евробарометр», которое с начала 70-х проводится в Европе, а в России — с 2012-го силами социологического центра Академии народного хозяйства и государственной службы. Оно изучает сильные и слабые социальные связи. Сильные социальные связи — это, грубо говоря, близкие отношения, отношения людей, которые могут взять взаймы друг у друга, например. Слабые социальные связи — это более отдаленные знакомства, то есть, например, такие отношения, в которых ты можешь посоветовать хорошее место, где отдыхать, или в какую школу ребенка отправить. Вот что это такое. Людям задают вопросы типа «Как вы думаете, насколько быстро вы сможете найти работу, если вас уволят?». Насколько быстро вы сможете собрать такую-то сумму, если она вам понадобится?
Начиная с 2012 года мы видим буквально-таки взрывной рост как сильных, так и слабых связей. Люди чувствуют себя все более и более связанными друг с другом, и это до такой степени повышает их собственный оптимизм, что он находится даже в отрицательной корреляции с их экономическим положением. У людей снижаются доходы, при этом их ощущение собственного благополучия растет. У этого есть своя темная сторона: люди, находясь в эйфории от этого чувства, начинают, например, легче брать кредиты. Но социальный оптимизм растет. Люди чувствуют себя более независимыми от государства, они чувствуют себя в большей безопасности — им помогут, если что.
Считается, что главная задача первого года жизни ребенка — это воспитать у него это самое чувство базовой безопасности. Оно предполагает, что в принципе все будет хорошо, а если будет плохо, то тебе помогут. Если у ребенка такое чувство есть, то он дальше начинает развиваться: ест кошачий корм, сует палец в розетку — в общем, прогрессирует, как ему и положено. Если у него этого нет, его развитие будет с задержкой. Все наши гуманистические родительские практики — на руки брать, ночью не оставлять одного — направлены ровно на это, чтобы ребеночек чувствовал, что если что — его тут поддержат.
Есть социумы, у которых по итогам XX века никакого чувства базовой безопасности не сложилось, и они не развиваются, сидят в углу и безопасность свою берегут, ресурс свой драгоценный. Парадоксальным образом, они же становятся легкой жертвой популистов. Вот такую картину глобальной несправедливости я вам вынуждена нарисовать.
— На что в таких случаях опираются популисты?
— Одну из самых эффективных ловушек можно назвать бунтом против часовой стрелки, стремлением вернуться в прошлое. Настоящее и будущее кажется ненадежным, непонятным, хаотичным, а прошлое — устойчивым, твердым и черно-белым. Это некая мифологизированная картина былого исторического величия, для каждой страны своя. Нам продают какую-то смесь из Романовых, Сталина и атомной бомбы, советской власти и Российской империи. В Америке продают Америку, которую надо сделать great again, снова великой. В Британии продают остров, который сам по себе может существовать, как это якобы раньше было, хотя вот уж этого никогда не было. С тех самых пор, как датчане туда приплыли, это был мировой центр торговых путей, который богател и развивался именно за счет своей открытости. Тем не менее им тоже продают эту идиллическую картину маленькой сельской Англии. Франции, насколько я понимаю, продают моноэтническую Галлию, населенную, видимо, исключительно Астериксом и Обеликсом, без чуждых национальных примесей.
Все это, конечно, чудовищное вранье. Тем не менее люди это покупают, потому что прошлое кажется уютным: всем продают на самом деле концепцию безопасности. Хочется спрятать голову и сказать: чур меня, я в домике, пусть весь ваш прогресс идет лесом. Плохая новость заключается в том, что странам, которые и так не очень сильно прогрессируют, эта игра в ностальгию, эта реконструкторская мания обходится дороже, чем другим.
Понятно, что большие страны не уйдут с мировой арены: они и есть мировая арена. Понятно, что этот изоляционизм останется на уровне разговоров и стену никто не построит. Более того, из Европейского союза, между нами говоря, никто не выйдет, никто не выселит всех мексиканцев из Америки или всех мусульман из Франции. Все это болтовня. Слушающие понимают, что это болтовня, но им приятно это слушать.
В случае же со странами, которые, не будем показывать пальцем, составляют 2% мирового ВВП, такого рода мечтания могут быть гораздо опаснее. Потому что если, еще раз повторюсь, большим странам уходить некуда, то страны, незначительные по экономическому обороту, могут обнаружить себя в пыльном углу истории. Мимо них проходит Великий шелковый путь, или, если угодно, большой трубопровод, а к ним не затекает. Пока толстый сохнет, худой сдохнет. Вот почему небогатые страны должны быть честнее, чем другие, потому что они меньше могут себе позволить эту роскошь публичного вранья.
Еще об одном явлении нужно упомянуть. Это так называемый информационный пузырь. Основным СМИ для большинства людей, сейчас уже абсолютного большинства в Америке (а скоро будет так и у нас), являются социальные сети. Наша с вами лента в фейсбуке, «ВКонтакте», «Телеграме» формируется исходя из нашего поведения в сети. Нам показывают то, что мы хотим видеть. Нам рисуют этот информационный пузырь, расписанный изнутри красивыми цветами, как в сказке Андерсена «Снежная королева»: дом женщины, умевшей колдовать, помните? В саду у колдуньи было всегда лето, а снаружи давно наступила осень. Нам показывают тех, кто с нами согласен, нам показывают вещи, похожие на те, которые мы до этого искали. Таким образом мы постоянно получаем подтверждение своим предрассуждениям, говоря пушкинским языком. Несогласные с нашей точкой зрения — это какие-то отдельные атомизированные идиоты, на которых дают ссылку наши друзья и говорят: вот, посмотрите, что он опять пишет, придурок.
Дальше мы опять попадаем в эту теплую молочную реку, нашу ленту в социальной сети, где все с нами примерно согласны, все нас хвалят, лайкают наши пироги, наших детей, наши цветочки. Это очень способствует инкапсулированию, замыканию нас в доме женщины, умеющей колдовать (а зовут эту женщину Марк Цукерберг).
То, что является правдой для отдельного гражданина, — правда и для так называемых decision-makers, для принимающих решения. У них тоже есть своя фейсбучная лента, только им приносят распечатки из нее в специальных красных папках. Они тоже окружены людьми, которые с ними соглашаются, и они тоже постоянно получают подтверждение своей мудрости. Здорово, правда?
Довольно трудно объективной реальности пробиться через эти раскрашенные окна и сказать: тук-тук, там уже зима близко, твои цветы все завяли, твои медали все фальшивые. Когда это происходит, то это настолько дискомфортно и неожиданно, что хочется сказать: это все обман.
Как проткнуть этот пузырь? Как выйти в объективную реальность? Есть у политиков простой способ: им кажется, что если он сравнят два доноса от двух противоположных сторон, то совмещение его даст им объективную истину. К сожалению, это не работает.
— Как простым людям выйти из этого морока?
— Можно принять методы общества анонимных алкоголиков: 12 шагов освобождения от алкоголизма. Первое: признать проблему и назвать ее своим именем. Вы должны понимать, что информационное богатство, которым вы пользуетесь, на самом деле ограничено и подобрано под ваши предпочтения. Просто отдавайте себе отчет в том, что, может быть, на самом деле все не совсем так.
Полезно выходить из своей зоны комфорта. Как минимум за пределы своей ленты. Не для того, чтобы узнать правду, которую от вас скрывают, а для того, чтобы узнать какой-то другой сегмент дискурса.
Что я делаю, например. Полезно пойти ознакомиться с любым альтернативным дискурсом, даже радикальным: националистическим, феминистическим, изоляционистским. Вы прочитаете много глупостей, что-то вас оскорбит, что-то вам покажется вообще ужасным. Но у вас произойдет насильственное расширение мозга. Вы увидите, что есть люди, которые сидят в соседнем пузыре, и у них тоже есть своя законченная картина мира. Оборотная сторона: к сожалению, такого рода упражнение тоже способствует размыванию понятия объективной истины.
Второе: постарайтесь выработать для себя, найти для себя некоторую линейку экспертов, которым вы доверяете. Как их найти? Есть некоторые формальные признаки. Вообще, неплохо, если у человека есть образование. Высшее, например, профессиональное. Это помогает. Смотрите на то, насколько человек, когда говорит, ссылается на какие-то исследования, объективные данные, приводит ли он какие-то цифры хоть иногда. Отлистайте, что он писал год назад, осмотрите, что он предсказывал. Очень уверенное утверждение, что через год режим падет, или доллар рухнет, или разразится третья мировая война, или, наоборот, Россия станет править всем миром, любая чрезвычайная уверенность должны вас насторожить.
Честный человек часто употребляет выражения типа «если я не ошибаюсь», «чтобы не соврать» или «если память мне не изменяет», например. Специалисты часто не очень уверенно высказываются и часто говорят: с одной стороны, оно так, с другой стороны, оно эдак. Потому что мы, люди социальных наук, имеем дело с непростыми явлениями, к тому же растянутыми во времени. У нас редко что вчера началось, а завтра закончится. Если вы слышите, что человек, рассуждая об общественно-политических процессах, говорит: на самом деле эти все сволочи, их надо всех расстрелять, а эти молодцы, их надо, не знаю что, накормить мороженым, то, наверно, он не очень хороший специалист.
Все материалы проекта «Публичная ложь» на inliberty.ru