— Как долго ты уже занимаешься дизайном?
— Тяга к рисованию у меня с детства, отчасти благодаря отцу — он художник лаковой миниатюрной живописи. В стране есть только три школы лаковой миниатюры, и он выходец из той, что находится в селе Холуй Ивановской области. В детстве я видел, как он расписывал маленькие черные шкатулки разными историческими сюжетами, пейзажами, растительными узорами. Иногда и я пробовал это делать.
А графическим дизайном впервые занялся в 2008 году, когда друг дал мне пиратский диск с программой Photoshop. Дома я установил ее на компьютер, начал тыкаться и разбираться. Сфотографировал себя в разных местах комнаты, а затем совместил кадры так, чтобы на одном изображении получилось пять меня. В итоге очень кайфанул от процесса и решил, что мне нужно продолжать этим заниматься.
В 2010 году не было онлайн-курсов по дизайну, которые популярны сейчас. Всему учили только в паре мест при высших учебных заведениях. Я хотел обрести полноценную базу знаний, поэтому начал получать второе высшее образование в области графического дизайна. А после университета стал работать по специальности.
— Тогда в какой момент появилась каллиграфия? Ты ведь участвовал в нескольких каллиграфических выставках.
— Долгое время мне очень нравилось делать логотипы. Но создавать их с готовым шрифтом скучно: ты просто рисуешь значок и добавляешь готовые буквы. Намного интереснее делать буквы с нуля; в итоге получается полностью авторский продукт. А когда работал в «Студии Лебедева» — сделал и собственный шрифт Lamon, который получил несколько международных наград. Он не наборный, но с интересной идеей: в шрифте строчные буквы прячутся внутри прописных.
В процессе изучения анатомии шрифта я стал знакомиться с каллиграфией. А в 2013 поступил в каллиграфическую школу, где курс начинался с изучения русской письменности. Тогда мне особенно понравилась русская вязь — она очень декоративная и стройная. В тот момент в дизайне часто встречалась готика, и мало кто работал с нашей вязью, поэтому я сам стал делать работы на ее основе.
— Как от работы в диджитале ты пришел к рисункам на улицах?
— Благодаря каллиграфии я стал делать работы в физических воплощениях: начал с бумаги и холстов, а затем принялся работать с пространством. Мне понравился сам процесс леттеринга выводить линии — это очень медитативное занятие.
Первую уличную работу я сделал, еще когда жил в Санкт-Петербурге: мы с другом пошли бомбить в здании заброшенного завода. Там было очень атмосферно, и я разместил на стене рандомные буквы так, чтобы получился шрифтовой узор, который вписался в пространство. А еще однажды мы с другом отправились бомбить стену на железной дороге, но нас прогнали охранники, и мы не успели доделать работу. Мне не понравился такой опыт: все-таки лучше работать без страха, что тебя могут принять сотрудники полиции. А еще только при создании согласованных работ есть возможность делать большие объекты. Поэтому мне ближе не стрит-арт, а именно паблик-арт, когда все создано легально и для зрителя.
После долгого перерыва моя новая уличная работа появилась только в 2022 году, и была согласованной. Я сделал ее в мае на фестивале стрит-арта «Ничего страшного» в Ростове-на-Дону. А второй и более масштабный согласованный объект появился спустя два месяца на фестивале Stenograffia в Екатеринбурге. В обеих работах я использовал свой новый визуальный язык, который создал год назад. В процессе старался сделать так, чтобы объекты не противоречили городскому контексту. Но чтобы они вписались идеально, нужно рисовать что‑то другое.
— Как именно появился твой стиль на стыке пиксель-арта, каллиграфического и народного узора?
— Отчасти на мой визуальный язык повлияли детские воспоминания о народной росписи, которой занимался отец, а еще русская вязь, которая понравилась в момент изучения каллиграфии. Самих букв в моем визуальном стиле нет, но остались характерные мазки кистью, которыми я делаю узоры. Так в моем орнаменте органично появилась отсылка к традиционной декоративной росписи: гжель, хохлома, жостово. Любой мастер при взгляде на мои работы скажет, что они не имеют никакого отношения к настоящим народным промыслам — и будет прав. Я хотел не брать их в оригинальном виде, а только создать визуальное ощущение народной росписи. В моем стиле роспись переосмыслена через диджитализацию, поэтому орнаменты представлены в виде пикселей, но так, чтобы в работе угадывались народные мотивы.
Мой стиль приходится по нраву всяким чиновникам, хотя я сам не фанат славянскости и варяжности, даже если так может показаться со стороны. Наоборот, раз я пришел из дизайна и диджитала, мне нравится все актуальное и свежее. А взял в основу своего стиля традиционность, именно чтобы продемонстрировать русскую культуру под новым углом. Хочу донести своими работами мысль о том, что традиции можно пересматривать через призму современности. Такая идея идет от одной моей работы к другой — они различаются только поверхностями и тем, какая народная роспись лежит в основе.
— Ты каким‑то образом исследовал народные промыслы, которые лежат в основе визуального языка?
— Я разбирал технику двойного мазка, с помощью которой создаются эти народные орнаменты. А еще побывал на Жостовской фабрике, где вживую увидел процесс создания декоративной росписи. Директор предприятия пригласил меня, когда я нарисовал холст, вдохновленный их расписными подносами. После этого мне даже удалось расписать для них поднос в своей стилистике, который теперь хранится в музее фабрики. Сейчас мы планируем создать еще несколько подносов, но уже на продажу. Это классный прецедент, когда сам промысел готов на эксперименты и хочет создавать что‑то новое с художниками.
Мой визуальный стиль на стыке пиксель-арта, каллиграфического и народного узора практически сразу был направлен в физический мир и никогда не существовал в диджитале: в программах я делаю только эскизы, которые затем переношу на бумагу, а потом — на реальные объекты. Все начиналось с холстов, а после участия в ярмарке современного искусства я начал задумываться о том, чтобы транслировать свой стиль на других носителях. Например, со мной связались производители премиальных обоев и одежды, поэтому скоро можно будет встретить мой принт в интерьерах и на людях. Мне важно, чтобы зритель увидел то, что я делаю, поэтому и стараюсь охватить максимум носителей. Из‑за этого же я вполне логично пришел к уличному искусству — оно максимально точно отвечает запросу быть увиденным.
— В восприятии работы большую роль играет контекст. Не думаешь, что если использовать твой визуальный стиль на любых поверхностях, то это создаст негативный эффект?
— Конечно, нужно быть избирательным. Я не собираюсь делать макеты и заливать их на платформу со стоковыми изображениями, чтобы они просто продавались. Это будет обесценивать саму работу. Я включаюсь только в те проекты, где мой стиль кажется к месту. Например, было бы правда классно увидеть свой визуальный язык на одежде прохожего или на улице какого‑то города.
