В первом приближении «Тайные виды на гору Фудзи» — это чистый Пелевин в классическом его проявлении. Неторопливый, даже медитативный язык, немного размазанный по диалогам с неуклонным ускользанием в философские размышления. Снова обращения к Кастанеде, снова галлюцинаторные опыты, буддистские учителя, которые еще с «Чапаева и Пустоты» преследуют Пелевина, как эринии Ореста. Немногое изменилось и в художественном языке, и в приемах автора. Но если в «Чапаеве» чувствовалась такая концентрированная энергия, что после чтения вполне могло наступить просветление без всяких вспомогательных веществ, «Тайные виды…» кажутся ватой с иголками: вроде мягенько, а колется.
Собственно, без спойлеров пересказать роман сложно, но заглавная метафора раскрывается на 16-й странице, когда стартапер из Сколково Дамиан рассказывает олигарху Феде о том, что «вершина Фудзиямы — несомненный символ высочайшего достижения. Настолько в реальности невозможного, что его используют сугубо фигурально. Мол, ползи, улитка, вверх, к чуду, и не надейся даже, что доползешь, а пребывай в здесь и сейчас, пока не сдохнешь от стресса».
Сотня возможностей сдохнуть от стресса предоставляется как главному герою Феде, олигарху в поисках несбыточного счастья, так и Тане, Фединой школьной возлюбленной, потрепанной жизнью и временем. Превращения «из лоховатой кисы в светскую львицу» так и не происходит несмотря на все мистические апгрейды — Таня вращается по кольцевой, вся жизнь ее, как говорила Раневская, — «затяжной прыжок из … [женского полового органа] в могилу». И только в финале, который обставлен как бы как хеппи-энд (на самом деле нет), все возвращается на круги своя.
А теперь переходим к самому важному — к тому, из-за чего, собственно, роман Пелевина родился не в далеких девяностых, а словно вырос из сегодняшней новостной повестки — феминизма и истории с #MeToo. Пелевин безжалостен — мизогиния читается в каждом описании, каждой ситуации и оценке: даже иронично представляя героиню, он сравнивает женскую красоту с бенгальским огнем, который погаснет, когда женщина перейдет рубеж двадцати с лишним лет.
Надо признать, что и в предыдущих своих текстах автор не отличался ни профеминистской позицией, ни даже использованием актуального инструментария прогрессивной современной литературы — нельзя же на полном серьезе считать постмодерн самым передовым ее краем. Интересная социальная рифма: то, что здесь и сейчас мы вынуждены говорить о мизогинии Пелевина, а не изучать актуальное женское письмо, которое так и находится в серой зоне умолчания и придавлено как буквальным, так и символическим капиталом более известных авторов (чаще всего мужчин).
Надо отдать автору должное за расширение диапазона мизогинии: по Пелевину женщина является инструментом не только утоления сексуальных потребностей мужчины, но и разрушения его возможностей духовного роста и просветления. Для этого в современности реконструируется словно вдохновленная СоланасВалери Соланас Американская радикальная феминистка, известная покушением на художника Энди Уорхола и «Манифестом общества полного уничтожения мужчин». секта феминисток, чья задача вновь (это «вновь» — пелевинское, в полной мере говорит о нем) вернуть матриархат и отвоевать у мужчин зоны влияния.
Противоположностью патриархата у автора служит вовсе не мир прозрачных горизонтальных связей, но такая же вертикальная иерархическая структура с властью одного гендера над другим. Тут и обнажается главная проблема книги.
В какой-то момент кажется, что это некий абстрактный феминизм в представлении домашнего насильника из Пскова, который боится, что современность отнимет у него право на насилие, а идеальной женщиной станет алхимический трансгендер с полиорхизмом, которая гордо сообщит: «Патриархия во мне достигла своего предела и обрела свою смерть».
Помимо кухонного феминизма перед нами словно огромная колонка Олега Кашина, отзывающегося на все, даже самые слабые постанывания реальности, — не хватает разве что «Новичка». Хэштег #MeToo обыгрывается с холодным цинизмом — помещен на футболку филиппинки-уборщицы (и превращается в глагол «мету»), которая внезапно оказывает герою сексуальные услуги. По договоренности и никак иначе — а то вдруг обвинят в харрасменте, время, знаете ли, такое (где иногда обвиняют в насилии только для сбора лайков).
Но есть и «хорошие» новости (большая часть — опять про женщин):
а) известная песня Елены Ваенги раскрывает код бытия;
b) все женщины — немного Монеточки, но это не ок;
c) «крутой мужик убивает других мужиков. Крутая телка с ним после этого спит: древний способ соучастия в убийстве»;
d) «оргазм напоминает обещание, которое природа дает — и тут же берет назад»;
e) «бывает, что фотографий в фейсбуке много, а кушать совсем нечего» (и здесь Виктор Олегович как никогда прав).
Но, пожалуй, самый главный, почти неразрешимый вопрос таится в аннотации: почему же роман, оказывающийся духовной «Одиссеей», представляют нам как воинственную «Илиаду»? Может быть, по той же тайной причине, по которой и Пелевин подменяет феминизм мужененавистничеством, а просветление пустотой?
Как говорится, смотрите не перепутайте.
Издатель
Эксмо, Москва, 2018
Купить