Спикер Роудс уходит, а я еще некоторое время смотрю на закрытую дверь. Сам не знаю, чего я от него ждал. Старого доброго патриотизма? Чувства ответственности? Капельки веры в президента?
Ну-ну, мечтать не вредно. В меня больше не верят. Просто невыгодно стало. Людей поощряют двигаться в ином направлении.
Итак, Роудс возвращается в свой угол, чтобы возглавить армию, которой даже толком не управляет. Его собственный кокус дергается от малейшего щебета в соцсетях. Порой и моя партия немногим лучше. Сегодня поддерживать демократию значит вестись на сиюминутные блага «Твиттера», «Снэпчата», «Фейсбука» и круглосуточных новостных циклов. Современные технологии мы используем, чтобы вернуться к примитивному виду человеческих отношений. СМИ знают, что продается хорошо: конфликты и разногласия. Сегодня проще поддаться гневу, а не искать ответы, проще негодовать, чем думать; эмоции оттеняют логику. Ханжеские и ядовитые остроты выдают за откровенный разговор, а спокойные взвешенные ответы кажутся затасканными и неискренними. Вспоминается старый политический анекдот: почему вы сходу отталкиваете людей? Помогает время экономить.
Сегодня даже правду от лжи отличить очень непросто, потому что грань между ними с каждым днем размывается все сильней.
Нам не выжить без свободной прессы, которая умеет соблюсти эту тонкую грань и следовать за фактами, куда бы они ни вели. Однако мир давит на журналистов, по крайней мере, на тех, кто освещает политику, заставляет действовать ровно наоборот: пользуясь данной им властью, СМИ раздувают из мухи слона, цепляются к малозначительным промахам любых политиков, даже честных и деятельных.
Возникает «ложная равнозначность». Если выставляешь на свет слона в одном политике или партии, то надо срочно отыскать муху в противоположном лагере и раздуть из нее слона, чтобы тебя не обвинили в предвзятости. Тем более, «слоны» приносят определенную выгоду: сюжетам дают больше времени в вечерних новостях, в «Твиттере» тебя цитируют миллионы, и есть, чем заполнить время в ток-шоу. Но когда мух не отличить от слонов, компании и правительства уделяют слишком мало времени и сил тому, что по-настоящему важно людям. И даже если мы беремся за дело, нас глушит очередная сенсация.
Однако за все приходится платить. Растут разногласия и недовольство, принимаются не те решения, упускаются возможности. Все больше политиков плывет по течению, ведь у них нет стимула для свершений; они раздувают пламя ненависти и гнева, хотя должны бы его гасить. Все понимают: так нельзя… увы, сиюминутные выгоды соблазнительны, и мы предпочитаем верить, что наша конституция, общественные институты, верховенство закона и права выдержат любую напасть, а наши свободы и образ жизни не пострадают.
Я пошел в президенты, чтобы разорвать этот порочный круг. И по-прежнему надеюсь на успех, хотя сейчас мне надо разобраться с врагом у ворот.
Входит Джо-Энн.
— Пришли Дэнни и Алекс.
Джо-Энн раньше работала у губернатора Северной Каролины, которого я сменил. Она тогда впечатлила меня тем, как умело сопровождала передачу полномочий. Все ее боялись. Меня предупреждали: не нанимай ее, она из «этих», из оппозиции, но сама Джо-Энн сказала мне тогда: «Господин губернатор, я недавно развелась, у меня двое детей в средней школе, и я на мели. Я не опаздываю, больничные не беру, печатаю быстрее, чем вы можете диктовать, а если станете вести себя как кретин, я первая вам об этом сообщу». С тех пор она всегда со мной. Ее старший ребенок недавно поступил на работу в министерство финансов.
— Господин президент, — приветствует меня Дэнни Эйкерс, юрисконсульт Белого дома. В округе Уилкс, что в Северной Каролине, мы были соседями, вместе росли в крохотном городке площадью в одну квадратную милю, ютившемся между шоссе и единственным дорожным знаком. Вместе купались на речке, рыбачили, катались на скейтах, гоняли мяч и охотились. Учили друг друга завязывать галстук, прилаживать леску к удочке и подавать крученый. Вместе мы прошли через все — от начальной школы до университета Северной Каролины. Даже в армию вместе пошли, записались в рейнджеры. И только в «Буре в пустыне» я участвовал без него: Дэнни не откомандировали в отряд «Браво», как меня, и он не воевал в Ираке.
Потом, когда я, оправившись от ран, пытался — безуспешно — начать бейсбольную карьеру, Дэнни вернулся на юрфак университета. И именно он познакомил меня с третьекурсницей Рейчел Карсон, когда я сам поступил туда учиться.
— Господин президент… — По Алексу Тримблу сразу скажешь — агент Секретной службы. Грудь колесом, короткая стрижка; чувством юмора не блещет, зато на удивление прямой и сильный, охраной руководит эффективно и ответственно, как военными операциями.
— Присаживайтесь. — Мне бы вернуться за стол, но я сажусь на диван.
— Господин президент, — начинает Дэнни, — мой меморандум к статье три тысячи пятьдесят шестой восемнадцатого раздела. — Вручает мне документ. — Вам длинную или короткую версию? — спрашивает он, хотя ответ знает заранее.
— Короткую. — Меньше всего сейчас хочется читать юридическую писанину. Нисколько не сомневаюсь, что меморандум подготовили тщательно. Прокурором я обожал сражения в залах суда, но Дэнни — истинный правовед: кайфует, штудируя последние решения Верховного суда, оспаривает нюансы права и ценит письменное слово. Когда я стал губернатором, он закрыл собственную фирму и пошел ко мне юрисконсультом. С обязанностями справлялся отлично, но потом президент назначил его в Апелляционный суд четвертого округа США. Свою работу там Дэнни обожал и мог бы счастливо трудиться до конца жизни, если бы я не стал президентом и не позвал его к себе снова. — Скажи просто, что мне можно, а чего нельзя.
Дэнни подмигивает.
— По закону, от охраны отказываться нельзя. Однако есть прецедент: можно отказаться временно, воспользовавшись правом на уединение.
Алекс Тримбл смотрит на меня тяжелым взглядом. Эту тему я с ним обсуждал ранее, так что он не удивлен.
— Господин президент, — произносит Алекс, — при всем уважении, вы ведь не серьезно?
— Серьезнее некуда.
— Но ведь не сейчас же…
— Решено.
— Можно расширить защитный периметр, — предлагает Алекс. — Или выслать группу вперед вас.
— Нет.
Алекс стискивает подлокотники кресла, слегка приоткрыв рот.
— Хочу на минутку остаться наедине со своим юрисконсультом, — прошу я.
— Господин президент, не надо, прошу вас…
— Алекс. Оставь нас с Дэнни на минутку.
Тяжело вздохнув и покачивая головой, Алекс выходит.
Дэнни оглядывается на дверь, желая убедиться, что он и правда ушел. Потом оборачивается ко мне.
— Сынок, да ты безумнее мартовского зайца, — пародирует он мою маму, вспомнив ее любимую присказку. Он помнит их все, не хуже моего. Родители Дэнни — хорошие, работящие люди — дома бывали не часто. Отец работал на грузоперевозках и надолго уезжал, а мать трудилась в ночную смену на местном заводе.
Мой отец преподавал математику в старших классах и погиб в автокатастрофе, когда мне было четыре. Мы с матерью жили на пособие и то, что ей удавалось заработать официанткой в закусочной «У Кудряшки Рея» недалеко от Миллерс-Крик. Зато ночевала она дома и помогала Эйкерсам с Дэнни. Она его любила как родного, а он у нас проводил времени не меньше, чем со своими.
Обычно, стоит ему напомнить о детстве, как я улыбаюсь. Однако сейчас я лишь подаюсь вперед и потираю ладони.
— Так, ты расскажешь мне, что происходит? — начинает Дэнни. — А то я уже с ума схожу.
Почувствуй себя в моей шкуре!.. Дэнни умеет меня успокаивать. Став президентом, в нем и в Рейчел я находил утешение в трудные минуты. Поднимаю на него взгляд.
— Мы сейчас не форель ловим в Гарден-Крик.
— Славно. Ты бы и под страхом смерти не смог как следует забросить удочку.
И снова я не улыбаюсь.
— Эй. — Дэнни пересаживается на диван и шутливо бьет меня по коленке. — Ты же не в одиночку все будешь разруливать. Я с тобой. Я всегда был рядом, во все времена. И всегда буду.
— Да… знаю. Знаю.
— Дело не в импичменте — это само собой разрешится… Так в чем? Лестер Роудс? Да он такой тупой, что не сумеет слить мочу из ботинка, даже если ему дадут инструкцию.
Дэнни достал из нафталина еще одну коронную фразу мамы Лил. Напоминая о ней, он напоминает и о ее силе. Когда погиб папа, мама держала меня в черном теле — не хуже иного сержанта-инструктора. Лупила меня по башке за грамматические ошибки и просторечия, обещала шкуру с меня спустить, если не поступлю в колледж. Рано утром уходила на работу, а возвращаясь, приносила два пенопластовых контейнера еды — ужин для меня и Дэнни. Потом садилась проверять наши уроки, расспрашивая, как прошел день в школе, а я массировал ей ноги. Мама любила повторять: «Вы, мальчики, не настолько богаты, чтобы плохо учиться».
— Дело в другом, да? — спрашивает Дэнни. — В том, о чем мне нельзя рассказывать, из-за чего ты в последние две недели перекроил половину рабочего графика? Из-за чего так живо заинтересовался военным положением, хабеас корпус и контролем цен? Из-за чего молчишь как рыба, когда тебя спрашивают о Сулимане Чиндоруке и Алжире, и пока Лестер Роудс вышибает из тебя дух?
— Да, — говорю. — Все из-за этого.
— Ясно. Насколько все плохо по шкале от одного до десяти?
— Тысяча.
— Боже! И ты просишь спустить тебя с поводка? Должен сказать: мысль просто ужасная.
Может, и так, но лучше идей нет.
— Ты напуган, — замечает Дэнни.
— Да уж, напуган.
Некоторое время сидим молча.
— Знаешь, когда я последний раз видел тебя таким напуганным?
— Когда в Огайо за меня отдали больше двухсот семидесяти электоральных голосов?
— Нет.
— Когда узнал, что отряд «Браво» отправляют в бой?
— Нет, сэр.
Я приглядываюсь к Дэнни.
— Когда мы выходили из автобуса в Форт-Беннинге, — говорит он. — Сержант Мелтон кричал: «Где эти Е-4? Где эти мажоры и спиногрызы?» Мы еще из салона не выбрались, а он уже точил нож на вчерашних студентов, которые начинали службу в офицерском чине и с повышенным жалованием.
— Помню, — хихикнув, говорю я.
— Ну вот. И как он нас муштровал до потери пульса, тоже помнишь? Никогда не забуду выражение твоего лица, когда мы шли на выход из автобуса. У меня, наверное, было такое же. Тряслись мы, как мыши в змеином логове. А помнишь, как ты повел себя?
— Штаны обмочил?
Дэнни смотрит на меня прямо.
— Неужели забыл, рейнджер?
— Честно слово.
— Ты пошел вперед меня.
— Правда?
— Правда-правда. Я-то сидел у прохода, а ты у окна, и мне было выходить первым. Но когда сержант заорал, ты локтем отпихнул меня в сторону, чтобы выйти раньше. Страх страхом, однако ты инстинктивно решил защитить меня.
— Ха… — Совсем этого не помню.
Дэнни хлопает меня по ноге.
— Так что можете бояться сколько угодно, президент Данкан, — говорит он. — Но свою судьбу я вверяю вам.
Издатель
«Эксмо», Москва, 2018, пер. Н.Абдуллина, М.Молчанова