«Будет и экспансия, и компрессия»: чего ждать от Биеннале молодого искусства

— Катя, одна из ваших целей, как вы заявили в интервью The Art Newspaper, — сделать биеннале красивой. Получилось?

Самман: Мы понимали красоту в более широком смысле…

Кибовская: Красоту и уродство я трактую не в ренессансном смысле. Когда я говорю о красоте, то имею в виду, что работа имеет определенное качество: просто ненавижу, когда-то или иное произведение сделано лениво и безучастно. Для меня красота — это усилие и труд. В этом смысле я уверена, что проект у нас получился красивым и, что называется, sexy.

Художник показывает человеческое тело с помощью разных медиа: принт с глитчем получен из различных сканов, которые обработаны кодом программы. Получился, как мне кажется, такой современный кубизм — полифония возможностей разных технологий. Я не люблю художников, которые просто в восторге от технологий и делают вещи, где больше ничего нет. Знаете, быть в восторге от возможностей техники — то же самое, что восхищаться тем, как золото сверкает.

— Надим изучал московский концептуализм, Катя работала с видеохудожником Марко Брамбилла. Ключевой сюжет вашего биеннале — про эстетику постинтернета и новые технологии. Как одно связано с другим?

Самман: Давайте не будем говорить о том, что этот проект только про медиа и высокие технологии. Конечно, это не шоу цифрового искусства. Скорее это выставка, которая отражает нашу повседневность. Да, у нас есть работы на базе компьютерных технологий и те, что обращаются к теме интернета, но это просто одна из отсылок. Мы старались это не подчеркивать. Просто любая современная экспозиция так или иначе будет завязана на адекватные времени художественные средства.

В интернете информация устроена специфическим образом — горизонтально: все друг с другом связано, и нет привычной нам иерархии хорошего и плохого, мудрости и безумия. Структура интернета очень демократична — и в результате мы воспринимаем все одинаково. Университетская библиотека редко держит труды конспирологических безумцев или же специально помечает, что перед нами не учебник по прикладной физике, а бред. Карин вдохновили видео о конспирологии на ютьюбе — то, как убедительно в них устроены аргументы. Она изучила их, а затем взяла видео Кэти Перри и применила ту же самую риторику, чтобы доказать, что эти видео рекламируют нам древнеегипетских богов.

— Во время своего публичного диалога с Куликом вы сравнивали Робинзона Крузо и Гулливера. Робинзон оказался на острове, начал чему-то учиться у местных, а Гулливер хотел просто покорить природу. Работая в России, вы в какой роли себя представляли?

Кибовская: Если вести речь про образ искателя приключений, то надо вспомнить еще Одиссея, о котором также говорил Надим. Безусловно, наша биеннале — это плавание за новым знанием. И Пенелопа ждет у берега. Мы должны совершить этот путь: провести, открыть, закрыть, вернуться к исходному. Биеннале — это сложная механика: раз в два года тебе необходимо совершить прорыв, а потом повторять его снова и снова.

Самман: Меня потрясло качество видео, которые прислали российские художники в качестве заявок на биеннале. Их оказалось намного больше, чем я смог включить в итоговый проект. Можно было сделать отдельную биеннале только из этих заявочных видеоработ. Оказалось, что это самое естественное медиа в наше время — в конце концов, айфон есть в кармане у каждого. Да, тут есть чему восторгаться.

Логи Лео Гуннарссон. Лупер из отрезанных лезвий, 2015

Два ножа для резки бумаги касаются поверхности пластинки. Пока пластинка крутится, ножи играют запись, но в то же время разрушают ее, и все становится все более и более невнятным. Наверное, инсталляция уничтожит сама себя еще до конца выставки — посмотрим. Для каждого она означает что-то свое, но мне интересен такой момент из современной физики: акт наблюдения меняет вещи, на которые мы смотрим. Получается двусторонний процесс, и в результате неопределенность оказывается встроена в реальность самых конкретных вещей.

— Про что все-таки получилось биеннале? Что мир не такой, как мы его видим?

Самман: Меня очень интересуют невидимые потоки информации и экономики, промежуточные значения, переходные пространства — спрятанные или те, что находятся в другом измерении.

Кибовская: Информация и коммуникация — это основные силы, которые сейчас двигают системами.

— Но почему в Москве? Наш город не настолько технологичен, как какой-нибудь Сеул. Кажется, гораздо больше болевых точек в России сосредоточено в политике.

Самман: Не согласен. Среди величайших программистов мира много русских. Ваш «Яндекс» — одна из крупнейших IT-компаний мира. Россия — страна инженеров. Как ни крути, вы первыми отправили человека в космос.

Это не та работа, что я покажу на выставке, но я немного расскажу про нее. Кудрина, художница из Якутии, сделала серию скульптур-тотемов, которые опираются на традиции, шаманизм и что-то мистическое. Меня интересует пустота и пространство потустороннего опыта, а художница здесь заново представляет себе традиционные символы, переводит их в форму современной культуры.

Кибовская: Это вопрос оптики — как смотреть. Иммануил Кант говорил о моральном законе внутри и звездном небе над головой. Это то, что интересует меня и моих друзей. Если мы говорим про злободневные комментарии, то вот, например, 15 июня у нас прошел разговор с Олегом Куликом о том, как он воспринимает глубь России.

С другой стороны, мне перестала быть интересна только политическая повестка дня. Так много художников, которые бесконечно работают с этой темой, что будто ничего другого не умеют. Мне интересно разное. У нас будет первая биеннале, где участвуют украинские художники с очень сильным высказыванием — Даша Кольцова, например (украинская художница, которая среди прочего провела пацифистский перформанс в прошлом году в Варшаве: сидя на улице перед посольством Украины она вышивала черно-красные узоры на военном кителе. — Прим. ред.). Это первая биеннале в России, где можно будет увидеть проекты из Пакистана и Турции — мы везем этих художников. Не надо думать, что мы только про космос и технологии.

Планы эвакуации должны тебе помочь быстро покинуть здание. Предполагается, что ты можешь легко читать их и в случае опасности будешь знать, что делать. Но они всегда оказываются невероятно сложными, и вообще непонятно, какого черта они означают. Парщикова заинтересовали эти планы побега, и он решил их выставить в том же формате плотной развески, как Малевич когда-то показал работы на выставке «0,10». С одной стороны, это работа про побег, но и про пространство бесконечности, на которое можно взглянуть с какой-то новой точки зрения… Но прежде всего это технология побега.

— Кураторы ищут новые формы экспонирования: кто-то уходит от традиционного менторской роли музея и галереи и предлагает более легкий, почти развлекательный формат путешествия по пространству выставки. Некоторые проекты, кажется, вообще не предполагают наличие зрителя — такое искусство ради искусства. Два года назад вы, Надим, запрятали работы Марины Абрамович и Эда Рушея на заброшенном острове. В Москве сохранится такой подход?

Самман: Заголовок биеннале «Глубоко внутри». Это спорный манифест о том, что происходит, так что выставка, прежде всего, попытка ответить на этот вопрос. Проект будет забавным — иначе зачем было делать его.

Это скульптурный ансамбль, который мне не хотелось бы интерпретировать слишком строго: что бы я ни сказал, это не будет единственный ответ. В некотором роде это технофетиш: шлем говорит о скорости и ускорении. А еще здесь есть разбитая бутылка — как метафора пустого и разбитого судна. На самом деле, на выставке больше тотемизма нет — только две работы: эта и Ксении Кудриной.

— Трехгорная мануфактура была сложным пространством?

Кибовская: Очень. Это два этажа и больше пяти тысяч квадратных метров. Фактически просто прямоугольники с круглыми колоннами. Чтобы сделать его уютным, потребовалось немало сил.

Самман: Очень сильное пространство, в него еще нужно было встроить архитектуру. Мы также используем коридоры из залов, которые почти превратились в руины — с дырами в стенах. Будто попал в пещеры. Посетитель сможет пережить противоположные ощущения от пространства: в одном месте оно кажется очень узким, в другом — просторным. Всем удастся почувствовать и экспансию, и компрессию — ритм пространства, похожий на дыхание.

Внутри дыры вы найдете лес, даже джунгли с настоящими растениями. Когда я смотрю на эту работу, я вспоминаю ситуационистов в Париже, которые считали, что под мостовой есть пляж. Как параллельное измерение. Мне нравятся неожиданные оккупации. А еще эта работа чем-то напоминает вещи Олега Кулика.

— Накануне открытия все художники и кураторы любят жаловаться, что времени не хватило. Что бы вы сделали, если бы его было больше?

Самман: Если бы бюджет был в десять раз побольше, то у нас была бы другая выставка. Но я доволен тем, что мы сделали.

Кибовская: А я думаю, что ничего бы не изменилось — ни в условиях другого времени, ни с другим бюджетом. Я не верю в другие альтернативные реальности.

Канадский художник, но русский по происхождению. Он делает фотографии ночью. Они получаются абсолютно черными, но специальная программа расчищает их так, что становятся видны цвета. Это как будто дневник тех картин, которые мы никогда не видели, — но компьютер показывает нам, а машина оказывается куратором вашей жизненной памяти.

— И какой это бюджет?

Кибовская: Небольшой. Мы уложимся в 33-35 млн. р. и находимся в стадии бесконечного фандрайзинга. Я хочу подчеркнуть, что мы не просто привозим работы и показываем их — мы привозим художников, они делают работы на месте. Мне удалось добыть деньги на производство, это большая гордость, потому что мало кто решается в это вкладываться.

Самман: У меня есть пространство Import Projects в Берлине, которым я занимаюсь вместе с женой, мы выкупили его сами и иногда делаем выставки с нулевым бюджетом. Бюджет — это не проблема.

Каждый провод инсталляции соединен с сенсором. Он чувствует — как будто бы вынюхивает данные, которые мобильные устройства отправляют друг другу. Такое подслушивающее устройство, но вместе с тем художник выставляет напоказ сам способ слежки. Этот объект смотрит на тебя и превращает в камень, как только лампочки зажигаются. Эти лампочки показывают, что он перехватил информацию с вашего мобильника.

— Что для вас «глубоко внутри»?

Кибовская: Молодая энергия, которой мне не хватало. Художников со всего мира мы можем увидеть в Нью-Йорке, Париже и Берлине — но не в Москве, и сам факт того, что происходит сейчас, уже является большой победой. Самое важное было найти точку сборки. А если раскрывать метафору буквально, то глубоко внутри я вижу лица людей и художников.

— После слияния ГЦСИ — органа, который является инициатором Биеннале молодого искусства, — с Росизо, перестановками и допросами экс-директора ГЦСИ, надо спросить: что дальше будет с биеннале — в 2018 году?

Кибовская: Как мы можем говорить про следующую серию «Игры престолов», когда не посмотрели эту? Давайте биеннале откроем сначала, а потом продолжим.