Писатель, критик
«****** [Конец], меня казнят дебилы», — говорит арестант на сцене; через минуту человек в форме полицейского выстрелит ему в голову из нагана. Так начинается спектакль Кирилла Серебренникова «Палачи» по пьесе Мартина МакДоны. Действие происходит в России, в 1996 году, незадолго до введения моратория на смертную казнь. Разумеется, в оригинальном тексте нет ни России, ни нагана: там речь идет о повешении, а место действия — Британия, год 1965. На сцене «Гоголь-центра» идет, скажем так, локализованная версия, и это тот самый редкий случай, когда локализация не только не искажает оригинал, но заостряет его, придает ему какое‑то особенное ускорение.
Это главная странность текстов Мартина МакДоны — он пишет о реалиях, которые почти без потерь конвертируются в русскую современность. Вот, например, сюжет «Человека-подушки»: двое полицейских несколько часов пытают на сцене писателя за то, что сюжеты его рассказов стали сбываться в реальной жизни: сначала бьют кулаками, потом — током, а в самом конце по-чекистски убивают выстрелом в затылок. У полицейских нет ни улик, ни доказательств — и они выбивают их пытками; они не собираются искать виновного, им просто нужно, чтобы писатель все взял на себя. Дело происходит в неком условном, но почти неотличимом от России государстве, и форма российских правоохранительных органов смотрится на садистах очень органично.
Этот ярлык «русский народный» любят вешать на многих. Например, на Тарантино, с которым МакДону часто сравнивают — и, в общем, не без оснований, у их фильмов много общего: рваный монтаж, театральность, обилие мата, черного юмора и насилия. Но штука в том, что насилие у них разное: у Тарантино — балаганное, комиксное, с фонтанами крови и постоянным подмигиванием зрителю; у МакДоны все с точностью до наоборот: каждый удар сделан так, чтобы зритель сжался и зажмурился. Кроме того, с Тарантино локализация просто не сработает — он слишком сильно укоренен в американской культуре. Попробуйте перенести «Однажды… в Голливуде» или «Убить Билла» в Россию — ни тот ни другой фильм на русской земле невозможен.
Другое дело, скажем, «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» — этот фильм настолько русский, что если переименовать героиню Фрэнсис МакДорманд в Татьяну, а героя Сэма Рокуэлла — в Семена, и назвать фильм «Три рекламных щита на въезде в Грушевку, Ростовская область» — то все нюансы, на которых строится драматургия, не только не рухнут, но, наоборот, заиграют по-новому. Есть даже ощущение, что если бы такой фильм вышел у нас, то и претензии у критиков и зрителей были бы примерно те же, что и в США. После выхода «Трех билбордов» в Америке многие критиковали персонажа Сэма Рокуэлла — копа, расиста и отморозка, о котором все знают, что он промышляет пытками и в одной из сцен до полусмерти избивает человека. Опять же, наряди такого в форму российского полицейского, и никто не заметит подмены: готовый герой «Медиазоны», добро пожаловать в Россию-2020. Этот самый герой в фильме МакДоны ближе к концу буквально проходит сквозь огонь и совершает добрый поступок — прощает героиню МакДорманд и даже помогает ей. В Америке многие зрители были недовольны таким поворотом, и несложно представить, что и в России подобный персонаж вызвал бы волну недоумения, — промышляющий пытками мент простил человека, из‑за которого потерял работу и получил ожоги на лице? Серьезно?
Для понимания образа мысли Мартина МакДоны следует знать вот что. В детстве он учился в католической школе, где его так старательно утюжили религией и Заветами, что в результате у будущего драматурга и режиссера выработалась стойкая неприязнь к людям в форме вообще и в рясах — в частности (см. знаменитый монолог из «Трех билбордов», в котором героиня МакДорманд заявляет, что если человек надел форму священника, значит, он совиновен во всех преступлениях церкви). И все же МакДону нельзя назвать атеистом, как раз наоборот — очевидно, что церковные хоры и зубрежка псалмов очень сильно на него повлияли и до сих пор причудливо отзываются в его текстах, а концепты возмездия, справедливости и раскаяния для него и вовсе центральные.
Поэтому так интересно сравнивать его с Тарантино. При всем своем кричащем постмодернизме, Тарантино — консерватор и моралист (и «Однажды… в Голливуде» — явное тому подтверждение). Если он и ломает где‑то повествование, то лишь формально, внутренне всегда оставаясь в рамках нормы, нравоучительной истории, возмездие и искупление в его фильмах играют важнейшую роль — даже если герои — убийцы: вспомните Джулса в финале «Криминального чтива», когда он цитирует стих из Библии и хочет избежать насилия, — и мы ему верим.
Среди фанатов Тарантино есть интересная теория о том, что все его фильмы, снятые после 11 сентября 2001 года, — это истории мести; истории, в которых прошедшие через ад герой или героиня в финале настигают антагониста и с оттягом, с комиксной кровью и веселыми взрывами разносят в труху злодея — так было и в «Убить Билла» и в «Джанго освобожденном»; и точно так же — но в более интересном ключе — закончились «Бесславные ублюдки» и «Однажды… в Голливуде». Для Тарантино месть так важна, что ради нее он готов переписать историю.
Но не таков МакДона — достаточно взглянуть на самые известные его вещи, чтобы увидеть паттерн.
В «Человеке-подушке» главного героя Катуриана в конце убивают выстрелом в голову.
«Палачи» и начинаются, и завершаются убийством невиновного.
В «Залечь на дно в Брюгге» один из героев погибает, второго смертельно ранят.
«Семь психопатов» заканчиваются бессмысленной бойней, которую главный герой пытался избежать, но не смог.
Даже в «Трех билбордах» — вот уж где фильм о жажде мести — убийца так и не найден, и хотя у героев есть подозреваемый, мы так и не узнаем, правы они или нет.
Мир Тарантино — это мир победившего «добра с кулаками», в котором зритель радостно аплодирует Черной Мамбе, прокладывающей путь к Биллу по горе из трупов, стилизаций и трупов стилизаций. В фильмах МакДоны добро с кулаками — то же зло, только в профиль. И в «Трех билбордах» он демонстрирует эту мысль особенно четко: попытка главной героини добиться справедливости, стать орудием возмездия приводит лишь к эскалации насилия и новым жертвам; и неслучайно фильм заканчивается в дороге, на полуслове, — если бы его снимал Тарантино, герои нашли бы и покарали убийцу, но у МакДоны это если и случится, то уже за кадром, после титров, за «горизонтом событий», потому что внутри «вселенной МакДоны» воздаяния и справедливости не существует.
МакДона в этом смысле художник мрачный и безысходный. В «Семи психопатах» есть несколько вставных новелл, герои которых задают и обсуждают главные темы фильма, — возмездие и его последствия. Один из персонажей по имени Захария (его играет Том Уэйтс) рассказывает историю о том, как они с женой Мэгги путешествовали по США и охотились на серийных убийц. «У нас появилась идея — ездить по стране и убивать людей, которые ездят по стране и убивают людей. Типа как серийные убийцы серийных убийц». Постепенно грань между «героями» и «злодеями» начинает стираться: Захария замечает, что Мэгги упивается чужими страданиями. И это полностью отменяет изначальное — и без того сомнительное — благородство их затеи.
Там же другой персонаж, Ганс Кисловски (в исполнении Кристофера Уокена), рассказывает свою историю — как он с женой много лет преследовал и довел до самоубийства убийцу своей дочери. Ганс получил свое возмездие, но оно не принесло ему совершенно никакого облегчения. Позже, размышляя о сделанном, он приходит к выводу, что оно того не стоило: месть лишь умножает страдания.
Главный герой «Психопатов», сценарист Марти, часто повторяет, что ненавидит жестокие истории, и когда у него спрашивают, почему он не дописал новеллу о мести вьетнамского священника, он отвечает: «Я просто знаю, что его история закончится резней и трагедией. Поэтому я не хочу ее дописывать». И дальше, комментируя свой сценарий — и, собственно, фильм, героем которого он является, — говорит: «Знаешь, каким я вижу этот фильм? Первая половина — образцовая завязка истории о жестокой мести. Насилие, пушки и вся эта стандартная киношная хренотень. А потом… даже не знаю, братан… потом персонажи просто забивают на все и сваливают. Уезжают в пустыню, разбивают палатку и просто болтают о жизни до конца чертового фильма. Никаких перестрелок».
Прекрасная идея — только одно но: это фильм Мартина МакДоны, а значит, никакого счастливого конца и никаких шансов прервать цепочку насилия. Спойлер: смерть неизбежна.
Возможно, дело именно в этом: философия Мартина МакДоны очень близка всем нам, живущим в России-2020. Нам понятно ощущение оставленности и беззащитности в реалиях, где вероятность счастливого финала исчезающе мала. И все же даже в этой мрачной «вселенной МакДоны» всегда есть место героизму: вся штука в том, что его героизм — это не бряцание оружием, не победа над врагом, не втаптывание обидчика в грязь, не месть и не утверждение своего «я»; настоящие герои в фильмах МакДоны — это люди, которые не поддались злу, не соблазнились насилием, отказались участвовать в подлости. И это именно те качества, которые, пожалуй, сегодня приходят в голову в первую очередь, когда думаешь о героизме в России.
