«Если уж решите врать, врите как следует»: почитайте новый роман Кейт Аткинсон

Ей предстояло стать шпионкой! Наконец-то! Она будет действовать под именем Айрис Картер-Дженкинс. Ну хотя бы обошлось без шекспировских аллюзий. Никто не будет при ней цитировать: «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!»

— Я вас немного повысил, — сказал Перри. — Вытащил из Кентиш-Тауна, собственно говоря. Айрис выросла в Хэмпстеде, отец был консультантом в больнице Святого Фомы. Ортопед — кости и все такое.

— Был? — осведомилась она.

— Покойник. Мать тоже. Я решил, что это будет для вас органичнее. Легче следовать роли.

Неужели ее судьба — вечно быть сиротой, даже в вымышленной жизни?

Он объяснил, что главная задача Джульетты — проникнуть в «Правый клуб».

— Эти люди стоят на ступеньку выше наших Бетти и Долли, — объяснил он. — «Правый клуб» вербует кадры из истеблишмента. Их ряды пестрят фамилиями сильных мира сего. Броклхерст, Ридсдейл, герцог Веллингтонский. Где‑то существует полный список членов клуба, так называемая «Красная книга». Нам бы очень хотелось до нее добраться. Конечно, многих из них упрятали по закону восемнадцать-бэ, но много и осталось. Слишком много… В качестве дополнительной приманки вы, то есть Айрис Картер-Дженкинс, работаете в Министерстве обороны. Какая‑нибудь бумажная работа, ну вы лучше меня знаете эти вещи. («Ох, знаю, за грехи мои тяжкие», — подумала она) У вас есть жених, флотский лейтенант, шотландец. Иэн. Служит на линейном крейсере «Худ». Я придал вашей матери туманное дальнее родство с королевской семьей — «Правый клуб» вас с руками оторвет, точнее, не вас, а того человека, которого вы будете изображать.

— Значит, я должна выяснить, чем они там занимаются?

— В двух словах — да. Я уже внедрил туда агентов, но мне особенно нужно, чтобы вы вошли в доверие к некой миссис Скейф, она близка к верхушке. Мы специально сваяли Айрис так, чтобы она понравилась миссис Скейф. Мы думаем, что она отреагирует на нее как надо.

— То есть на меня.

— Нет, я имею в виду — на нее. На Айрис. Не давайте воли своему воображению, мисс Армстронг. У вас есть такая склонность, к сожалению. Айрис — ненастоящая. Помните об этом.

Но как она может быть ненастоящей, недоумевала Джульетта. Айрис — это я, а я настоящая.

— И не путайте себя с ней — на сем пути лежит безумье. Можете мне поверить.

Интересно, а он когда‑нибудь бывал безумен?

Сегодня утром Перри ворвался в квартиру еще до обеда, развевая твидами, и прямо с порога воззвал к Джульетте:

— В Министерстве внутренних дел царит возмутительная расхлябанность. Сегодня утром у меня было назначено совещание в девять, и мы с Ротшильдом ждали почти два часа. Там не было ни души, кроме нас и уборщицы! Они вообще знают, что война идет?!

Сердясь, он становился другим человеком — очень красивым.

Она уговорила его спуститься в ресторан «ДолфинСквер» и выпить чая с пирожными (тоже «возмутительная расхлябанность», вероятно).

— Простите, мисс Армстронг, я в последнее время веду себя как медведь, — сказал он, трудясь над кофейным джепкейком. Конечно, ему открыто многое, чего не знают другие, и это не может не сказываться. Человек, полный тайн — как своих собственных, так и чужих.

Как только они вернулись в квартиру, Перри безжалостно продолжил инструктаж. Пирожное его нисколько не смягчило.

— Вы будете существовать официально — удостоверение личности, продуктовые карточки и тому подобное, все на имя Айрис. Если, например, кто‑нибудь решит обыскать вашу сумочку, то не заподозрит, что вы на самом деле другой человек. Лучше всего, если у вас будет отдельная сумочка для роли Айрис. Старайтесь держаться истины, насколько можно. Тогда меньше вероятность прокола. В частности, вы вполне можете все так же любить пастуший пирог, синий цвет, ландыши и Шостаковича — хоть я и не могу понять, что вы в нем нашли.

Он добродушно засмеялся.

Как много он о ней знает! Причем непонятно откуда. Она совершенно не помнила, чтобы хоть с кем‑нибудь, хоть раз говорила про пастуший пирог. Или про Шостаковича. Что он еще выведал?

— Вообще-то, если вдуматься, Айрис вряд ли может любить Шостаковича. Для нее это было бы слишком эпатажно. Если придется говорить о музыке, выберите что‑нибудь попроще. «Веселую вдову», вроде такого. Дьявол в деталях, мисс Армстронг, никогда не забывайте об этом. Вы можете быть собой — сохранить свою суть, если можно так выразиться, — но только не можете быть Джульеттой Армстронг, работающей на МИ-пять. И старайтесь не играть. Старайтесь просто быть. И помните: если уж решите врать, врите как следует. — Он внимательно оглядел ее с ног до головы. — Это может оказаться трудно — создать вымышленный образ. Выдумывать то, чего нет, и все такое. Некоторым плохо дается отсоединение от реальности.

Только не мне, подумала Джульетта.

— Я попробую, — ответила она, стараясь, чтобы в голосе звучало воодушевление. Она уже решила, что Айрис Картер-Дженкинс — смелая, отчаянная девушка, прямо-таки сорвиголова.

— Молодец. Воспринимайте это как приключение. Для начала я вас пошлю в «Русскую чайную» в Кенсингтоне. Своего рода репетиция. Чайная находится недалеко от вашей квартиры. Вы ее знаете?

Нет, подумала она. И сказала:

— Да.

— Это рассадник сочувствующих нацизму — «Правый клуб» там проводит свои встречи. Владелица некая Анна Волкова, дочь морского атташе последнего российского царя. После революции семья застряла в Англии. Все эти белоэмигранты видят в Гитлере средство вернуть себе страну. Полное безумие, конечно, — в конце концов он обратится против них. Джульетта хорошо представляла себе русских эмигрантов, потому что одна такая семья, очень недовольная жизнью, соседствовала с ней и ее матерью в Кентиш-Тауне. Питались эти русские, кажется, исключительно вареной капустой и свиными ножками и все время яростно спорили на своем совершенно непонятном языке. Мать им сочувствовала, но порой приходила в отчаяние.

У Джульетты кольнуло сердце — она вспомнила выразительную немую гримаску, в которую мать складывала губы, когда русские в очередной раз принимались за свое. Обычно это происходило после (а возможно, и вследствие) очередного капустного ужина.

— Вы меня слушаете, мисс Армстронг? Джульетта? — на ходу поправился Перри, смягчая тон.

Вчера он признался, что, может быть, слишком активно ее критикует — за непунктуальность, манеру грезить наяву, невнимательность и тому подобное. «В мои задачи не входит вас перевоспитать», — сказал он. Однако попыток не оставил. Джульетта все еще ждала, чтобы он ее соблазнил. Со дня вылазки на природу прошел месяц. Менее упорная девушка уже давно отчаялась бы.

— Да, простите, я слушаю.

— Зайдите в чайную и выпейте там чаю. Покажитесь на люди. Я приготовил для вас небольшое испытание — вы сможете попробовать себя в роли, так сказать.

— Испытание?

Он открыл ящик стола и вытащил пистолет. Значит, в большом бюро с поднимающейся шторкой хранились не только скрепки. Пистолет был маленький, карманный.

— Это маузер, калибр шесть тридцать пять. — На один головокружительный миг Джульетте показалось, что сейчас он ее застрелит, но он сказал: — Вот. Носите в сумочке. Используйте, конечно, только в самом крайнем случае.

— Пистолет?

— Да, но совсем маленький.

Ради всего святого, она идет в чайную, а не в салун на Диком Западе! Но все равно Джульетте стало приятно, когда пистолетик удобно лег в ладонь.

— Я научу вас стрелять, если хотите.

Джульетта решила, что ее ждет очередная прогулка по сильно пересеченной местности, но Перри засмеялся:

— У нас есть собственное стрельбище. Конечно, от этой работы вас никто не освобождает. — Он показал на пишмашинку. — Это может означать, что вам придется работать сверхурочно. Не позволяйте мне вас задерживать. У меня встреча в другом месте.

Она-то надеялась, что он поведет ее ужинать, чтобы подробней обсудить ее новую роль, но у него, видимо, другие планы. Он уже сменил галстук — тот, что на нем сейчас, слишком кричащий для Уайтхолла или любого из его клубов (он состоял в нескольких). Видимо, он принес этот галстук с собой из «другой квартиры» на Петти-Франс, так как в его здешнем гардеробе подобные детали туалета расцветки вырвиглаз отсутствовали (Джульетта тщательно обследовала всю его комнату). Ее грызло любопытство: как выглядит другое жилище Перри? Совсем по-иному, нежели здешнее? Может, он и сам становится другим, когда он там? Как Джекилл и Хайд.