«Логико-философский трактат» — весьма оригинальная книга как по содержанию, так и по форме, и автор знал это. Закончив машинописный текст летом 1918 года, Витгенштейн отправил его Яходе и Зигелю — венским издателям краусовского журнала Die Fackel, но те его отвергли. Последовала серия неудачных переговоров с несколькими издательствами, в том числе с венским Braumüller («Браумюллер»), в котором когда-то печатался Вейнингер, с немецким Insel Verlag, публиковавшим Рильке, и с журналом Фикера Der Brenner. Витгенштейн даже обратился в один всеми забытый философский журнал, но, когда его попросили переделать текст и представить его в более традиционном формате, предложение свое отозвал. В общении с издателями его поддерживали Рассел, Фреге, Рильке, но без толку. Ценность книги не доходила до издателей, они считали, что печатать никому не известного автора слишком рискованно. В Braumüller, например, согласились опубликовать «Трактат» при условии, что Витгенштейн оплатит стоимость бумаги и печати. Он отказался, заявив:
«Не думаю, что это порядочно с социальной точки зрения — так пропихивать в мир (частью которого является и издатель) свою книгу. Мое дело было написать книгу: ее принятие миром должно проходить нормальным образом».
Из-за больших сложностей, с которыми Витгенштейн столкнулся в этом предприятии, он был жутко расстроен. «Не знаю, где еще мне теперь печатать книгу. Куда бы сбежать из нашего подлого мира!» — писал он фон Фикеру. Содержание книги оказалось невыразимым не только словами, но и типографским способом. К 1920 году после очередного отказа он окончательно утратил все иллюзии и написал Расселу, что сдается и передает рукопись ему в полное распоряжение. Рассел поручил одной из своих бывших учениц — математику Дороти Ринч — заняться публикацией книги. Получив очередной отказ — на этот раз от издательства Кембриджского университета, она обратилась в несколько немецких журналов и получила положительный ответ из журнала Annalen der Naturphilosophie («Анналы натурфилософии»), который теперь помнят в основном благодаря тому, что в нем был впервые опубликован «Трактат». Редактор журнала дал понять, что рукопись принимается только благодаря наличию пространного и доброжелательного предисловия Рассела, который по всем меркам был знаменит. Таким образом, в первой половине 1921 года «Трактат» наконец напечатали — через три года после написания. Так сложилось, что после его опубликования «Анналы», будто в доказательство последней пропозиции книги, перестали выходить. Гранки Витгенштейну не прислали, и он неодобрительно отозвался об этом первом издании своей работы, назвав его пиратской версией из-за большого числа опечаток в части, касавшейся логических обозначений. В приемлемой для него форме «Трактат» вышел только в 1922 году в издательстве Routledge and Kegan Paul, в немецком оригинале с английским переводом. Перевод, отредактированный и улучшенный самим Витгенштейном, сделал лингвист Ч.К.Огден, которому помогал Фрэнк Рамсей — один из самых перспективных британских философов своего поколения.
Какой бы обескураживающей ни была история с опубликованием книги, она стала лишь первой из множества сложностей, с которыми Витгенштейн столкнется в своей послевоенной жизни. В конце войны мы находим его в итальянском лагере для военнопленных недалеко от озера Комо. Он пробыл в плену восемь месяцев; в январе 1919 года его перевели в другой лагерь — в Кассино. Условия жизни в этих лагерях, естественно, сильно отличались от пребывания в окопах. У пленных было много свободного времени, которое нужно было как-то использовать, и они устраивали концерты, лекции, дискуссии и даже выставки. Витгенштейн тоже участвовал в этой лагерной жизни и там завязал дружбу со скульптором Михаэлем Дробилем, писателем Францем Параком и учителем Людвигом Гензелем.
С последним Витгенштейн обсуждал логику, они вместе читали кантовскую «Критику чистого разума», и их дружба продолжалась потом всю жизнь. Парак оставил нам следующее описание Витгенштейна в лагере:
«Он был среднего роста, с тонкими чертами лица и благородным профилем. <…> Поражала его манера говорить: он излагал свои мысли с невероятной точностью. Еще он совершал очень характерные движения головой: обычно она была наклонена вперед, но время от времени он откидывал ее назад и направлял взгляд вдаль».
Новые знакомства напомнили Витгенштейну о времени, проведенном в Ольмюце, и вообще немного приободрили после тягот войны. Однако они не избавили от душевного напряжения и внутренних противоречий, которые теперь не были заслонены страшными военными обстоятельствами. Скорее даже наоборот: под бременем пережитого Витгенштейн стал еще меньше расположенным к тому, чтобы зажить нормальной жизнью. Как и у многих его ровесников, испытавших на себе, хоть и гораздо острее, катастрофу мировой войны, адаптация к гражданской жизни проходила у него с большим трудом. Годы, проведенные в армии, полностью изменили его, пробудив в нем религиозность и желание жить по-толстовски, посвятить свою жизнь простым людям. Отныне и всю оставшуюся жизнь Витгенштейн будет вести очень скромный образ жизни, одеваться максимально просто, часто будет носить старую военную форму и полностью откажется от довоенной роли состоятельного молодого человека. В высшем обществе, из которого он происходил, Витгенштейн не видел для себя никакой цели. Поскольку он считал, что решил все проблемы философии, заурядная научная карьера его не привлекала. Вернувшись из плена в августе 1919 года, Витгенштейн решил избавиться от отцовского наследства и сразу же приступил к задуманному, разделив все, что унаследовал, между сестрами и братом, к вящему ужасу своего финансового консультанта, посчитавшего такой поступок попросту самоубийственным. Парак рассказывал, что непродолжительное время Витгенштейн думал о том, чтобы принять духовный сан. Но компромисс с институциональной религией так и остался для него неприемлемым. В итоге Витгенштейн решил, что ему будет достаточно должности учителя начальной школы, чтобы иметь возможность «читать Евангелие вместе с детьми». Родственникам его решение совершенно не понравилось; им казалось, что на этой бездарной работе Людвиг просто погубит свой талант. Можно представить, как бы не понравилось все это отцу Людвига Карлу, если бы он был жив. Как говорила Эрмина, с таким же успехом можно было бы высокоточным инструментом вскрывать обыкновенный упаковочный ящик! Но Витгенштейн посчитал, что его не поняли; об этом говорит, в частности, его письмо Эрмине, в котором он проводит поразительное сравнение:
«Ты напоминаешь мне человека, который смотрит в окно, но не может понять, что за движения совершает прохожий на улице. Смотрящий не имеет ни малейшего представления о силе ветра за окном и о трудностях, которые тот, другой, испытывает, просто чтобы устоять на ногах».
Итак, в сентябре 1919 года он поступил в педагогическое училище в Вене. Окончив его в июле 1920 года, он — человек, который, по выражению Рассела, должен был сделать следующий большой шаг в развитии философии, — стал дипломированным учителем начальной школы. Учеба далась ему легко. Преподаватели уважали его за высокий уровень образования, поэтому бóльшую часть предметов ему не пришлось изучать. Однако необходимость снова сидеть за партой оказалась очень унизительной. «Парням здесь по 17–18 лет, а мне уже 30. Из-за этого возникают смешные ситуации, а подчас и очень неприятные! Я часто чувствую хандру». Так же, как когда-то в Линце и на «Гоплане», Витгенштейн опять оказался затравленным, хотя на этот раз он затравил себя сам.
Он впал в глубокую депрессию, из-за которой снова стал думать о самоубийстве. Он ненавидел самого себя, находясь в «жутком состоянии», «утратив веру», как он писал Паулю Энгельману:
«Я как будто снова полностью опустошаю себя; недавно пережил жутчайший период. Конечно, все это результат моей собственной низости и испорченности. Я постоянно думал о том, чтобы наложить на себя руки, и эта идея до сих пор иногда меня преследует. Я достиг низшей точки. Пусть с вами такого не будет никогда».
До конца так и непонятно, почему он был о себе столь низкого мнения, даже если принять во внимание унижения в училище и трудности с поисками издателя для «Трактата». Родственники тоже давили на него, хотя он и держался от них на почтительном расстоянии, съехав из аристократического жилища и поселившись в обычной квартире. Но самое главное, что отравляло жизнь, — ощущение, что его философский труд так никто и не понял. Он отправил экземпляры книги Фреге и Расселу — двум, на его взгляд, наиболее способным современным философам. Фреге в ответ прислал несколько комментариев и вопросов, попросив прояснить кое-что из вступительных страниц «Трактата». Витгенштейна это сильно расстроило: ему показалось, что Фреге просто не понял глубинных проблем, затронутых в книге. По сходным причинам отзывом Рассела он также остался недоволен. Рассел, воспринявший «Трактат» с большим энтузиазмом, согласился повидаться с Витгенштейном в Гааге во время рождественских каникул 1919 года, чтобы Витгенштейн объяснил ему, о чем книга. Поскольку теперь у Витгенштейна не было денег на дорогу, он попросил Рассела продать его вещи, оставленные в Кембридже, в том числе дорогую мебель, купленную в 1913 году. Рассел провернул эту сделку с выгодой для себя. Еще Витгенштейн попросил Рассела сжечь все его кембриджские рукописи и дневники. Вскоре после их встречи Рассел написал предисловие к «Трактату», но Витгенштейн был настолько разочарован тем, что его бывший учитель явно ничего не понял, что поначалу решил вообще не издавать книгу, но не публиковать ее с таким предисловием. К счастью, Рассел отнесся к этому добродушно и возобновил поиски издателя для «Трактата», которые, как мы уже говорили, увенчались успехом.
Мучимый своими внутренними демонами, Витгенштейн в конце концов сбежал из большого города и лето 1920 года провел в Клостернойбургском монастыре под Веной, работая там садовником. Назвать этот побег лечебным было бы преувеличением, но он, несомненно, оказал на его израненную душу расслабляющее действие. Работа садовника, целиком физическая, была простой, но достаточно утомительной, чтобы отвлечь его от внутренней бездны, постоянно возникавшей перед ним. Одну из явных причин общего депрессивного состояния Витгенштейна можно уяснить из письма Расселу, которое он написал из монастыря: «Каждый день я думаю о Пинсенте. Он унес с собой половину моей жизни. Вторую унесет дьявол».
В сентябре 1920 года Витгенштейну предложили должность учителя в процветающем городке недалеко от Вены, но он отказался, потому что там был «парк с фонтаном», а значит, городок был недостаточно сельским на его вкус. Вместо этого он отправился в отдаленную и бедную деревню Траттенбах, находившуюся в горах Нижней Австрии. Казалось бы, теперь у него появилась возможность реализовать свой толстовский идеал и так обрести счастье. Но шесть лет (с 1920-го по 1926-й), проведенные в должности сельского учителя в австрийской глубинке, принесли ему мало радости и не дали возможности для самореализации. Отчасти причина была в наивно-романтическом идеале Толстого — служить так называемым простым людям. Этот идеал соблазнил многих интеллектуалов эпохи модерна. Витгенштейн тоже оказался к нему восприимчив. Кроме того, его друг Гензель настоятельно советовал ему принять участие в движении сторонников школьной реформы, которое как раз набирало силу в рамках широких социальных изменений, начавшихся в послевоенной Австрии. Хотя Витгенштейн не был явным сторонником этого движения (в отличие, скажем, от философа Карла Поппера, позднее ставшего оппонентом Витгенштейна, а в то время также учительствовавшего в Австрии), он разделял основные идеи и цели движения: введение новых методик преподавания, в частности замену натаскивания практическим обучением. Витгенштейн хотел «улучшить» простых людей, преподавая им математику, классическую немецкую литературу и Библию, — проект слишком идеалистический, к тому же не принимавший во внимание реальные потребности и чаяния сельских жителей. Кроме того, эксперимент с самого начала был обречен из-за вспыльчивого характера Витгенштейна и его богатого происхождения. Крестьяне, среди которых он оказался, вскоре начали им возмущаться, и неприязнь стала взаимной.
Правда, поначалу Витгенштейну нравился его новый дом, описываемый им как небольшой и красивый. Он сообщал Расселу, который в то время ездил с лекциями по Китаю: «Наверное, впервые в истории школьный учитель из Траттенбаха пишет профессору в Пекин». По выходным к нему приезжали друзья: Гензель, Дробиль и Шегрен, и настроение у Витгенштейна стало улучшаться. Еще он сдружился с местным священником Алоизом Нойрурером, которому читал вслух «Братьев Карамазовых» Достоевского. Что касается его учеников, то Витгенштейну удалось их очаровать, по крайней мере в первое время. Методика обучения у него была необычная. Вместо зубрежки он старался вызвать у детей интерес к определенной задаче и мотивировать их на самостоятельный поиск ее решения. Лучше всего ему удавались занятия, на которых он мог применять свои разнообразные знания и умения и учить детей конструировать паровой двигатель, строить башни, рисовать человеческие фигуры в движении, собирать кошачий скелет, распознавать архитектурные стили венских зданий на экскурсии и т. д. Сестра Эрмина как-то застала брата «в действии»:
«Он вызывал у детей огромный интерес. Даже малоодаренные и обычно невнимательные мальчишки в итоге давали удивительно хорошие ответы и буквально лезли друг другу на голову в положительном смысле, чтобы получить возможность ответить или высказать какую-то мысль».
Однажды инженерные навыки Витгенштейна помогли ему получить некоторое признание со стороны деревенских жителей. Произошло это после того, как Витгенштейн, вопреки нескольким неудачным попыткам других инженеров, сумел починить двигатель на местной текстильной фабрике: он просто велел четырем рабочим ударить молотками по определенной точке мотора в последовательности, понятной только ему самому. Этот случай стал своеобразной легендой в Траттенбахе, его сочли чуть ли не «чудом».
Издательство
Ad Marginem, 2016, Москва, пер. М.Шера