Иконы Цой жив: место гибели Виктора Цоя 25 лет спустя

Суббота, 15 августа, 11 часов утра. Немолодой мужчина в синем трико и футболке с портретом Цоя нервно размахивает руками в толпе поклонников, которые начали съезжаться на 35-й километр шоссе еще с пятницы: «Я уже двадцать пять лет просто в … [ужасе]. Ну, допустим, работал он над альбомом — но ведь доделал! Ну, муки творчества, устал, не спал — все понятно. Поехал на рыбалку — ок. И что? Вот именно тут в полдень взял и заснул? Я даже эксперимент проводил: специально поссорился с женой, довел себя до белого каления, не спал ночь, туда же, куда Витя, на рыбалку съездил на рассвете — это рядом здесь, заснуть не успеешь, и в 11 утра я поехал домой в Рагациемс, это дальше Плиеньциемса, — ну ни в одном глазу! Эх, Витя, Витя…» Собравшиеся похлопывают расстроенного человека по плечу.

У обочины стоят десятки автомобилей, номера в основном латвийские, но есть и русские, и украинские, и литовские, и даже немецкие, испанские и английские. Из рейсового автобуса выходит половина пассажиров, все к Цою. Прибывает мотоколонна, байкеры, поскрипывая кожей, слезают с мотоциклов и достают из кофров цветы. К полудню на месте гибели Цоя собирается не меньше двух сотен человек, песни «Кино» звучат в буквальном смысле из-под каждого куста.

В обычный день по тихой дороге, которая через бесчисленные хутора и бывшие рыбацкие поселки ведет из города Талси в Юрмалу и дальше в Ригу, проезжает очень мало машин. На 35-м километре, в том самом месте, где двадцать пять лет назад «москвич» Цоя въехал в «Икарус», стоят всего два дома, над лесом кружат аисты, а по вечерам в полях стрекочут сверчки. Пресловутый поворот совсем не такой опасный — так, искривление дороги прямо за одним из домов. Цой ехал с другой стороны и до поворота недоехал, столкновение произошло на мосту. Мост, в перила которого врезалась его машина, — метра три, не больше. Речка, куда упал автобус, больше похожа на ручей и регулярно пересыхает. Дорожные знаки здесь расцарапаны традиционными надписями «Цой жив» и «Здесь был Дрюня». Посередине моста — фотография Цоя и драматически надломленная табличка «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать», на перила с другой стороны дороги прикручены большие концертные плакаты. За мостом, там, где «москвич» Цоя навсегда остановился, — маленькая самодельная железная стела с гитарой. А чуть не доезжая до моста, там, где машина еще шла по нормальной траектории, стоит памятник. Цветы здесь лежат круглый год, кроме них — сигареты, железная мелочь, в том числе и советские двухкопеечные монеты, бутылки с пивом, свечи и конфеты. 

Памятник установила группа фанатов из Риги, которые в 2000 году бросили в народ клич и к 2002-му собрали сумму, которой хватило на бюст и постамент. 

«Я пришел в латвийское Министерство культуры, они отослали в управление памятников: оформите запрос, обоснуйте, — рассказывает Виктор, занимавшийся юридической стороной вопроса. — И я написал невероятное письмо про то, что памятник нужен обязательно, потому что Цой всем своим творчеством боролся с тоталитаризмом, расширил сознание советского человека и внес огромный вклад в борьбу с режимом, которая принесла свободу в том числе и Латвии. Еще одним моим аргументом был фильм «Игла» — что, мол, Цой яростно выступал против наркомании и именно поэтому так органично сыграл Моро и получил звание киноактера года от «Советского экрана». Там еще что-то было про то, что Цой очень повлиял на лучшие латвийские группы, гордость страны. Ну и немаловажный пункт про то, что паломники — хоть и по печальному поводу — все-таки внесут свою лепту в туристическое развитие Латвии. На управление памятников это письмо произвело сильное впечатление. Но больше всего им понравилось, что мы не просим никаких денег. Говорят: «За ваш счет на развитие нашей инфраструктуры — мы согласны!»

Сбор денег на сайте 35km.lv продолжился, и со временем памятник встал на финский гранит, появились литая конструкция по мотивам рисунков Цоя и ограда. «Основа постамента, — говорит художник памятника Руслан, — это вытянутые буквы Ц,О,Й, на самой длинной букве, О, — портрет Виктора. Трактовка фамилии Цой — «вершина», а значение имени Виктор — «победитель». Ну и вот — победитель Виктор стоит на вершине, а за ним — лучи звезды по имени Солнце, Виктор смотрит на восток. Все по фэншуй».  

В предыдущие годы из того самого дома, который стоит на повороте, к памятнику проводили электричество, а к соседней полянке провода — и устраивали концерты. «Прекрасная здесь жила бабушка, — говорит Дима, который отвечал за электрику. — Она очень нам сочувствовала и помогала по мере сил. Жаль, умерла она. А бабушка из другого дома очень нас не любит. Все время ворчит. Но мы на нее не в обиде. С электричеством вопрос решим. Я еще хочу солнечные батареи прикрутить, чтобы по ночам лучи от Цоя прямо в небо уходили».

Старушка из соседнего дома действительно совсем не в восторге от происходящего. Хоть ее дом стоит вдалеке от памятника, но надел земли проходит прямо за ним — все предыдущие годы фанаты ставили на этом поле свои палатки и жили здесь сутками. Теперь бабушка обнесла свою территорию колючей проволокой, а у ворот много часов надрывается от лая белая дворняга.

Юная девица с гитарой наперевес говорит: «Мы ее понимаем, стараемся не мешать, палатки разбиваем теперь за холмом — ей и не слышно, и не видно ничего. В этом году еще поставили дежурного в Плиеньциемсе у дома Зелтини, где Цой жил, потому что хозяева уже взвыли: каждый год находятся мудаки, которые лезут к ним на территорию, вынюхивают, высматривают, землю в баночки пытаются набрать».

Приезжает серебристый микроавтобус, по рядам фанатов несется шепот: «Виктор» приехал!» Из автобуса выходят бывший директор группы «Кино» Юрий Белишкин и музыканты группы «Виктор». «Это кто?» — спрашивает пожилая женщина с трогательным букетом фиалок, показывая на восточного мужчину в черных очках. «Асхат, он теперь вместо Цоя», — отвечает патлатый толстый рокер с двумя банками пива в каждой руке. «Что ты несешь, дебил, — шипят на него товарищи. — Цой — он один, как Бог». Асхат возлагает цветы к памятнику и смиренно подписывает десятки протянутых к нему бумажек. «Асхат — молодец, — сфотографировавшись с музыкантом, говорит красивая пятидесятилетняя женщина. — Он не заносится, не пытается подражать Цою, просто лучше всех поет его песни. У него и свои есть, тоже хорошие, но мы его любим прежде всего за творчество Виктора». С другой стороны памятника Юрий Белишкин дает интервью: «Витя был гением, что и говорить. И с каждым годом мы не уходим от него, а приближаемся к нему. Такие люди рождаются раз в 1000 лет. Что делаю сейчас? Ну вот директор я у «Виктора», еще я главный кавээнщик Петербурга, книги пишу, свои афоризмы, десять штук уже вышло, не слышали? «Объявляю мат в два слова», «Облом Петрович — это не обращение» — не читали?»

У информационного стенда с биографией Цоя крупная женщина разъясняет маленькому сыну: «Вот тут мы с твоим папой и познакомились». «Мам, а что тут написано?» — спрашивает малыш. И женщина монотонно зачитывает ему: «Из протокола осмотра места автомобильной аварии. Погибший водитель «москвича» был одет в тренировочный костюм производства КНР, майку черного цвета, спортивную куртку красного цвета, черные шерстяные носки и красные резиновые сапоги…» «Да, сынок, — к стенду подходит субтильный мужчина в очках. — Цой был большим пижоном».

Вечером у памятника, освещенного десятками свечей, тихо целуется влюбленная пара. В соседних кустах кто-то блюет. Из палаточного городка слышно бренчание нескольких гитар. «Смотрите, звезда упала!» — кричит чей-то нетрезвый голос. «Это Цой нам подмигивает. Он же буддист, он же с нами, а тело что — только дурацкая оболочка. А давайте «Жизнь в стеклах»!» И дружный хор запевает: «Похоже, что прошлой ночью был звездопад, но звезды, как камни, упали в наш огород».