Жириновский, Рубинштейн, Долин и другие — про Эдуарда Лимонова

Похороны в разгар эпидемии. Лимонову бы понравилось точно.

Великий русский.

(Цитата из фейсбука.)

Эдуарда Лимонова мне очень жаль. Вернее, жаль, что теперь придется жить без него где‑то рядом.

Без него мир будет скучнее, беднее.

Мне смешно (извините) читать о том, что он был злодеем, мерзавцем, даже просто противным человеком, хотя, может, и был. Но я бы предоставил судить об этом только тем, кто был знаком лично и близко.

Он был очень большим русским писателем, таких мало или нет вообще.

Россия стоит на литературе. И продолжит стоять, даже когда перестанет читать вовсе. Это странный, не вполне объяснимый факт, но это так.

Лимонов был одним из краеугольных камней нашей страны, нравится вам это или нет, плачете вы теперь или шлете ему вслед проклятья.

Он бы, впрочем, не умилился слезам и счел бы проклятья за комплимент.

(Цитата из фейсбука.)

Лимонов великий, великий русский писатель и поэт. Намного мощнее тех, кто сейчас у нас считается великими русскими.
⠀
Жаль, что, увлекшись созданием экстравагантной биографии для учебников истории, он немного оттолкнул от себя большого читателя. История все рассудит.
⠀
Жаль, что последнее, что у нас с ним осталось, — это то гопническое недоразумение с Дудем. «День моей смерти будет национальным трауром», — сказал он тогда и оказался прав.
⠀
Моя любимая — «Книга воды». Все построено на описании разной воды в его жизни и связанной с ней историей. Душевая в «Лефортово», закат над океаном на Venice Beach, лед на бульваре в Париже, по которому скрипят новые ботинки ночью, когда возвращаешься с тусы, фонтан Треви, куда под ЛСД он уронил свои линзы. Все это вместе складывается вдруг в такую мощнейшую аллегорию жизни и ее быстротечности. Никаких поз и эпатажа, а просто очень крутая книжка. Помню, я летел в самолете, читал ее и вдруг начал плакать. Вот и сейчас почти так же.
⠀
Мне не нравилось, когда все его называли «Дед». Как он сам когда‑то написал: «Другого Деда у вас нет». Теперь и правда нет.

(Цитата из фейсбука.)

С Лимоновым меня знакомили несколько раз.

Помню, на втором или третьем знакомстве он меня спросил, не азербайджанец ли я.

С какой‑то очень свойственной ему метафорой.

Типа у меня лицо густое, как в чайхане.

Не помню точно.

Я никогда не стремился разговаривать с ним, не подсаживался, не фотографировался. Я не понимал, зачем мне это, мне было интересно наблюдать за ним со стороны. Со стороны он, конечно, был обозримее, как и любая скала.

Могу вспомнить несколько связанных с ним сцен, но приведу две. Обе застольные.

Длинный стол, еда, народ.

После нескольких часов возлияний Лимонов говорит, ну все, я пошел ссать. Где у вас тут ссут?

И так у него это органично получилось, никакой грубости, просто поссать человеку надо.

Все засуетились, принялись показывать направление, а заодно и пристраиваться в сопровождение. Мол, и нам пора, а то что‑то мы давненько не ссали, засиделись тут, понимаешь, не ссамши, позволите к вам присоединиться, Эдуард Вениаминович…

И вот Лимонов, весь в черном, как рок-стар, направляется в туалет, а следом целая процессия литераторов.

Я, признаюсь, на миг даже пожалел, что организм не подталкивает меня присоединиться, ну не идти же, право, сугубо за компанию.

И вот маемся мы с О. перед почти пустым столом, я при этом чувствую себя едва ли не лузером, и тут среди редких оставшихся гостей звучит голос одной дамы.

Дама эта упрекала своего супруга в светской нерасторопности. Звучало это буквально так: «Ну что же ты не пошел ссать с Эдуардом Вениаминовичем?»

Супруг сидел, понурившись, и бурчал: «Не хочется».

Второй случай тоже связан с рестораном.

Я оказался за столом с Лимоновым в составе небольшой компании. Дело было в модном тогда «Бонтемпи», Лимонов заседал со своим французским биографом Эммануэлем Каррером и двумя французскими телевизионщиками: мужчиной и женщиной.

Лимонов трогал ее лицо и говорил ей что‑то соответствующее, француженка млела, бедняга француз потел, Каррер посмеивался.

Скоро Лимонов отбыл, Каррер и французы тоже (француз злобным шепотом отчитывал свою француженку), а среди оставшихся зашла речь об алкоголе, мол, рюмки остались недопитые.

Почему бы не допить? Мы все равно на мели.

И знаете, вокруг рюмки Лимонова начался ажиотаж.

Из какой он пил? Из этой? Я допью, нет, я…

Все принялись допивать наугад сразу из всех рюмок, чтоб уж точно не ошибиться.

Не совру, если скажу, что в допивании участия не принял. Я уже был изрядно пьян, а градусы добавляют мне гордыни — не хватало еще допивать за каким‑то там Лимоновым. Однако ручаюсь, эта была краткая, но подлинная оргия истинного поклонения.

В общем, как‑то так. Мощный был дядька, комета.

(Цитата из фейсбука.)

14 марта 2020. Дженезис Пи-Орридж — RIP

16 марта 2020. Кузя УО — RIP

17 марта 2020. Эдуард Лимонов — RIP

Да, март!

(Цитата из фейсбука.)

И еще про Лимонова. Вчера было некогда отстраниться, а сегодня, пока полы мыла, вспомнила. Он ведь производил впечатление абсолютно вечного. В молодости такой пухлощекий, обещал с годами стать кругленьким румяным дяденькой. Но он становился все суше, все фактурней, как будто перерождался в кого‑то другого, менял качество и свойства. Живьем я его последний раз видела 10 лет назад. То есть ему было 67. Он был очень крепким человеком без возраста с быстрыми движениями и моторикой (не как у молодого, а просто быстрыми). Я еще тогда подумала: интересно, сколько он проживет и как состарится? Наверное, лет до 110.

А он взял и не состарился.

(Цитата из фейсбука.)

Умер Эдичка. Царствие небесное ему. И в голову не могло прийти, что он может уйти, что он не бессмертен! А мы ведь слышали о нем как о кутюрье гораздо раньше чем о писателе — он шил брюки и лучшие московские пиджаки, а также джинсы из брезента, ему воровали покрышки от машин (тогда они были вместо гаражей). Говорили, что он шьет и из пожарных шлангов. Мог бы стать нашим Баленсьяга — первым кутюрье, о котором мы узнали из романа «Жизнь взаймы». А потом появился его свой великий роман, «Это я, Эдичка». Я видела Лимонова один раз — на книжной какой‑то ярмарке, в брезентовом белом павильоне, там находились неотличимые в этой сидевшей толпе писаки, ему в угол поднесли микрофон, и раздался громовой раздраженный мат. Какой‑то миг, и он стал главным явлением. Запомнила на всю жизнь этот гром в микрофон. Все сразу пригнулись. Он был прирожденным фюрером, он в одной своей книге написал, что участвовал в расстреле девушек, солдат противника на Балканах. Придумал, подумала я, хотя кто знает. Пожертвовал именем, чтобы прозвучать хоть так. Но после этого я перестала читать его.

Что чтение! Он придумал радикальную партию. Ради Лимонова мальчики-лимоновцы шли на всю свою молодость под суд и в колонию. Псевдоним-то его явно шёл от гранаты. Только «Лимонкин» был бы невозможен, вкус у Савенко имелся.

После той информации об участии в казни девушек (за чем ясно представлялись пытки и насилия, на Балканах пощады не знают) было о Савенко много других мелких новостей, о его детях и разводе, о его арестах на небольших демонстрациях каждого тридцать первого числа на площади Маяковского.

Но та вспышка счастья, которую испытали читатели после «Это я, Эдичка», навсегда осталась в памяти.

Веничка был остроумен и добр, Эдичка искренен и зол. Герой анекдотов Вовочка был дурак.

Но все оказалось не так.

Мы прочли дневники несчастного Венички.

Вовочка обнулился.

Великий писатель Лимонов умер раньше своей смерти, пожертвовав собой ради паблисити.

Мир праху его. Это был он, Эдичка.

(Цитата из фейсбука.)

С Лимоновым мне довелось встречаться лишь один раз, осенью 2008 года. Тогда Илларионов устроил обсуждение возможного влияния экономического кризиса на динамику российского политического режима и пригласил на семинар политологов (Рогов, Фурман, Шевцова и др.) и политиков (Каспаров, Касьянов, Лимонов, Немцов и др.). Мое выступление (о том, что экономические спады не слишком отражаются на автократиях в краткосрочной перспективе) политики восприняли без эмоций, зато тезис о том, что средний класс на фоне высокого неравенства не выступает агентом демократизации, а наоборот, склонен поддерживать авторитаризм (взято у Асемоглу и Робинсона) вызвал у Лимонова неподдельный прилив энтузиазма — «вот что настоящая наука говорит!» Он был яркой личностью и, как к нему ни относись, талантливым писателем (даром что ни политически, ни человечески симпатий у меня не вызывал).

(Цитата из фейсбука.)

Мой самый любимый писатель. Из русских. Так и хочется сказать — «ныне живущих». Все его книги прочитаны. Некоторые — не по одному разу. Так никто не писал. Язык его: живой, простой, ясный, какой‑то пронзительный в своей ясности. Великий писатель. И выдающийся гражданин. Я всегда относился с огромным уважением к нему. Он и его партия — положа руку на сердце — это, возможно, самое удивительное и живое, что было в нашей политике и общественной жизни за последние 25 лет. Они не врали, не воровали, не убивали. Честные, отчаянные, красивые люди. Готовые за свои убеждения поплатиться свободой. А часто и жизнью. «Книга мертвых», «Мои живописцы», «По тюрьмам», «Книга воды», «Дед», «В Сырах» и еще с десяток книг, которые всегда будут на моей книжной полке. Как дорогие для моей памяти вещи. Когда плохо и тошнит от всего — читаю его. Как много всего хочется написать: и про марши несогласных в Петербурге в начале 2000-х, и про 31-е число, и про его прекрасных жен, детей. А слов и не подобрать. Мы созванивались несколько раз пару месяцев назад. Собирались записать «непознера». Не получилось. Он был при жизни великим русским писателем. Таким и останется навсегда. Наверное, последним.

(Цитата из фейсбука.)

Умер Эдуард Лимонов.

Очень важный русский писатель. Великий русский писатель. Большой и сложный, страшно противоречивый человек. Огромный романтик, невероятный максималист, одаренный и не всегда понятный. С острым, временами неочевидным и не совпадающим с другими чувством справедливости.

В юности я много встречалась с ним на нацболовских тусах — поражал и сбивал с толку примерно всегда; последние разы — по благотворительным делам.

Лимонов — об этом мало кто знает — давал свои рассказы для «Книги, ради которой объединились писатели, обьединить которых невозможно» для помощи фонду хосписов «Вера». На презентации сидели с ним рядом. Он удивительно и — да-да! — местами уморительно рассуждал о смерти, сострадании, о русских и русском. Я пучила глаза и открывала рот, чтобы то ли поспорить, то ли остановить, но перестать слушать было невозможно.

Моя любимая книга — «Книга мертвых». Теперь вы, Эдуард Вениаминович, тоже ее глава.

Пусть вам будет легко. Как минимум легче, чем в жизни.

(Цитата из фейсбука.)

Невероятно. Умер Эдуард Лимонов — один из двух, вместе с Владимиром Сорокиным, крупнейших русских писателей второй половины XX века. Его книги и язык поменяли русскую прозу так, как ее во второй половине века больше не менял никто. Самый настоящий величайший русский писатель.

(Цитата из твиттера.)

Умер Эдуард Лимонов, «Эдичка».

Я был с ним знаком. Давно, но не близко.

Я знал его еще до эмиграции.

Он был к середине 70-х уже известным в неофициальных художественно-поэтических сферах поэтом. Про него было также известно, что он шьет штаны и «обшил» штанами весь художественный андеграунд.

Его ранние стихи мне нравились. А сам он — не очень. Было в нем что‑то провинциально-понтярское, а я это не очень любил. И сейчас не люблю.

Потом он уехал. Потом до нас дошел его «Это я — Эдичка», роман, поразивший многих т. н. искренностью. А впрочем, и не т. н., а именно что искренностью, что бы ни понималось под этим зыбким словом.

Его «второе пришествие» меня, мягко говоря, не увлекало. Он выбрал социально-культурную позу, которая, возможно, была бы кое-как занятна в буржуазной Франции, где он прожил сколько‑то лет, но оказалась скучно-реакционной в России.

Мне он вообще напоминал маленького мальчика, который заперся в уборной, имея в виду напугать бабушку, но бабушка куда‑то ушла, а мальчик так и сидел в запертом сортире.

Впрочем, сторонники этой позы обнаружились, и даже в изрядных количествах.

Не знаю, к чести ли его или к чему-то еще, но с этой своей позы до самого конца не слезал.

Я вспоминаю какой‑то общий разговор, где речь вдруг зашла об Эдике. Кто‑то его ругал, кто‑то — что‑то еще. Но помню, что за него темпераментно заступалась одна экзальтированная барышня в очках и с кудряшками.

«Вы ничего не понимаете! — говорила она с почти натуральной страстью. — Он же трагический персонаж. Он же всегда мечтал умереть молодым!»

«И с каждым годом ему это становится сделать все труднее и труднее», — меланхолично добавил кто‑то.

Теперь он умер. 77 лет. По нынешним временам, если уж и не вполне молодой, то и не очень старый.

(Цитата из фейсбука.)

Бывает, что человек проживает жизнь как спичка. Ярко, но быстро. Бывает, что тлеет десятилетиями, оставаясь в чужой тени.

А Лимонов был настоящим факелом. Он был на слуху лет 50, не меньше. Он шокировал и Советский Союз, и Европу, и новую Россию и был в восторге от такого эффекта.

Он успел побывать и диссидентом-эмигрантом, и возвращенцем, и писателем-провокатором, профессиональным революционером, честным, неподдельным оппозиционером.

Он говорил, что думал, — делал, что говорил.

Мы были знакомы много лет, я вызволял его из тюрьмы. Но вот Эдуард ушел… Никто этого не ожидал. И это большая утрата для русской культуры, для всех нас.

(Цитата из телеграма.)

С уходом Эдуарда в Великой Русской Литературе, как мы понимали ее последние двести лет, поставлена последняя точка. Считайте, что сегодня вечером, 17 марта 2020 года, она обнулилась. Можно начинать писать заново.

(Цитата из фейсбука.)