Женщинам спокойнее, когда их права ущемляются, а мужчинам спокойнее, когда они попадают в привилегированное положение, — следовательно, мужчины отказываются от ответственности, а женщины соглашаются с их отказом. Мужчины уклоняются от своих обязанностей несколькими категоричными способами. Социолог и гендерный специалист из Университета Стоуни-Брук Майкл Киммел рассказывает о дискуссиях по этому поводу: «Мужчины часто говорят мне: „Жена ругает меня за то, что я не пылесошу. Я смотрю бейсбол, а она приходит и говорит: ‚Мог бы хотя бы пропылесосить‘. Я встаю и пылесошу, а потом она меня упрекает, что пропылесосил я плохо. И мне вообще уже не хочется этим заниматься“».
Мое собственное неосознанное стремление поддерживать подобное положение дел настолько глубоко во мне сидит, что резкий ответ Киммела привел меня в восторг. «Я им отвечаю: „Какая любопытная реакция! Если бы я был вашим начальником и поручил вам составить отчет, но результат меня бы не устроил и я сказал вам об этом, неужели бы вы ответили: ‚Знаете что, тогда я вообще не буду писать отчеты!‘?“
Киммел говорит о стратегии отказа от ответственности, которую он назвал „приверженностью к низким стандартам“. Миранда из Вермонта рассказывает: „Даже когда мы стали жить вместе и думали, как распределить обязанности, помню, Лоуэлл сказал:
Так что почти вся уборка на мне, и готовка тоже. Никто из нас не любит готовить, но у меня больше опыта. А он моет посуду. Вот так мы решили этот вопрос. Но его представления о том, как надо мыть посуду, и мои представления сильно отличаются друг от друга. Он просто закидывает посуду в посудомойку, оставляя на столешнице чудовищный бардак, а на столе крошки. Я убираюсь после того, как убирается он».
Другие стратегии предполагают пассивное сопротивление, стратегическую некомпетентность, стратегическую похвалу и полное отрицание. Об этих стратегиях так или иначе говорили все родители, с которыми я беседовала. Яна из Калифорнии — мама троих маленьких сыновей и жена мужа-домохозяина. Она рассказывает о его пассивном сопротивлении так: «В какой‑то момент мы попытались разделить обязанности поровну. Составили расписание, кто будет укладывать детей спать. Я беру на себя малыша, а ты укладываешь старших. Но я всегда расстраивалась, потому что он делал все очень медленно. Так что теперь я укладываю всех спать сама. Отчасти это взаимное решение. Но иногда я прошу его: «Пожалуйста, сделай домашнее задание с детьми к тому времени, как я приеду домой». Я приезжаю, а они еще ничего не сделали. Поэтому я взяла это на себя и теперь сама помогаю детям с домашкой. Просто в какой‑то момент я поняла, что, если надо что‑то сделать, легче сделать это самой». Муж Яны никогда открыто не отказывается помочь, но и просьбы никогда не выполняет так, как нужно.
А вот как выглядит стратегическая некомпетентность. Говорит Николь из Портленда: «Готовлю я, потому что соблюдаю определенную диету, а ему она не нравится. Я верю в правильное питание для детей. А если поручить это ему, то дети будут есть одни полуфабрикаты».
Стратегическая похвала выглядит так. Мередит из новой группы для мам в моем районе рассказывает: «Он смотрит на меня и спрашивает: „Я правильно делаю?“ И каждый раз я не знаю, что и думать: „Надо же, я умею делать это лучше, чем ты, и ты ценишь меня за это!“ или „Лучше бы ты проводил с нашей дочкой больше времени и научился бы все делать сам“».
И наконец, отрицание (когда поведение мужа не меняется, сколько ни проси). Говорит Марк, муж Николь: «Такая уж у меня жена. Она всегда должна чем‑то заниматься. В любой день недели просто не может сидеть без дела!» А вот Лоуэлл, муж Миранды: «Я занимаюсь стиркой, только когда мне это нужно. У меня свой график. Если в шкафу есть чистая одежда, я об этом даже не думаю. У нас разное отношение к тому, сколько стирки может накопиться. Конечно, я мог бы делать это чаще, на опережение, но такое не по мне. Так что она берет стирку на себя». Социолог из Оксидентал-колледжа Лиза Уэйд резюмирует:
Что есть, то есть. Уэйд говорит: «Если мы привыкли к неравенству, оно кажется нам равенством. Если провести эксперимент и показать респондентам комнату, где мужчин и женщин поровну, они скажут, что там больше женщин. Мы настолько привыкли к доминированию мужчин, что наше видение искажено. Иногда я думаю, что, если бы мужчины выполняли половину обязанностей, нам казалось бы, что они выполняют две трети. Сейчас они делают треть, а кажется, что половину».
Мужчины отказываются, потому что видят, что отказываются другие мужчины. Исследования, посвященные женщинам и лидерству, подчеркивают, что общение с мужчинами или женщинами, исполняющими определенную роль, влияет на их выбор роли. Если попросить предпринимателей нарисовать успешного лидера, они почти всегда рисуют мужчину. Даже когда их наброски гендерно нейтральны (хотя это большая редкость), характеристики, которые они выбирают для описания рисунка, типичны именно для мужчин. А исследования молодых лидеров показывают, что мужчины (но не женщины) считаются потенциальными лидерами, когда предлагают идеи коллегам. Мы используем стереотипы, чтобы оценить ситуацию. И наши оценки якобы опираются на сегодняшний день, но на самом деле почти всегда зависят от прошлого опыта. Подобная тенденция называется предвзятостью восприятия. Попробуйте сами: нарисуйте человека, который умеет убирать со стола или укладывать ребенка спать. А теперь нарисуйте родителя одного в комнате.
В странах без надежной семейной политики мужские стратегии сопротивления поощряют женскую неутомимую поглощенность домашними делами — так называемый культ женского самопожертвования, как говорит журналистка Джилл Филипович. Однако в некоторых странах ситуация если и не на сто процентов эгалитарная, то хотя бы получше. При наличии государственных универсальных пособий по уходу за детьми — как, например, в Дании — исследования по использованию времени показывают, что отцы проводят столько же времени с детьми, что и отцы в США. Но разница во времени, которое уделяют детям отцы и матери, намного меньше в Дании, потому что датские матери (при содействии государственных учреждений) получают гораздо больше свободного времени.
Журналистка Памела Друкерман, находясь в Париже, заметила, что матери во Франции, где также повсеместно доступна качественная государственная поддержка семьям с детьми, реже злятся на мужей, чем матери в Штатах. В своей книге «Французские дети не плюются едой. Секреты воспитания из Парижа» Друкерман пишет: «Во Франции реже звучат голоса феминисток, но гораздо громче — организаций, которые помогают женщинам работать. Здесь действуют государственный оплачиваемый декрет, пособия на нянь и ясли, бесплатные садики с трехлетнего возраста и масса налоговых послаблений и выплат на детей. Все это не гарантирует равноправия между мужчинами и женщинами, зато помогает француженкам одновременно строить карьеру и воспитывать детей». Даже если у француженок нет равных партнеров, у них есть другая поддержка, если они захотят воспользоваться ею, — чем самки приматов и занимаются веками. Антрополог из Университета Невады Лас-Вегас Алисса Криттенден рассказывает: «Те, кто изучает формирование семьи и эволюцию коллективного размножения, не приоритизируют одного воспитателя над другим. Самое важное — дистрибутивная забота. Как это проявится в каждой конкретной культуре, зависит от норм социальной группы».
Так называемый культ женского самопожертвования закрепился во времена холодной войны по очевидной причине: социальные группы Запада, порицавшие феминистские цели, заговорили о «красной угрозе». После большевистской революции 1917 года новообразовавшийся СССР объявил государственные ясли важным инструментом идеологического воспитания детей. В последующие годы американские противники государственных субсидий на детское дошкольное воспитание зачастую приводили аргумент, что воспитать настоящих американских граждан могут только матери, а не государственные садики (не говоря уже об отцах).
Разъезжавшие в 1970-х по стране с лекциями по эгалитаризму муж и жена, психологи Сандра и Дэрил Бем отмечали: «Средний класс не одобрял идею воспитания детей вне дома. Хотя в это сложно поверить, но в тех редких случаях, когда мы пытались поговорить о детском саде, даже аудитории колледжей называли это „коммунизмом“». Мы закрепили отвращение общества к коллективному воспитанию здоровых детей.
Бестселлер Фридан предлагает подробное описание назревающего уныния среди домохозяек того периода. Книга обязана своим успехом тому, что разрешила женщинам середины XX века признаться себе, что они хотят другой жизни.
Но страх, что они не должны этого хотеть, нелегко в себе задавить. Поэтому более пятидесяти лет спустя, в 2017 году, в книге «Точка С: феминистки в погоне за счастьем» Джилл Филипович пишет: «Женщины, которые считают, что родились для удовольствия и личного счастья, осуждаются за эгоизм и безнравственность… Женщины, стремящиеся к профессиональным достижениям, считаются чрезмерно амбициозными карьеристками, а если они при этом матери, то за воспитание своих детей наверняка платят чужим людям. Женщины, которые ставят личные желания хотя бы на время выше желаний других людей — особенно, не дай бог, своих детей, — негодные родители и плохие люди. Этот культ женского самопожертвования, зачастую маскирующийся под любовь, имеет реальные последствия… а женщины получают взамен пошлую похвалу: „материнство — самая важная работа на свете“. Неудивительно, что вопреки клише и радужным обещаниям рождение детей разрушает женское счастье». Кому хочется углубиться в тему, рекомендую книгу журналистки Дженнифер Синиор «Родительский парадокс. Море радости в океане проблем. Как быть счастливым на все 100, когда у тебя дети».
В разных культурных подгруппах культ женского самопожертвования принимает разные формы, но всегда несет в себе одну и ту же догму. В книге «Гонка на выживание: новый взгляд на брак, материнство и общественную жизнь среди черных работающих женщин» антрополог Йельского университета Рише Дж. Дэниел Барнс говорит о «принципе сильной чернокожей женщины», который навязывает афроамериканским матерям — давайте хором! — делать все и сразу. Чернокожие феминистки-ученые настороженно относятся к этому принципу, который, как они считают, на самом деле лишь способствует сохранению патриархального порядка. Барнс пишет: «Несмотря на критику чернокожих феминисток-ученых, чернокожее сообщество продолжает восхвалять чернокожих женщин, которые якобы успевают делать все — работа, дети, решение экономических, политических и социальных проблем — в одиночку… „Это — знак почета“, говорили мне, „один из немногих позитивных стереотипов о чернокожих женщинах“. Однако чернокожим работающим женщинам миф о сверхженщине с обязательствами перед собственной карьерой, супругом, детьми, родной семьей и чернокожим сообществом в целом обходится слишком дорого. Платить такую цену они не готовы».
Социолог из Университета Депо Тамара Бобеф-Лафонтан утверждает, что поддержание мифа о сильной чернокожей женщине — «дорогостоящее представление». Работающие женщины из исследования Барнс чувствовали себя загнанными в угол — причем не только из‑за сексизма, но и из‑за расизма. У них «до сих пор есть убеждение, что они как группа нежеланные; их статус жен намного более хрупок, чем статус матери и профессионала, поэтому все или по крайней мере большинство усилий они тратят на то, чтобы удержать свой брак». Согласно Барнс, страхи, вызванные воспитанием в кругу традиционных представлений, лишают их всякого желания требовать от мужей более активного участия или хотя бы признать, что им этого хочется.
Чтобы проверить гипотезу, которую также высказывает Арли Хохшильд в книге «Вторая смена», о том, что женщины чувствуют себя перегруженными дома из‑за привычки к самопожертвованию, профессор труда и трудоустройства из Университета Пенсильвании Сара Дамаск спросила мужчин и женщин об их удовлетворенности дома и на работе. Когда мы беседовали, я поинтересовалась, обнаружила ли она гендерные различия в итоговом анализе. «Да, — ответила Дамаск (кстати, она сама мама). — Женщины лучше чувствуют себя на работе, а мужчины дома! — Тут она громко рассмеялась. — Вполне логично. У мужчин дома меньше обязанностей. Для них это настоящий рай, в отличие от их жен». Ее команда также взяла анализ слюны у участников опроса и измерила количество гормона стресса кортизола. Дамаск говорит: «На работе уровень гормона стресса снижается. У всех. Конечно, мы скучаем по родному дому и чудесным семейным моментам… Но дом — это еще и нескончаемый однообразный быт: грязная посуда и „убери свои игрушки“, и никто спасибо не скажет за то, что ты почистила унитаз. Думаю, работа предоставляет нам хотя бы частичный выход из этого ежедневного стресса домашних забот».
Натали (41 год) из пригорода Лос-Анджелеса, учительница детей с особыми потребностями и мать двоих подростков, вспоминает: «Несколько лет назад я старалась найти больше времени для себя. Я много злилась и постоянно была в негативе. Со мной было неприятно общаться. Понимаете, я всегда ставила себя на последнее место, и даже мысль о том, чтобы быть дома, внушала мне ужас, чудовищный стресс. Я ходила на йогу и немного успокаивалась, но потом я возвращалась домой, и от спокойствия не оставалось и следа — стоило мне переступить порог. Моя семья это видела. Я несла на себе неимоверный груз и молчала. Я старалась быть идеальной мамой, женой, профессионалом и никогда не обращалась за помощью. И даже ни разу не пожаловалась: „У меня нет сил тащить все это в одиночку“».
Издательство
«Нужна помощь», перевод Марии Чомахидзе-Дорониной