Великий Фредерик Малль о приключениях в современной парфюмерии

Барышников: Сказать, что я парфюмерный эксперт, это будет очень громко. Я люблю духи, просто собираю их, наслаждаюсь. Мне очень хочется понять ваше определение высокой парфюмерии, назовем ее так. Потому что суть независимых нишевых компаний в чем — произвести парфюм, не призванный нравиться всем. Большинство масс-маркет-духов созданы такими, чтобы нравиться каждому. Ведь носить ваниль значительно легче, чем деготь или чернила морской каракатицы. Понятно, что есть экспрессивные, тяжелые вещи, которые просто физически не могут нравиться человеку средней полосы, зато понравятся человеку восточному. Как вы для себя определяете высокое парфюмерное искусство, в чем оно заключается?

Малль: Я думаю, что главным здесь является сильная связь между автором и продуктом. Когда парфюмер придумывает некий продукт, он не думает о том, как продать его 15-летним девочкам в Словении. Нельзя соглашаться на компромиссы. Если для аромата необходим какой-то сорт розы, нужно брать самый лучший образец этого сорта. Вы не смотрите на цену, не говорите: возьму-ка я подешевле, разницу никто не заметит. Когда мы говорим о роскоши вообще, важно помнить, что речь не только, а скорее даже вообще не о конечной стоимости. Продукт должен создавать новый опыт. Это не попытка завернуть дешевую вещь в дорогую упаковку и таким образом сделать ее как бы роскошной. Это попытка познакомить покупателя с ходом мыслей автора — а тот, конечно, должен сделать его идеально, от идеи до конверта, в который вы кладете чек. Это не означает, что конверт должен быть позолоченным. Но все должно быть выполнено со вкусом.

Зубцова: Из чего вообще складывается цена и легенда парфюма сейчас? Могут ли парфюмеры ссылаться на использование драгоценных субстанций вроде уда и амбры, их же наверняка синтезируют?

Малль: Когда мы начинали в 2000 году, все основные правила и регламенты были введены. И нам было уже немножко легче, чем старым производителям, которые в своих ароматах использовали ингредиенты, которые по новому регламенту следовало заменить. В некоторых ароматах под санкции попали до 5 ингредиентов: это уже проблема, целая дыра в композиции. Впрочем, если говорить про уд и амбру, это два разных случая. Уд — это все-таки агаровое дерево. Это означает, что его можно выращивать. Вот, скажем, наш аромат Carnal Flower содержит рекордное количество уда на рынке, и IFF — наш поставщик — специально для нас его выращивает. Поэтому с удом, туберозой и прочими ботаническими ингредиентами все в порядке.

Если говорить про амбру, то это секрет, выделяемый кашалотами, и такой сырьевой материал, который можно добывать просто в воде. Его действительно достаточно сложно добыть, но у известных парфюмерных компаний есть свои каналы поставки.

Анни: Фредерик, скажите, считаете ли вы, что мы сейчас переживаем расцвет парфюмерии?

Малль: Было несколько расцветов в истории парфюмерии, например, 1920-е годы, когда появились первые экспериментаторы с различными химическими ингредиентами ароматов. В 1990-е годы прошлого века случилась, условно, смерть парфюмерии: на рынке стали преобладать в основном массовые марки, но затем случился разворот в другую сторону.

Берлянская: С начала существования компании выпущено 23 аромата, все ли они одинаково успешны?

Малль: Не все они были одинаково коммерчески успешны, какие-то были лучше, какие-то хуже, но провалов не было. Даже если некоторым нашим покупателям кажется, что какой-то аромат получился менее удачным, чем другие наши работы, мы все равно предлагаем его нашим клиентам, так как любой наш аромат — важная часть нашего имиджа.

На каждый аромат в среднем тратится от восьми месяцев до полутора лет, и поэтому я не могу сказать парфюмеру, что год работы был зря. Я рассматриваю свои отношения с ароматами так же, как отношения с людьми. Это может быть открытый брак, это может быть традиционный брак, но если вы выбрали партнера, то вы должны играть по правилам.

И поэтому наши покупатели могут найти абсолютно все наши ароматы у меня на сайте. Кроме того, одна из проблем массовых брендов заключается в том, что они пытаются найти какой-то одноразмерный подход к созданию ароматов — так, чтобы аромат нравился абсолютно всем в мире. Мы же считаем, что вся наша деятельность направлена на то, чтобы доказать, что мир все еще имеет свою специфику в разных местах. И что меня радует — в разных странах разнятся цифры продаж по разным ароматам. А это означает, что мы можем разным людям предлагать разное. И таким образом сохранять ту специфику, которую мы всегда стремились достичь.

Зубцова: Всегда ли синтетический ингредиент хуже натурального? Если говорить о тех же заменах после парфюмерных санкций.

Малль: Недоверие к синтетическим ингредиентам — чистое предубеждение. Парфюмерия — это искусство, которое живет веками. И хотя мы можем раздобыть рецепты ароматов, которыми пользовалась Мария Антуанетта, мы никогда не будем их производить и продавать, потому что это отвратительные ароматы. Расцвет парфюмерии пришел с эпохой химии, когда появились новые технологии, которые позволили экспериментировать. И в этом смысле у химиков есть уникальная возможность, которой, например, нет у художников. Потому что художники не могут себе позволить найти новый цвет и добавить его в радугу, там все цвета уже представлены. А химики могут… Первый такой синтезированный аромат вышел в 1889-м, и с тех пор мы живем в новой эпохе парфюмерии.

Химия нам необходима для новых красок в парфюмерии и для повышения точности ароматов. Бывают химические ингредиенты, которые создают какие-то совсем новые ноты, а бывают ингредиенты, которые называются идентичными натуральным, и с ними попросту удобнее. Если мы берем естественный ингредиент, то в нем всегда есть нечто, что нам нравится, и нечто, что нам не нравится. И мы должны с этим мириться. В то же время химия представляет нам возможность приглушить то, что нам не нравится, и акцентировать внимание на лучшей стороне аромата.

Юдов: Принято считать, что восприятие аромата всегда субъективно. Вы можете назвать объективные критерии выдающегося аромата? Возможно ли это в принципе?

Малль: В университете я изучал историю искусств, и сейчас, когда я отправляюсь в музей, мне одинаково нравятся работы Джексона Поллока или ван Эйка. Они оба гении — а значит, их художественная ценность не касается времени, сюжета картины или авторской манеры. Впрочем, у всех великих классических ароматов есть нечто общее. Мастер, который меня обучал моему делу, сказал мне, что лучше думать не о духах, а о запахе духов на реальном человеке. Я потратил годы, для того чтобы по-настоящему понять эту идею. А парфюмер София Гройсман, с которой я работаю в Америке, говорит, что хороший аромат не должен мешать смотреть телевизор. Он должен быть уютным, комфортным и естественным для человека.

Второй элемент — это новизна, изящество идеи. Не обязательно каждый раз придумывать запах, какого раньше не существовало в природе. Скажем, мы сейчас запускаем новый аромат, в котором месье Бруно Йованович использовал пачули. Нет ничего революционного в пачулях — но важно уметь с этим играть, превращать во что-то неожиданное.

И третье, что отличает все великие ароматы… По-настоящему хороший аромат можно очень просто объяснить. И это же можно применить к формулам: она должна быть короткой и простой, но при этом все ингредиенты — на своем месте и хорошо друг с другом сочетаются.

Юдов: Многие начинающие парфюмеры приносят вам свои работы с надеждой на то, что вы начнете издавать. Но вы говорите, что большинство этих работы отвратительно. Назовите пару главных ошибок, которые свойственны начинающим парфюмерам?

Малль: Молодые парфюмеры зачастую сразу хотят выпустить хит, поэтому идут советоваться к разным жуликам из маркетинга, а те рекомендуют взять какой-нибудь бестселлер, немножко его подправить и выдать за свое. Доминик Ропион свой первый хит создал через 5 лет работы в очень серьезной лаборатории. Он стал легендой только через 17 лет после выпуска из парфюмерной школы. То же самое можно сказать о Жан-Клоде Эллена. Но не будем ворчать про нынешнюю молодежь: время меняется. Сейчас юные парфюмеры снова начинают интересоваться созданием ароматов с нуля.

Хмелевская: У вас в коллекции есть ароматы из записных книжек Эдмона Рудницка. А с кем из старых-старых парфюмеров вы бы хотели поработать, если бы такая возможность представилась?

Малль: Отвечу коротко: с Жермен Селье!

Борисов: У вас две штаб-квартиры, одна в Америке, другая в Париже. Нет ли у вас ощущения, что раньше правила игры диктовали французы, а теперь парфюмерия стремится к американским вкусам?

Малль: Если вы приедете в Нью-Йорк и посмотрите, как мы работаем, вы увидите: мы там все говорим по-французски. Только София Гройсман говорит по-русски (она из Белоруссии) и по-английски. Если говорить про разницу между культурами, то сейчас в Америке по сравнению со Францией почти не производится интересных ароматов, хотя с 1960-х по 1990-е годы самые интересные ароматы появлялись в Америке. Estée Lauder — эта компания выпускала, пожалуй, даже больше интересных ароматов, чем достойнейшие французские производители.

Зубцова: Многие поклонники загрустили и обеспокоились, когда вы продали свою компанию и попали под крыло Estée Lauder. А на самом деле что изменится для Editions de Parfums Frédéric Malle?

Малль: Ничего не изменится. Сейчас я работаю с людьми, которых в самом деле можно назвать ведущими экспертами в индустрии. Поэтому мы будем делать то же самое, что раньше, но быстрее и лучше.