«Наесться классики, чтобы из ушей лезла»: как весело рассказывать об искусстве

Гаврилов: «Мы, как мне кажется, в последнее время оказались заложниками калокагатии: от нас требуется, чтобы все было совершенным и добрым по природе. И «Страдающее Средневековье», и «Омерзительное искусство» — это книжки про то, что то, чем мы восхищаемся, совершенно не обязано быть совершенным и прекрасным, а может быть страшным, может включать в себя зоофилию и расчлененку».

Багдасарова: «По моим ощущениям, это связано с тем, что мы все —продукт отбора советской цивилизации, которая в течение почти века доносила до нас прекрасное, самые лучшие образцы культуры, литературы и кинематографа, — и поэтому мы привыкли, что искусство красивое, доброе и хорошее. А сейчас, когда мы влились обратно в мировое сообщество, на нас все это обрушивается, и нам дискомфортно от того, что это оказалось не так».

Гаврилов: «Я на самом деле этого ощущения «давайте все станет немедленно добрым и прекрасным» в современной американской культуре наблюдаю ничуть не меньше, чем в постсоветской».

Багдасарова: «Но у них это реакция на то, что было все дозволено, а у нас — привычка, оттого что нас в школе учили, что все хорошо».

Багдасарова: «Cамое умное, что я сделала, когда начала собирать эту рукопись, я сказала: я не буду брать ничего из Библии. Это спасло меня: сейчас я читаю рецензии, — а половина рецензий ругательные, например, за «оскорбление образа Геракла», — и если бы там было что-то из Ветхого Завета или, не дай бог, из Нового, меня бы вообще распяли. Я собрала все, что написала в блоге, потом выбрала из этого то, что подходит по каким-то внутренним цензурным рамкам. А потом издатель сказал, что нужно еще определенное количество знаков, — и я дописала примерно треть».

Багдасарова: «Я видела две профессиональных рецензии: одна на «Горьком», главный редактор которого написал, что это амикошонский пересказ мифов, — почти все остальные книги из лонг-листа «Просветителя» он похвалил, — а вторая, наоборот, от сайта artinvestment.ru. Владимир Богданов меня читает давно, он человек, который плотно занимается классическим изобразительным искусством, и его тоже от него тошнит, как и меня, поэтому он понимает вот весь смак того, чтобы относиться к этому искусству вот так — потребительски, издевательски».

Софья: «Как говорят некоторые психологи, юмор — это способ контроля жизни. То есть когда ты не можешь контролировать ситуацию каким-то другим способом, ты становишься над ней, смотришь на нее с точки зрения юмора, и таким образом ты спасаешь свою психику в состоянии стресса. Вот этот способ восприятия жизни с помощью юмора — это спасение психики, и хорошо, что у нас он есть».

Гаврилов: «На самом деле категории нон-фикшена и художественной литературы совершенно друг другу не противопоставлены. Нон-фикшен — это то, что не выдумано, а фикшен — то, что выдумано; художественная проза — это то, что хорошо написано, а нехудожественная проза — то, что написано плохо. В восьмидесятых годах была очень большая дискуссия, вызванная интервью, кажется, Венедикта Ерофеева, у которого было спрошено, у кого сегодня лучший русский язык; он отвечал, что у Гаспарова и Аверинцева. Это была высокая научная литература, даже не вполне научпоп, написанная с замечательным литературным прилежанием.

То, что в этой книге происходит, быть может, для многих читателей непонятно и незаметно. Вообще-то в современной русской литературе нету канона разговорной речи, записанной на бумаге. Если просто расшифровываешь, как звучит улица, это читать невозможно. Складывание вот этого канона началось довольно поздно, под конец шестидесятых годов; единственное существенное достижение советского времени — это, пожалуй, Довлатов, потом появляются какие-то еще люди, в начале своего творчества интересно с этим работал Гришковец. И мне то, что в этой книжке делается, в особенности интересно с точки зрения литературы. Мне кажется, это очень яркая и существенная заявка на новый язык.

Строго говоря, сама конструкция научно-популярной книги изначально была очень приближена к тому, что делает Софья. Потому что любая популярная книга о науке должна рассказывать тем языком, который будет абсолютно прозрачен для человека, не потратившего двадцать лет на подготовку к чтению этой книжки. К сожалению, сами ученые делать это разучились довольно давно. Например, книжка Ньютона «Математические начала», которая создала ту физику, которую мы знали до Эйнштейна, была бестселлером своего времени и постоянным предметом обсуждения в светских салонах: нормальный джентльмен должен был прочитать ее от начала до конца и иметь собственное мнение по ее поводу. Она написана довольно ясно. В самом начале XX века «Путешествия» Семенова-Тян-Шанского читаются — просто невозможно остановиться, пока не проглотишь три тома подряд, потому что это блистательный язык и замечательная повествовательная манера. Но потом что-то случается, ученые куда-то прячутся, чтобы объяснить, что они надумали, приходится нанимать отдельных людей, постепенно эти люди перестают понимать, что в действительности думали ученые, — ну и так далее. Так появляется высокий канон советского нон-фикшена. И то, что делается сейчас, — это попытка нахождения баланса между содержательной глубиной и внятностью изложения.

Но каждый раз, когда появляется книжка по-настоящему увлекательная, возникает скандал. В прошлом году книжка «С ума сойти» стала лауреатом «Просветителя». По этому поводу был чудовищный скандал, и один из членов жюри произнес фразу, которая с тех пор горит в моем сердце: «Есть просвещение, которое увеличивает количество знания, а есть просвещение, которое уменьшает количество боли». Если книга может сделать жизнь людей, которые ее прочтут, менее чудовищной, — это и есть ее высокое достоинство. И странным образом мне кажется, что книжка Софьи делает и то и другое.

С одной стороны, конечно, это книга, которая увеличивает количество знания. Я десять лет подряд был редактором «Книжного обозрения» и очень хорошо представляю себе структуру чтения россиянина. Я не верю в существование подростка, который Куна не читал, спрыгнул с лонгборда, купил книжку Багдасаровой — и все понял про Геракла. Чтобы эту книгу взять в руки — несмотря на то, что она в подростковом смысле довольно привлекательна, — все-таки нужно иметь некоторую базу. Но с одной стороны, она расширяет круг людей, которые могут прикоснуться к древнегреческой мифологии и тем основным сюжетам, на которых базируется все европейское искусство, а с другой стороны, она, как мне кажется, снижает порог вхождения. Когда человек подходит к какой-нибудь области искусства, непременно на пороге стоят мудрые старцы, которые говорят: «Прочь, неуч, ты ничего не поймешь, пойди тренируй вкусовые сосочки». Как школьный учитель, я эту позицию ненавижу. Мне кажется, что человек, который встречает неуча, должен быть способен быстро объяснить, почему там, за его спиной, хорошо».

15 октября в 19.30 в книжном магазине Pioner Bookstore журналист и писатель Анна Немзер расскажет о сборнике «Музей 90-х. Территория свободы», а журналист Евгений Бузев — о сообществе «Она развалилась». Вход свободный, по регистрации.