В Лондоне Сноу поселился в Сохо и поступил в Хантеровское медицинское училище. За два года он сумел получить лицензии аптекаря и хирурга и открыл частную практику по адресу Фрит-стрит, 54, минутах в пяти ходьбы на восток от Голден-сквер. Чтобы работать врачом, в те времена требовалась предпринимательская жилка. Внутри лондонского медицинского среднего класса кипело серьезнейшее соперничество: в радиусе нескольких кварталов от места практики Сноу работали еще четыре хирурга, хотя врачи практиковали на другой стороне Сохо, недалеко от Голден-сквер. Несмотря на такое количество соперников поблизости, Сноу быстро добился успеха. С точки зрения темперамента он не был похож на общепринятый образ дружелюбного, словоохотливого врача-терапевта: с пациентами он общался мало и без эмоций. Но вот врачом он оказался великолепным: наблюдательным, сообразительным и с отличной памятью на пациентов. Сноу был настолько свободен от суеверий и догм, насколько в те времена было возможно, хотя, конечно, его эффективность все равно ограничивалась концептуальными тупиками и искажениями, характерными для медицины раннего викторианского периода.
И, если судить по письмам главного хирурга Дж.Б.Чайлдса в Times, лауданум тогда прописывали практически от любого недуга. Викторианские медики, по сути, говорили: «Примите немного опиума, а потом загляните ко мне с утра».
Сноу не вел хоть сколько‑нибудь традиционной общественной жизни; время, свободное от работы с пациентами, он тратил на побочные проекты. Эти проекты выросли из его хирургической практики, но вместе с тем давали понять, насколько далеко простираются его амбиции. Он стал писать в местные журналы, излагая свои мнения о проблемах медицины и здравоохранения того периода. Его первая научная статья, посвященная применению мышьяка для сохранения трупов, была опубликована в The Lancet в 1839 году. В последующие десять лет он выпустил почти пятьдесят статей, причем тематика их была поразительно разнообразной: отравление свинцом, реанимация мертворожденных детей, кровеносные сосуды, скарлатина, оспа. Он отправил в The Lancet столько писем с критикой небрежной научной работы, что редактор в конце концов мягко пожурил его на страницах журнала: «Мистеру Сноу стоит самому создать что‑нибудь, вместо того чтобы ругать созданное другими».
Сноу определенно намеревался «сам создать что‑нибудь», и дорога к этому, как он считал, лежала через высшее образование. В 1843 году он получил степень бакалавра медицины в Лондонском университете. Через год сдал сложный экзамен на докторскую степень, оказавшись среди лучших студентов, и официально смог называть себя доктором Джоном Сноу. По любым стандартам его история уже была невероятно успешной: сын рабочего, который вел процветающую медицинскую практику и сделал отличную карьеру ученого-исследователя и лектора. По рекомендации одного из бывших профессоров его пригласили в Вестминстерское медицинское общество, в котором он быстро добился уважения за активную работу. Любой другой врач обосновался бы в этом комфортном мирке, стремясь всего лишь работать со все более состоятельными клиентами и улучшая тем самым свое общественное положение. Но Сноу не интересовали внешние атрибуты лондонского приличного общества: его прежде всего привлекали задачи, требовавшие решения, заполнение слепых пятен в общепринятой медицинской науке.
Сноу до конца жизни работал практикующим врачом, но по-настоящему его прославили дела, совершенные вне медицинского кабинета. Для своих расследований Сноу ставил самые высокие цели. Он сыграл определяющую роль в битве против самой безжалостной болезни-убийцы своей эпохи. Но прежде чем заняться холерой, Джон Сноу обратил свой взор на один из самых мучительных изъянов викторианской медицины: обезболивание — точнее, его отсутствие.
Если говорить об откровенной жестокости, то в викторианском обществе не было ничего мучительнее, чем операция, проводимая профессиональным хирургом. Никакой анестезии, кроме опиума или алкоголя — которые, учитывая побочные эффекты, можно было применять лишь в довольно умеренных количествах, — не существовало, так что хирургические процедуры по сути своей мало отличались от самых тяжких пыток. Хирурги гордились прежде всего скоростью работы, потому что затянувшаяся операция была невыносима и для врача, и для пациента. Процедуры, на которые в наше время уходят многие часы, выполнялись за три минуты, а то и меньше, чтобы свести мучения к минимуму.
В 1811 году британская писательница — и известная жительница Сохо — Фанни Берни сделала в Париже мастэктомию. Через год она описала пережитое в письме сестре. Выпив наливки (другого обезболивающего не полагалось), она устроилась в зловещего вида шкаф, собранный у нее дома командой из семи врачей. Импровизированная операционная была выстлана компрессами и бинтами и полна жутковатых хирургических инструментов. Она легла в самодельную постель, и врачи накрыли ей лицо легким платком. «Когда ужасная сталь погрузилась в грудь, разрезая вены, артерии, плоть и нервы, мне не понадобилось никакого совета вроде «кричи, не сдерживаясь». Я непрерывно вопила все время, что шла операция, и даже как‑то удивительно, что эти вопли до сих пор не стоят у меня в ушах! Настолько невыносимой была агония… А потом я почувствовала, как нож достал до грудины и поцарапал ее! Я не могла и слова вымолвить от мучений». Прежде чем потерять сознание от шока после процедуры, она успела увидеть своего врача — «бледного почти так же, как я, с лицом, забрызганным кровью, и выражением, в котором угадывались горе, опасение и даже ужас».
В октябре 1846 года в Массачусетской больнице общего профиля в Бостоне дантист по имени Уилльям Мортон впервые публично продемонстрировал применение эфира в качестве средства для наркоза. Вести быстро пересекли Атлантический океан, и в середине декабря лондонский дантист Джеймс Робинсон стал использовать эфир на своих пациентах — обычно в присутствии аудитории из нескольких потрясенных коллег-медиков. 28 декабря он успешно удалил еще один зуб. В комнате сидел Джон Сноу, тихо и внимательно, как обычно, наблюдая за происходящим.
После Нового года «эфирная лихорадка» распространилась уже и за пределы медицинского сообщества, в массовую прессу. В журнале Punch печатали пародийные редакторские колонки, в которых рекомендовали успокаивать эфиром сварливых жен. Но «чудесное средство для анестезии» на практике оказалось ненадежным. В некоторых случаях эфир работал безупречно: пациент засыпал на все время операции, а затем через несколько минут просыпался, ничего не помня о процедуре и чувствуя куда меньшую боль.
Сноу быстро предположил, что ненадежность эфира, скорее всего, связана с дозировкой, и поставил серию взаимосвязанных экспериментов, чтобы определить наилучший механизм применения чудесного газа. Из ранних исследований Сноу знал, что концентрация любого газа сильно меняется с температурой, но врачи, применявшие эфирный наркоз, не учитывали в своих процедурах температуру в комнате. Пациент, которому дают эфир в холодном помещении, получит гораздо меньшую дозу, чем тот, которому наркоз дали в комнате с натопленным камином. К середине января Сноу составил «Таблицу для вычисления крепости эфирных испарений». Повышение температуры на двадцать градусов Фаренгейта (около 7 градусов Цельсия) почти вдвое увеличивало дозу. В конце января таблицу Сноу опубликовала газета Medical Times.
Собирая данные для числового описания свойств эфира, Сноу начал работать с производителем хирургических инструментов Дэниелом Фергюсоном: они хотели создать ингалятор, дающий максимальный контроль над дозировкой. Сноу пришла в голову идея использовать для подачи эфира испаритель Джулиуса Джеффри: по пути ко рту пациента газ проходил через металлическую спираль в центре устройства, взаимодействуя с максимально возможной площадью трубки. Эвапоратор помещали в бак с нагретой водой, которая передавала свое тепло металлическому устройству, повышая температуру эфира. Врачам нужно лишь контролировать температуру воды, а устройство сделает все остальное. Точно зная температуру эфира, врач мог легко определить нужную дозу с небольшой погрешностью. Впервые Сноу представил свое устройство Вестминстерскому обществу 23 января 1847 года.
Люди всегда искали способ уменьшить боль во время операции. В древнеегипетском манускрипте 1500 года до н. э. описываются обезболивающие свойства опийного мака. В Древней Индии лекари использовали для получения болеутоляющих препаратов вещества на основе индийской конопли. Китайский врач Хуа То, живший во II веке, предлагал пациентам выпить перед операцией вино с добавлением марихуаны.
Производительность работы Сноу в тот период просто потрясает — не забывайте, что буквально три месяца назад самой идеи эфирного наркоза просто не существовало. Сноу не только обнаружил одно из фундаментальных свойств газа буквально через две недели после того, как увидел его первое применение, но и создал современное медицинское устройство для его подачи. И ведь на этом его исследования только начались: в следующие месяцы он исследовал биологическую сторону эфирного наркоза; его интересовало буквально все: от первого попадания газа в легкие до циркуляции в кровеносной системе и психологических эффектов. Когда медицинское общество в 1847 году переключило внимание на конкурирующий препарат для анестезии — хлороформ, — Сноу занялся исследованием и его свойств. К концу 1848 года он опубликовал важную монографию о теории и практике анестезии: «О вдыхании испарений эфира при хирургических операциях».
Сноу удалось добиться мастерства в этой едва зародившейся отрасли практически исключительно благодаря экспериментам, проводимым у себя дома.
В качестве источника экспериментальных данных он использовал и свою медицинскую практику, но не стеснялся ставить опыты и на себе. Есть что‑то потрясающее — и довольно ироничное — в этом образе: трезвенник Сноу, возможно, один из самых ярчайших медицинских умов своего поколения, ставит эксперимент. Он сидит один в захламленной квартире, освещенной только свечами, а вокруг квакают лягушки. Несколько минут он возится с новым экспериментальным ингалятором, затем закрепляет респиратор на лице и пускает газ. Через несколько секунд его голова бьется о стол. Затем через несколько минут он приходит в себя, затуманенным взглядом смотрит на часы, тянется за пером и начинает записывать данные.
