— Я изучал русский, но много лет назад. Это был 1984 год, у нас был смешной учебник с цитатами из Ленина. Kommunizmus — eto electrifikatsiya vsey strani!
— А почему вы решили изучать русский? Это из‑за вашей юношеской любви к Достоевскому?
— Просто тогда люди из Швеции обычно стремились в Англию или в США, ну или, может, во Францию. А мне это казалось немного скучным, и я выбрал другое направление. Но мне вообще нравится русский язык, очень красивый. В итоге я добрался до Чехии и выучил чешский. Всему виной увлечение странами, о которых мы здесь не так много знаем.
— Давайте поговорим про убийство Улофа Пальме. Для начала можете в двух словах рассказать, какие ошибки, по-вашему, совершило официальное расследование, почему такое громкое дело не раскрыто уже 34 года?
— Ошибки посыпались сразу после того, как наш премьер-министр был убит. Шведскую полицию это застигло врасплох, они прежде не имели дела с убийствами людей такого масштаба. Они неверно очертили место убийства, преуменьшили место расследования — это была их первая ошибка. Собаки вполне могли бы найти убийцу по горячим следам — их привели через 10 минут, но никто их не использовал. На протяжении трех часов после убийства не было объявлено общенациональное расследование — а это нужно было сделать немедленно. В итоге убийца или убийцы получили достаточно времени, чтобы скрыться с места преступления.
Второй большой ошибкой было то, что руководить расследованием назначили мистера Ханса Хольмера. Он был самым важным стокгольмским полицейским, но проблема была в том, что он до этого никогда не занимался расследованиями убийств, у него не было нужных навыков.
И он совершил третью большую ошибку: он и его друг, близкий к правительству Швеции, слышали, что Рабочая партия Курдистана собиралась кого‑то убить, и когда был убит Улоф Пальме, они тут же решили, что за этим стоят курды. Они с самого начала двинулись не в том направлении. Вот эти три ошибки, совершенные в первые 24 часа расследования, стали фатальными.
— И говорят ведь, что большинство убийств раскрываются за 24 часа или не раскрываются вовсе.
— Мы иногда шутим, что это в остальном мире так, а в Швеции — за первые 24 года. (Смеется.) Даже 34 уже.
— Расскажите, как вы организовывали работу с таким огромным количеством информации? 20 коробок с записями Ларссона плюс все, что вы сами нашли, — это даже взглядом охватить сложно, не говоря уж о том, чтобы найти какие‑то связи.
— Новые технологии очень помогли. Раньше, как вы верно сказали, на расследование обычно было 24 часа, но сейчас у нас появилось множество инструментов, которых не существовало в первые годы после убийства. Я отсканировал весь интересный материал [собранный Ларссоном] и распознал текст через OCR-программы — как минимум четыре большие коробки с бумагами. Потом у меня есть еще свидетельские показания и мой собственный архив — все оцифровано. Так что я могу отсортировать все это как хочу, и даже если плохо отсортирую, то всегда могу искать по ключевым словам. Например, по имени — чтобы найти все места, в которых этот человек упоминается. Это определенно помогло мне продраться через гору материала.
— Ларссон занимался этим делом до конца жизни. Как вы думаете, если бы он не умер в 2004 году, у него бы получилось довести расследование до конца — или без новых инструментов было не обойтись?
— Я уверен, что он потратил бы много времени и сил на расследование убийства Пальме, получив гонорары за свои книги, которые очень пригодились бы. Он ведь уже был на правильном пути. Я думаю, что он тоже поехал бы на встречу с посредником на Кипре. Он бы поехал в Южную Африку и встретился с людьми, которые, по его мнению, организовали убийство, — как и я. Так что, полагаю, что он бы закончил расследование, потому что имел всю информацию. А мне нужна была цифровая версия, чтобы хотя бы начать видеть нити, пронизывающие материал, которые он уже собрал. Иначе пришлось бы просто читать все эти бумаги подряд — это заняло бы много времени, и, возможно, я никогда бы не понял, что он имел в виду.
И еще друзья Стига и его партнерка Эва Габриэльсон, которые много рассказали о том, что его интересовало. Так что, я думаю, Стиг бы разобрался с делом. Может, это заняло бы у него 10 лет, но он бы сделал это. Но пришлось сделать мне.
— Стиг Ларссон планировал написать 10 книг в своей серии, хотя успел только три. А вы ведь считаете, что одна из них была бы посвящена убийству Пальме?
— Да, я правда так думаю, и Эва Габриэльсон рассказывала, что он, скорее всего, собирался написать об этом. На самом деле во всех трех его книгах упоминается убийство Пальме, и оно становится все более и более важным в сюжете. В третьей книге он пишет о группе Секция (видимо, речь о SSI, Секции особого наблюдения. — Прим. ред.), реально существовавшей внутри шведской военной службы разведки, которую обвиняли в причастности к убийству премьер-министра. Он даже писал о людях, которые существовали, но изменяя имена.
— А вы читали три его книги до начала работы над расследованием?
— Да, я прочитал первую, вторая мне не очень понравилась — на мой вкус, она длинновата, — а вот третья показалась мне довольно интересной. И еще я перечитал их, уже работая над расследованием.
— И только перечитывая, заметили, что он постоянно упоминает это убийство?
— Да, только потом. Когда читаешь сперва, то думаешь, что он просто помещает читателя в шведский контекст. Но потом я заметил, что он постоянно возвращается к этому убийству.
— А вы читали продолжения серии, которые написал уже другой автор?
— Давид Лагеркранц, да.
— И что вы о них думаете?
— Я прочитал первую его книгу. Она была нормальной, но не особенно хорошей. Понимаете, Давид Лагеркранц — интеллектуал, из шведского высшего класса. Его отец был главным редактором крупнейшего ежедневного издания и писателем. Он был из привилегированных людей, а Стиг Ларссон — из бедных слоев; очень умный, но не интеллектуал в этом смысле слова. Для него главным делом была борьба с нетерпимостью и правым экстремизмом. А Лагеркранц об этом не думает — он всю жизнь жил в самом богатом районе Стокгольма. Он никак не связан с реальностью, в которой жил Стиг Ларссон. Так что у него получился нормальный такой триллер — но не более того. Мы бы ничего не лишились, если бы эти продолжения не были написаны.
— Еще один вопрос о Ларссоне: что, по-вашему, делало его хорошим журналистом?
— Стиг Ларссон был вечным исследователем. Он всегда собирал информацию, всегда хотел узнать еще немного. Я считаю, что есть два типа репортеров: те, кто хочет писать, и те, кто хочет изучать. Ларссон был изучателем. Это видно в его статьях о правом экстремизме и убийстве нашего премьер-министра: там очень много информации — и он всегда хотел больше.
Его подруга Анна-Лена Лодениус писала вместе с ним книгу. Она в основном редактировала, а он проводил ресерч. И вот они получили последнюю предпечатную верстку, чтобы отыскать опечатки и грамматические ошибки. Но Стигу Ларссону было мало, он все время хотел дополнять историю — и он миниатюрным почерком начал вписывать на полях новые детали. Его работа никогда не бывала закончена, он хотел продолжать и продолжать. Думаю, это и делало его отличным репортером.
— Вы тоже журналист такого типа, исследователь?
— (Задумывается.) Да.
— Я тоже скорее склоняюсь к такому типу и хорошо знаю это стремление найти еще одну деталь, еще одну цитату, еще одну фразу. Но это ведь своего рода прокрастинация, правда? Вы ищете новые детали вместо того, чтобы взять и написать уже текст.
— Да, это постоянная внутренняя борьба. Так много поводов не писать, не заканчивать статью или книгу — я часто от этого страдаю. Отвлекаюсь на дополнительное исследование или что‑то еще. А надо просто сидеть и писать. Вот я сажусь и пишу четыре-пять часов. Иногда выходит плохо, иногда хорошо. Но это сидячее соревнование.
— А у вас, когда вы вели это расследование и закапывались в него все глубже и глубже, не проскальзывала мысль: нет, ну это слишком безумно, чтобы быть правдой? Все эти убийства шариковой ручкой, международные заговоры — иногда больше похоже на шпионский роман, может быть, даже не очень хороший.
— Пока я занимался расследованием — нет. Но когда в прошлом году я занялся, собственно, написанием книги, то обнаружил, что эти персонажи — будто из романа Стига Ларссона. Есть, скажем, дама в особняке (речь о Джиа Петре, сожительнице Альфа Энерстрема, ярого противника Пальме и друга человека, которого Стокласса считает убийцей Пальме. — Прим. ред.), бывшая актриса, скорбящая о своих погибших детях, — ее легко представить в первом романе Ларссона. Есть супершпион в Южной Африке, который убил много людей, ужасно этим гордится и рассказывает об этом истории. Есть, конечно, Лида Комаркова, которая помогла мне и стала моей Лисбет Саландер. Так что да, когда я начал писать, то почувствовал, что все это очень похоже на Стига Ларссона. (Смеется.) Я думаю, из‑за этого он и был так заворожен этим убийством. Таких персонажей было даже больше, мне пришлось «убить» нескольких отличных странных персонажей (Стокласса имеет в виду, что он не стал включать рассказ об этих людях в книгу. — Прим. ред.).
— А когда вы пишете о заговоре, что удерживает вас от того, чтобы стать поклонником теорий заговора? Знаете, как в фильмах — огромные глаза, несвязная речь, пробковая доска с вырезками и суровыми нитками, все вот это вот.
— Этого, конечно, лучше избегать. (Смеется.) У нас в Швеции есть несколько очень серьезных журналистов, которые много сделали для расследования убийства, — некоторые из них или помешались на нем, или почти помешались после 10, 15, 20 лет работы над ним. Так что риск есть. Я думаю, что меня уберегло — ну пока что, по крайней мере (смеется), — то, что я шел по стопам Стига Ларссона. У меня все время было какое‑то направление. И теперь я убежден, что за убийством нашего премьер-министра стоял заговор.
— В ходе расследования вы провели много, мягко говоря, сложных интервью — с людьми, которые не хотели говорить, или о вещах, которые они хотели бы скрыть. Можете выдать секрет, который помогает вам в этом деле, — есть у вас трюк в рукаве?
— Главное — подойти к человеку с правильным отношением, найти к нему ключ. Важно уважительно относиться даже к людям, которые вам не нравятся. Так я устроил интервью с посредником на Кипре. Он ведь отказал многим интервьюерам. Но я говорил с ним уважительно. Он швед — я попытался говорить с ним чуть более старомодным и уважительным языком, и он это оценил. Если чуть усмирять свое эго, когда с кем‑то разговариваешь, обычно люди открываются.
А трюк заключается в том, что, когда человек не хочет отвечать или отвечает односложно, я считаю про себя до 10. Просто жду и молчу. Тишина людям не нравится, и часто начинают говорить, просто чтобы нарушить тишину.
— Ох, у меня это редко получается — я просто сам же начинаю говорить, чтобы заполнить тишину.
— Да, ведь вам она тоже некомфортна. Но если считать про себя, то получается легче.
Я разговаривал с южноафриканским агентом спецслужб Виком Макферсоном, и он рассказывал мне о вещах, которые я и так уже знал. Я говорю ему: «Я бы хотел узнать то, о чем вы никому не рассказывали». Он ответил: «Я не могу рассказать». Тогда я начал считать про себя — и он говорит: «Окей…» — и рассказал мне отличную историю.
— Звучит подозрительно просто.
— Да, только вот это не всегда работает. (Смеется.).
— Хочу задать этический вопрос. Во время вашего расследования вы использовали методы, спорные с точки зрения журналистской этики, — представлялись вымышленным именем, скажем. Понятно при этом, что без этого вы не смогли бы получить некоторую информацию. Где для вас пролегает граница приемлемого в стремлении добраться до правды?
— В Швеции существует ассоциация журналистов, и у нее есть этические гайдлайны. Как правило, они не нужны, но если ты хочешь понять, находишься ли ты в этических рамках, то их можно и нужно использовать.
Я использовал другое имя, потому что боялся за свою жизнь, — думаю, это было вполне оправданно. И, кстати, позже я раскрыл этому человеку свое настоящее имя. Самая неоднозначная часть — это эпизод, в котором я получил информацию о возможном убийце. Кто‑то взломал или иным образом получил доступ к его электронной почте, а затем задавал ему вопросы в фейсбуке, притворяясь другим человеком.
Я все время принимал сложные решения. Стиг Ларссон использовал те же методы, что и я. Но в какой‑то момент я подумал, что дело зашло слишком далеко. Это было, когда мне предложили допросить человека, — я сказал, нет, это слишком. И я остановился.
— То есть вы уверены, что все ваши действия не противоречат этим гайдлайнам?
— Да.
— Очевидно, что публикация этой книги — это новый важный шаг в расследовании, но точно не последний. Каких последствий вы ожидаете? Как, по-вашему, книга может изменить наше понимание этой истории?
— После того, как я закончил свое журналистское исследование, я передал самые важные материалы и выводы полиции. А затем, еще до публикации, они попросили прочитать книгу, начали расследование в отношении людей, о которых я пишу, — и оно продолжается уже года полтора. В предисловии я пишу, что, по моему мнению, в течение одного-двух лет убийство будет раскрыто. Недавно прокурор заявил, что скоро готов будет либо обнародовать рапорт, либо предъявить обвинение, — пока неизвестно, что именно. Он должен сделать это до 30 июня этого года — то есть в двухлетний срок, о котором я сказал.
Я думаю, что следствие придет к выводу, что убийство организовали люди из ЮАР при содействии посредника с Кипра и шведов, — информацию о чем Стиг Ларссон и передал в полицию еще в 1987 году. Еще я уверен, что там замешано ЦРУ, но не думаю, что прокурор будет их трогать.
— Я знаю — и вы пишете об этом в книге, — что это расследование началось с вашей работы над другой книгой. Вы обнаружили историю, которая выходила за пределы того, над чем вы работали. Теперь вы, конечно, нашли гораздо больше информации, чем вошло в книгу, — есть ли какие‑то сюжеты, которые вы планируете раскрутить в будущих книгах?
— Да, я определенно буду использовать некоторые сюжеты из «Человека, который играл с огнем» в следующей книге. Я уже написал первые 50 страниц и имею хорошее представление об истории. Это смерть близкого соратника Пальме, который работал на ООН. Он был убит около двух лет спустя после Пальме. Был конец холодной войны, и за убийством стояли те же самые механизмы: борьба между ставленниками США и Советского Союза в Южной Африке, в ходе которой было убито много людей. Я думаю, что есть много нерассказанных историй об этом периоде. У нас считается, что Советский Союз сам собой развалился из‑за экономических проблем и вот США стала единственной супердержавой. Но в реальности происходила жестокая борьба, и я верю, что Пальме не был единственной ее жертвой.
— Стиг Ларссон много лет занимался этой темой, теперь вы так глубоко погрузились в нее — у вас нет ощущения, что это проклятая тема, которая овладевает людьми? Что вы теперь просто не можете сбросить ее с себя?
— (Улыбается.) Да, это определенно так. Есть в этом какое‑то очарование и даже одержимость. Я точно знаю, что не хочу, чтобы расследование убийства Пальме свело меня с ума, как других людей, которые им занимались. Я знал, что не хочу посвятить себя всего этому заговору. Единственная проблема заключается в том, что я обнаружил еще один. Надеюсь, над ним я уже не буду работать еще 10 лет — я планирую закончить эту книгу через год. Но вообще да, это похоже на игру с огнем.
Издательство
АСТ, перевод А.Мурашова
