По сравнению с уже вымершими родственными гомининами, у эректуса было совершенно другое строение. Свое имя он получил неспроста — эректус возвышался над прочими, научившись стоять выпрямлено. Таз у него стал уже, а ноги — пропорционально длиннее, что снизило энергозатраты при ходьбе. Руки, напротив, стали короче — лазанье имело гораздо меньшее значение в его повседневной жизни. Его предшественники так и не отказались от древесной жизни полностью, хотя встали на ноги за 6 миллионов лет до этого. Эректус был первым из гоминин, кто принял окончательное решение — ходить по земле.
Это решение повлекло за собой следующие. В рационе эректуса стало гораздо больше мяса. Как мы помним, съесть мясо легче, чем растительную пищу, а питательных веществ в нем больше. Благодаря этому эректусы смогли обходиться кишечником меньшего размера, позволив при этом себе иметь больший мозг. Это важно, потому что мозг обходится дорого: на него приходится лишь пятидесятая часть тела по массе, но шестая — по энергопотреблению.
Его таз был выше и уже и позволял легко поворачивать торс относительно ног. Помимо талии, у эректуса появилась и явно выраженная шея, что позволило ему высоко и ровно держать голову. Вместе это дало эректусу новую, доселе невиданную способность: бегать. Эректус мог бежать, размахивая руками в противофазе с толчками ногами, при этом продолжая отслеживать взглядом свою цель.
Бег сразу же стал очень важен. Эректус, конечно, был никудышным спринтером в сравнении с гепардом или антилопой, но вот в беге на выносливость он оказался неплох. Терпеливый охотник, он мог преследовать свою добычу километр за километром, час за часом, пока ту не валил с ног тепловой удар.
В той погоне охотники перегревались гораздо меньше, чем их добыча. Отчасти это вызвано тем, что шерсть эректуса стала не такой густой, как у большинства млекопитающих, — волос у него осталось столько же, как и у предыдущих гоминин, но они стали тоньше и гораздо короче. Между волосами на теле размещаются потовые железы, охлаждающие организм за счет выделения и испарения влаги, — животные с густым мехом к такому способу прибегнуть не могут. Но даже такие продвинутые стройные безволосые охотники не могут в одиночку справиться с паникующей антилопой, пусть ей остались считаные минуты.
Чувство локтя жизненно важно для убийства добычи, но корни его уходят к домашнему очагу.
Как и многие другие хищники открытых пространств (например, охотничьи собаки), эректусы были животными социальными. Это выражалось в половом поведении, крайней жестокости и кулинарии.
На определенном этапе эволюции разные племена Homo erectus научились использовать огонь. Оказалось, что приготовление пищи позволяет не только вкусно поесть, но и хорошо провести время за общением. Тогда их еще не интересовало, что приготовленная пища более питательна, чем сырая, и не кишит паразитами. Те племена, которые готовили пищу на огне, жили здоровее, дольше и давали больше потомства. В конце концов те, кто довольствовался сырым мясом, просто вымерли.
Тот факт, что эректусы жили племенами, означает, что эти существа охраняли свою территорию. Для всех приматов характерно агрессивное поведение — вплоть до убийства больше, чем для остальных млекопитающих, а самые кровожадные из приматов — гоминины. Но любовь свойственна гомининам не меньше, чем ярость. Это часть их натуры, включающая иерархию, демонстрацию статуса и сексуальности — и слаборазвитый волосяной покров жароустойчивых охотников.
Отсутствие волосяного покрова дает много больше, чем банальная простота охлаждения. Благодаря этой особенности вкупе с прямохождением на обозрение выставлены не самые защищенные части тела.
Этот же ритуал сексуальной демонстрации и необходимость к сплочению групп, скорее всего, служит объяснением, почему у женщин почти постоянный размер груди. У других млекопитающих молочные железы практически не видны после завершения лактации.
По той же причине внешний вид женских гениталий никак не связан с овуляцией, тогда как у остальных приматов гениталии самок сильно набухают во время течки, демонстрируя всем членам стаи репродуктивный статус их обладательницы. У людей же репродуктивный статус женщины зачастую неизвестен и ей самой.
В отличие от прочих млекопитающих у людей нет сезона размножения, для которого характерно доступное для всеобщего обозрения спаривание, которое несет еще и сигнал о социальном статусе участников. Люди же, напротив, готовы (или не готовы) к зачатию вне зависимости от времени года, причем стараются не попадаться на глаза соплеменникам.
Несмотря на свою социальность и общительность, люди предпочитают образовывать устойчивые пары для воспитания потомства. И хотя существует множество репродуктивных традиций, обычно на время, пока растут дети, формируются длительные отношения между одним мужчиной и одной женщиной.
Отражением таких отношений стали сравнительно слабые различия во внешнем облике мужчины и женщины — то, что называется половым диморфизмом. У животных, у которых самец возглавляет и безраздельно пользуется большой группой самок, самцы значительно массивнее своих спутниц. В наши дни отличной иллюстрацией являются гориллы, живущие небольшими группами, состоящими из гарема маленьких самок с единственным крупным самцом во главе. Мужчины тоже в среднем крупнее женщин, но эта разница выражена гораздо слабее. Половой диморфизм у человека внешне проявляется не столько в размерах тела, сколько в распределении волос и подкожного жира.
И почему же тогда женские гениталии всегда выглядят скромно? Почему никак не проявляется готовность к зачатию, хотя секс люди предпочитают уединенный? Будь пары действительно постоянными — ничего этого не требовалось бы.
Ответ кроется в том, что люди предаются прелюбодеянию гораздо чаще, чем принято считать, хотя для воспитания потомства постоянная пара — наилучший вариант. Есть такое выражение: «Нужна деревня, чтобы вырастить ребенка». К рождающимся недоразвитыми и беспомощными детенышам гоминин это относится в полной мере.
Тот факт, что никто в племени не может с уверенностью сказать, кто именно отец того или иного ребенка, сильно способствует сплочению отдельных семей в единое племя. Отсюда же идет и дух товарищества между всеми участвующими в охоте самцами. Не разделяя детей на своих и чужих, самцы охотятся не ради своей конкретной семьи, а ради всего племени в целом.
Социальные и сексуальные нравы людей во многом схожи не с поведением других приматов, а с повадками птиц. Многие птицы общительны, территориальны, склонны к сексуальной демонстрации, живут семейными группами, в которых старшее потомство помогает родителям заботиться о младшем до тех пор, пока не покинет группу в поисках собственной территории. Многие виды птиц образуют прочные пары, хотя во время отсутствия своего партнера самки не отказываются скрытно спариться с другим самцом. А это означает, что самец никогда точно не знает, своего детеныша он помогает воспитывать или чьего-то еще.
Самцы, попадая в такую ситуацию, стремятся хеджировать риски. В человеческих сообществах выгоднее всего оказывается сотрудничать с остальными самцами.
Эректус во многом был похож на нас. Но сходство обманчиво. Взглянув ему в глаза, мы бы не увидели там шока узнавания — лишь коварство хищника, словно у льва или гиены. Эректусы были удивительно нечеловечны.
Большинство млекопитающих рождаются, стремительно растут, размножаются со всей доступной скоростью и, исчерпав репродуктивный потенциал, умирают. Именно так жили эректусы. Их детеныши быстро вырастали из младенчества в зрелость, минуя столь характерный для людей период детства. Тела умерших так и оставались лежать, словно банальная падаль. У эректусов не было никаких представлений о загробной жизни, ничего подобного идее райских кущ — или вечных мук. Но главное — у них не было бабушек, рассказывающих сказки и хранящих обычаи.
Но все же, но все же… Именно эректусы создавали одни из самых прекрасных вещей: восхитительные, сделанные искусно, словно украшения, ручные рубила в форме слезы, знаковые изделия ашельской культуры каменных орудий.
Знаковость ашельских рубил в том, что они всегда одинаковы — где бы их ни находили, когда бы они ни были изготовлены, из какого бы камня они ни были сделаны. Несмотря на все свое изящество и красоту, поскольку такая конструкция ручных рубил связана с конкретным видом — Homo erectus, процесс их изготовления был жестко запрограммирован. Эректусы высекали свои рубила так же бездумно, как птицы строят гнезда. Если в процессе изготовления рубила эректус допускал ошибку в последовательности необходимых ударов по куску кремня, он не пытался исправить ошибку или приспособить испорченную заготовку для других нужд. Он просто брал новый камень и начинал все сначала.
Такое, по нашим представлениям, пугающее нечеловеческое поведение усугубляется тем, что никто не понимает, для чего же нужны были рубила. Хотя некоторые как раз такого размера, что могут удобно ложиться в руку, так что ими действительно можно рубить или кромсать, но некоторые слишком велики для этого. Ну, действительно, зачем так стараться? Отколоть от кремня острый осколок, который отлично справится с задачей освежевать тушу или снять мясо с костей, очень легко. Какая нужда заставляет целенаправленно делать такие сложные и такие прекрасные инструменты, как рубило? Зачем тратить время и силы на рубило, если надо всего лишь метнуть — может быть, даже пращой — камень в добычу или во врага?
Мы склонны считать, что предметы изготавливаются с какой‑то целью, более того, облик предмета определяется его назначением. «Чтобы увидеть что‑то — действительно увидеть, — мы должны это понимать», — писал Хорхе Луис Борхес в небольшом рассказе ужасов «Есть многое на свете».
Издательство
«КоЛибри», перевод Андрея Быстрицкого