Познакомьтесь с девушкой, которая отправилась в Гану снимать документалку про смерть

— Расскажи в двух словах, кто ты и чем занимаешься?

— Меня зовут Кристина, я из Питера, живу в Лондоне. Я работаю арт-директором в галерее современного искусства, а еще я делаю три подкаста на русском языке. И сейчас я еду в Гану снимать документальный фильм про смерть.

— А почему Гана и почему смерть? У подкаста про эти съемки такое прекрасное название — Am I Ghana Die, — что нельзя не подумать, что сначала появилось название.

— (Смеется.) Нет, название появилось сильно после того, как придумалась идея. А на вопрос, к сожалению, нет какого‑то красивого ответа, поэтому я скажу правду. Я была в Гане два года назад как турист, у нас был такой семейный трип в Гану, Того и Бенин. В Гане мне понравилось больше всего, там абсолютно сумасшедшие, необычные традиции, посвященные смерти и похоронам. Там вот эти сумасшедшие гробы, о которых много кто знает, очень прикольная церковь харизматов, у них классные одежды, они делают похоронные видосы — как на свадьбу, только на похороны. Короче, я когда все это увидела, я офигела и подумала, что это классно, я хочу вернуться и снять про это фильм. И вот я возвращаюсь и снимаю.

— А вообще тема смерти и связанной с ней культуры тебя до Ганы интересовала?

— Да нет, для меня смерть — это какая‑то вневременная вещь. Я когда обсуждала с другом фильм, я говорю: «Я не хочу заходить в банальность», — он говорит: «Кристина, ты уже в банальности». (Смеется.) Это самая банальная тема, которую можно выбрать.

Я никак отдельно смерть не изучала как предмет нигде до того, как занялась проектом. Для меня отправной точкой стал мой экспириенс в Гане, и уже от этого я начала плыть. Я начала думать, а какой у меня личный экспириенс, как это преломляет меня как человека.

— Сейчас, за пять дней до поездки, насколько цельный и проработанный у тебя план действий?

— (Весело.) Я в … [затруднительной ситуации]. (Смеется.)

На самом деле у плана есть шанс появиться в течение этих пяти дней. Что я под этим подразумеваю? У меня там забукано жилье, я везу с собой еще одного человека, я нанимаю там супермаленькое крю — одного оператора, который будет снимать B-roll (дополнительные кадры, использующиеся для «перебивки» основных съемок интервью. — Прим. ред.), и еще девочку, которая будет помогать мне организовать интервью.

У меня есть довольно большой лист потенциальных героев фильма — надо с ними со всеми назначить встречу. Но если бы у тебя был лист с номерами телефонов в Москве, то ты бы это сделал за день. В Гане все работает совсем по-другому, тут надо ко всем ехать лично, причем не одному, а с человеком, который с этим персонажем знаком. То есть по факту девочка, которую я наняла, должна взять чуваков, которые предоставили эти контакты, с ними поехать к потенциальному герою, потусить с ними, чтобы она потом могла представить меня. И всем еще нужно забашлять или купить ланч, поболтать с ними три часа. А еще Аккра, столица Ганы, это огромный город с огромным трафиком и вообще без нормального общественного транспорта, и это все стоит денег — поэтому это все сделать чуть сложнее, чем в Москве.

— А по поводу бюджета — он сейчас уже понятен?

— Есть полное ощущение, что я не укладываюсь в первоначальный бюджет. Потому что я хотела снять фильм на 3000 долларов без постпродакшна. Вчера 3000 долларов закончились, и начались влезания в бюджет, который был отложен на постпродакшн. Сейчас все основные деньги уже затрачены, это примерно 3500 долларов — я сняла все оборудование, билеты, жилье. И есть статья расходов, которые не предугадать: это взятки местному населению. Потому что в Гане какой‑то безумный уровень коррупции, Россия реально сосет (смеется). У меня … [серьезная] дилемма: когда ты платишь деньги своим героям, то это чуть-чуть преломляет объективность фильма.

Еще меня там называют whitey, и я впервые в жизни испытала на себе расизм, и это вынесло мне мозг, реально мир мой изменило. Понимаешь, privilige is invisible for those who have it (привилегия невидима для тех, кто ею обладает. — Прим. ред.). Когда к тебе это никак не относится, ты такой — «ну грустно, конечно, но, наверное, это никому особо не мешает». Как только на меня чуть-чуть это попало, я поняла, как это меняет жизнь, когда люди делают какие‑то суждения из‑за твоего цвета кожи, вообще ничего о тебе не зная. Я не понимаю, как жить с этим всю жизнь. Причем это еще не худший стереотип: «она белая — у нее есть деньги», и они, в общем, в чем‑то правы. А когда люди считают, что ты не такой умный или талантливый, потому что у тебя определенный цвет кожи, — вот это … [конец].

Но это немножко офтоп. А если вернуться к вопросу про бюджет — покупать персонажей плохо, я не знаю, насколько это вообще адекватно в документалке, и не знаю, смогу ли я снять что‑то, не башляя деньги, потому что денег хотят все — и все хотят дофига.

— А для чего тебе эта попытка ежедневного документирования процесса в подкасте и телеграм-канале?

— Во-первых, я всегда хотела попробовать делать маленький ежедневный нарративный подкаст. Мне было интересно поработать с этим форматом, он прикольный, и в нем есть жизнь — просто отдельный вопрос, как к нему подходить. У меня очень много чего происходит каждый день по этому проекту, и я не особый любитель дневников для себя, а тут я подумала, что это офигенный способ запомнить себя в моменте. Потому что, конечно, я очень быстро все забываю: мне кажется, вот я эту проблему решила, она меня больше не трогает — и я забываю, как я парилась. А тут фиксируешь живую эмоцию в моменте, можно к этому вернуться и посмотреть, откуда я пришла и куда.

— А в Гане ты попробуешь продолжать вести подкасты?

— Я точно буду продолжать подкаст, когда вернусь из Ганы, потому что на самом деле тогда история только начнется в каком‑то смысле. У меня будут километры сырого материала, я привожу монтажерку из Питера в Лондон, чтобы она со мной жила три недели и мы монтировали это вместе. У монтажерки 2000 рублей на счету, визу ей никто не даст, и надо как‑то это решить — то есть там невероятное скопище проблем.

Посмотрим, буду я это делать в Гане или нет, потому что там очень плохой интернет, помимо прочего. Но зато у меня будет с собой sound guy, который будет классно писать звук. У меня будут двенадцатичасовые смены съемок, и, скорее всего, я буду настолько настолько under pressure, что, возможно, я не потяну — ну, короче, я себя особо не будут ругать, потому что главное сейчас снять этот фильм.

— Поскольку мы договорились созвониться после поездки, я бы предложил себе оставить временную капсулу: что ты хочешь передать себе через пару недель?

— Кристина, милая, любимая, дорогая! Если ты вернешься даже с нулем минут съемок, но вернешь в целости и сохранности себя, Колю и оборудование на несколько миллионов рублей, которое вы взяли в аренду, ты уже должна быть самым счастливым человеком на свете и должна радоваться каждому дню. И пожалуйста, пожалуйста, сдержи свое обещание и возьми три дня отдыха и ничего не делай, смотри Netflix, я тебя умоляю. Я понимаю, что тебе захочется снова работать, но отдохни, котенок, отдохни (смеется). Серьезно, я думаю, что мне нужно отдохнуть — это единственное, о чем я думаю последние несколько недель.

— Жива?

— Вроде бы да. Мне защемило шею, но я сегодня массажем это решу. До сих пор пью таблетки от малярии, их нужно еще четыре дня пить, но в целом — да, все хорошо.

— Отлично. Расскажи, что вы привезли из Ганы, сколько часов съемок?

— Про часы не скажу точно, потому что сложно посчитать, но я привезла терабайт [записей] — я думаю, это около двадцати часов.

— Расскажи, что шло не так и как вы с этим справлялись?

— Я принципиально решила относиться ко всему спокойно, было совсем немного моментов, когда я действительно начинала нервничать. Вот показательная история: я приехала на интервью с 19-летним носильщиком гробов, который ненавидит свою работу, — так мне его запитчили. Я такая: ах, какая история! Приехала на интервью, оказалось, что ему 24, он свою работу обожает. Или, например, мы договорились с этим же носильщиком, что сможем поснимать следующие похороны, на которых он будет работать. Я приехала в морг, чтобы снять вынос тела, а носильщик гробов никого не предупредил, и семья … [удивилась]. Потому что представь себе: пять утра, морг, выносят тело почившей мамы, дождь, гроза, очень все серьезно. И тут какая‑то белая баба с фотоаппаратом снимает это, и никто не в курсе. (Смеется.)

Таких историй было довольно много: я думала, что все о нас знают и предупреждены, а мы приезжали — о нас никто ни слухом ни духом, и приходилось договариваться на месте. Такое с нами каким‑то образом случалось каждый день.

— А вообще как ганцы реагируют на то, что ездят белые люди с аппаратурой по моргам и кладбищам, снимают что‑то?

— Во-первых, сразу заметна разница в культуре. В России вопрос «Может ли документальная команда поснимать похороны?» встретил бы гораздо больше непонимания.

Так что сам момент съемки вопросов не вызывал; то, что я белая, вызывало некоторое отторжение. Потому что там есть распространенная история: белые люди приезжают и навариваются. С этим я сталкивалась, и когда мой локальный фиксер (локальный координатор, который помогает журналистам организовать рабочий процесс в незнакомом регионе. — Прим. ред.) объяснял от себя, про что этот проект, все становилось окей. И еще у нас с ганцами очень похожее чувство юмора — не знаю, у меня конкретно или просто русская и ганская ментальность похожи, но когда я начинала шутить, все сразу ко мне очень начинали расположенно относиться.

— А можно уже сейчас узнать, какие истории, скорее всего, попадут в финальный монтаж?

— Есть такой момент: там похороны очень коммерческие. Когда мы говорим «коммерческие похороны», мы подразумеваем, что там продаются гробы, украшения, еда. Но на самом деле коммерческие они, потому что цель семьи — на похоронах навариться. То есть хорошие похороны — те, на которых семья заработала. Такая мечта российских молодоженов, когда ты взял кредит и потом деньгами, которые тебе подарили, ты свадьбу окупил и заработал. Так вот, там реально люди занимают деньги, чтобы поддержать свою репутацию и потом навариться. Потому что пожертвования на похоронах — это обязательная история. Есть ритуальный момент, когда все гости выстраиваются в линию и скидывают деньги.

Я была на похоронах, где ящики для пожертвований были непрозрачными, и сняла крупным планом, как люди делали жест рукой, как будто кидают деньги, а на самом деле ничего не кидали: это было очень забавно. Но мне объяснили, что на похоронах поменьше сидит специальный человек с блокнотиком, который записывает, кто сколько дал.

— А вам тоже приходилось в этом участвовать?

— Нет, на самом деле это удивительно, потому что я не ожидала, что так получится, — но мы ни одному герою не заплатили ни цента. Это была моя принципиальная позиция, артикулируемая для местной, ганской команды, которая на самом деле не была такой принципиальной. Потому что если бы мне сказали «Ну Кристин, с тобой никто без бабла разговаривать не будет», наверное, я бы взяла и бабло заплатила — а что делать. Но мы как‑то так все разрулили, что все с нами согласились общаться бесплатно, что в Гане удивительно, потому что они за так ничего не делают даже друг другу. Мы всем дарили подарки из Poundland, это такой аналог магазина «Все по 50». Я всем дарила дешевый парфюм и полотенца — но только после интервью, и мы не говорили им, что будут подарки, поэтому насколько можно было это сделать этично, настолько это было этично.

— Две недели назад ты пожелала себе три дня отдыхать и смотреть Netflix. Удается ли сдерживать обещание?

— Это проблема. (Смеется.) Я помню, что сказала еще, что если не привезу даже ни минуты материала, это будет большой успех. Конечно, я считаю, что это … [фигня], потому что в какой‑то момент начало получаться так хорошо, что все это из разряда прикола перешло в разряд нормальной документалки, и сейчас на монтаже решится вопрос: это будет нормальная документалка или нормальная плохая документалка.

А по поводу трех дней — я честно поспала два дня. Это считается? Потом я села работать, потому что подкасты мои не ждут.

— Это подкасты про Гану, которые остановились как раз в тот день, когда мы разговаривали в прошлый раз, или остальные твои подкасты?

— Подкаст про Гану продолжится. Я чуть поменяю формат, он будет не каждый день, а, может быть, пару раз в неделю, и я буду выкладывать аудиозаписи из того, что я сняла: какие‑нибудь кусочки интервью, аудиозаметки. Плюс все остальные подкасты продолжатся, завтра будет выпуск «Это провал», в субботу будет «Кристина, добрый день».

— Напоследок очень специфичный вопрос: можешь дать три совета человеку, который едет в Гану снимать документалку, — условно говоря, себе же пару месяцев назад?

— Снимайте рядом с домом о том, в чем разбираетесь. (Смеется.) Нет, на самом деле это шутка, хотя и не шутка. Но если вдруг кто‑нибудь еще решил ехать в Гану снимать документальный фильм про смерть, в чем я очень сомневаюсь, то что бы я посоветовала…

Во-первых, отношения с деньгами. У местных совершенно другое понятия о том, как обращаться с деньгами. То есть у вас может быть понимание, что вы о чем‑то договорились, а у них понимание абсолютно другое. Поэтому все договоренности с местным населением вы должны выписывать на бумагу, как будто пишете очень … [подробный] юридический контракт: сколько кому платите, прописываете, что не заплатите ничего больше, сколько человек должен отработать — все в этом духе. Даже то, что кажется нам очевидным, там нужно прописать, чтобы не было проблем.

Во-вторых — скорее всего, любой человек, который начнет делать ресерч на тему поездки в Гану, столкнется с тем, что там абсолютно непонятный порядок цен. В этом нет никакой логики, с этим нужно просто смириться. И если вам говорят «Это Гана, please», нужно посылать нафиг и говорить «Ну мне надо», потому что в принципе все возможно, если честно.

— А «It's Ghana, please» — это какая‑то местная фраза?

— Не знаю, почему, но они слово «please» вставляют везде. Например, «All right, please, welcome» или «All right, please, have a good day». А у меня была девочка, которую я хотела нанять на работу, но потом она сама слилась, — она на любой мой вопрос или пожелание говорила «It's Ghana, please» в том смысле, что это Гана, поэтому невозможно сделать, как я хочу.

— Ну и третий совет?

— Там есть Papaye, это такая забегаловка типа «Макдоналдса», но только местная. Мой совет — питайтесь там: там самый вкусный рис, который я в жизни ела.