«Срок»: все, что вы хотели знать о Болотной, но боялись спросить

Смотря на Каннском фестивале выдающийся «Майдан» Сергея Лозницы, я не мог прогнать тягостных мыслей: «У нас про Болотную такое точно не снимут, а если вдруг снимут, ни за что не покажут». Прошел месяц, и я смотрю документальный российский фильм о протестном движении «Срок», среди трех авторов которого есть Павел Костомаров, лауреат Берлинале и оператор того же Лозницы (двое других — бывший энтэвэшник Алексей Пивоваров и знаменитый документалист Александр Расторгуев). Я вижу, что такой фильм возможен, и прокат у него безусловно будет, причем гораздо более широкий, чем можно было надеяться: в интернете, который пока еще остается зоной без цензуры (посмотреть фильм можно здесь). Осознав это, вспоминаю свой пессимизм и чувствую себя идиотом.

Замечательное, здоровое чувство, которое — хочется надеяться — испытают многие герои «Срока» (как участник всех массовых протестных акций, я тоже его герой, но эпизодический, за кадром), недавние лидеры оппозиции: Алексей Навальный, Ксения Собчак, Илья Яшин, Сергей Удальцов, Илья Пономарев и многие другие. Идиотизм этот следует понимать широко: и как вечную практику русского юродства, восходящую к князю Мышкину, раздражавшего окружающих своей святостью, и как осознанную стратегию провокации, освоенную идиотами из одноименного фильма Ларса фон Триера. В исконном клиническом смысле — иногда, к сожалению, тоже. Если в начальных кадрах ты лишь подозреваешь об этом, с каждой следующей сценой уверенность растет.

«Срок» — фильм неординарный и художественно сильный, его ни в коем случае нельзя сводить к «уникальному документу эпохи». Это не приговор российской власти, которая присутствует чаще всего фоном (но угрожающим, постоянно сгущающимся). Это и не пасквиль на оппозицию, хотя местами зрелище куда более разоблачительное, чем любая «Анатомия протеста»: оппозиционеры сами охотно снимались, пускали операторов себе под бок, даже во время арестов не снимали петлички микрофонов — никаких подстав и компроматов, одна обескураживающая честность. Что же это такое? Стиль указывает на жанр. Там, где у Лозницы в «Майдане» неподвижная камера снимает человеческое море (язык и дыхание эпоса), здесь пляшущая камера сопровождает отдельных людей — персонажей злой и смешной комедии, которые относятся к себе с преувеличенной серьезностью. В комедиях, впрочем, иначе не бывает.

Аристофан, Мольер или Гоголь писали об алчности, невежестве, спеси. Ассортимент грехов не менялся на протяжении столетий, однако Костомарову/Расторгуеву/Пивоварову чудом удалось найти новый, самый актуальный: инфантилизм, страшнейшая из психологических эпидемий нашего столетия. В центре внимания люди, решившие изменить политическую систему гигантского государства и уже бросившиеся в бой, не удосужившись решить, как, с кем и какими средствами они добьются своей цели. Иногда кажется, впрочем, что других целей, кроме как оказаться перед камерами, у них не было: одни — уже шоумены, как Собчак, другие, как Навальный, становятся шоуменами на глазах.

Как писали теоретики видеоарта, видео вообще отличается от кино тем, что фиксирует не только выбранные моменты, но все и всегда, даже если никто не нажал на кнопку «запись». В «Сроке» перед нами мир людей, которые существуют в режиме перманентного инстаграма и ютьюба (первая сцена в фильме — Ксения, которую фотографируют на смартфон). Пресловутый момент «здесь и сейчас» полностью заслоняет перспективы любого будущего. Поэтому у них — или правильнее будет сказать «у нас»? — этого будущего нет.  

Допустив операторов «Срока» (их десятки, все названы в финальных титрах) в самые интимные области своей жизни, герои фильма играют на публику везде, дома или на улице, за столом или в гримерке. Перед нами — еще и комедия дель арте, «комедия масок» в буквальном смысле, идет ли речь о разноцветных балаклавах или идентичных касках омоновцев-«космонавтов». Есть и индивидуальные маски. Так, например, Алексей Венедиктов органично вписывается в амплуа ветхозаветного мудреца, стоящего над схваткой, а Илья Яшин, напротив, не подозревает, что кажется романтическим любовником лишь самому себе, а в зале уже смеются. Ксения Собчак с радостью напяливает маску блондинки, ей не впервой, а Алексей Навальный практически срастается с маской будущего президента. Недаром Собчак называет его Путиным 2.0. В сильнейшем финале фильма случайная, дико трогательная тетка не может пробиться к Навальному через очередной полицейский заслон и будто прозревает будущее, в котором ее кумир садится в президентский лимузин.

О карнавальной сущности Болотной не говорил только ленивый, это давно стало общим местом. На экране — шутейные короли и королевы, поверившие в свое предназначение и не понимающие, что праздник вот-вот кончится. «Срок» — не только «Похвала глупости» в духе Эразма. Это, конечно, еще и фильм о победе зла: пока Дон Кихоты вдохновенно размахивают бутафорскими мечами, ветряные мельницы федеральных каналов (их репортажи авторы хладнокровно вставляют в свой фильм, добиваясь шокирующего контраста) делают свое дело. Путин, вечный противник оппозиции, непобедим, ибо гораздо лучше освоил стратегию карнавала. Бунтари заседают в кофейнях и обсуждают план захвата власти, а он в это время летает со стерхами, целует рыб, поет у костра под гитару старые песни Пугачевой. Инаугурация — такая же травестийная коронация, золото-пурпурный карнавал, эффектность которого завораживает и не дает шанса самодеятельному театру «болотных» революционеров.

«Срок» можно прочесть как глобальную критику оппозиции — проще себе представить, что этот фильм запретит президент Навальный, чем президент Путин. Тем не менее, в нем бурлит такая протестная энергия, что увидеть за ней охранительные настроения совершенно невозможно. Просто это протест не против конкретной верхушки (или конкретных оппозиционеров), а против российского мышления, требующего непременно посадить хоть кого-нибудь на трон, найти пресловутого лидера. Вновь вспоминается ярмарка: ростовые фигуры Сталина, Гитлера, Че Гевары или Наполеона с прорезанными дырами на месте лиц. Кто бы ни заглянул в дырку, выглядеть будет глупо.  

Праздник завершен, дворники лениво подметают опустевшую площадь, на которой еще остались куски самодельных плакатов. На финальных титрах хриплый голос Олега Кашина поет летовскую «Все идет по плану», и мы вслушиваемся в знакомые слова: в самом деле, ничьи планы не нарушились. Всего лишь наступило отрезвление: революция закончилась, не начавшись. Президент Навальный опять стал блогером, сражающимся с коррупцией на виртуальных полях. Акционистки Толоконникова и Алехина отсидели и защищают права заключенных. Политик Яшин уехал в Африку и гоняет там жирафов. За масками наконец отыскались люди, трогательные, живые, небезупречные. Стерх по-прежнему возглавляет стаю, направление полета не изменилось.

Финал вполне безнадежен, а комедии, мы знаем, необходим хеппи-энд. Извольте: в карнавальном мире, где все наоборот, блондинка оказалась не глупее, а умнее всех остальных. Пока протест сливался, она вышла замуж, счастливо и по любви.