Созерцая пламя: Джон ле Карре о Филипе Сеймуре Хоффмане

По моим подсчетам, в тесной компании Филипа Сеймура Хоффмана я провел максимум часов пять, ну, может быть, шесть. Все остальное время я бесцельно проводил на съемочной площадке «Самого опасного человека», как и другие, наблюдая за ним на экране и потом сообщая ему, что он великолепно сыграл, или, напротив, предпочитая вообще ничего не говорить по поводу его игры. Впрочем, даже в этом я не особо преуспел: пару раз сходил на съемочную площадку, один раз поучаствовал в съемках в качестве статиста (для этого мне пришлось отрастить отвратительную бороду и провести целый день на съемочной площадке). В результате в размытом кадре меня невозможно было узнать, и на том спасибо. По своему опыту могу сказать, что, пожалуй, нет более бесполезной фигуры в мире кино, чем автор книги, по которой снимается фильм, бесцельно слоняющийся по съемочной площадке. Алек Гиннесс сделал мне одолжение и выгнал со съемочной площадки телеадаптации канала Би-би-си «Шпион, выйди вон!». Я хотел аккуратно выражать свое восхищение, но Алек сказал, что мой взгляд был слишком интенсивным.

Вообще, если задуматься, Филип сделал такое же одолжение нашей общей знакомой как-то раз зимним днем 2012 года в Гамбурге на съемках «Самого опасного человека». Она стояла в группе людей метрах в тридцати от него, наблюдая за съемками и постепенно замерзая, как и все остальные. Но что-то в ней его тревожило, и он попросил, чтобы ее увели с площадки. Это было сродни мистике и вообще чему-то сверхъестественному, но он попал в точку, потому что эта женщина тоже была писателем и ее энергию было сложно выдержать даже лучшим из нас. Филип этого не знал. Он просто почувствовал.

Оглядываясь назад, могу сказать, что ничего подобного в Филипе меня не смущало, с первого момента встречи было ясно, что у него выдающаяся интуиция. И ум выдающийся. Многие актеры ведут себя, как будто они умные, но у Филиппа явно были настоящие умственные способности: блестящий, талантливый энциклопедист с выдающимся умом, который сиял, как пара прожекторов, и завладевал твоим вниманием с того момента, когда он пожимал тебе руку и потом клал свою огромную руку тебе на шею и терся щекой о твою щеку. И если он был в духе, он обнимал тебя, словно большой пухлый школьник, а потом отходил и широко улыбался, оценивая произведенное впечатление.

Филип живо интересовался всем. Постоянно. Это было болезненное и выматывающее занятие, которое, видимо, и привело его к самоуничтожению. Мир для него был невыносимо ярок. Ему приходилось щуриться, в противном случае он рисковал погибнуть ослепленным. Как Чаттертон, он семь раз облетал Луну, когда ты успевал лишь единожды, и каждый раз, когда он уходил, ты не знал, вернется ли он. Кажется, кто-то говорил так о немецком поэте Гельдерлине: «Когда он покидал комнату, ты боялся, что видел его в последний раз». И если сейчас это звучит как запоздалая мудрость, это не так. Филип горел на работе прямо у тебя на глазах. Никто не мог жить в его темпе и держаться его курса, и в неожиданные моменты ошеломляющей откровенности ему нужно было, чтобы ты это знал.

Еще ни один актер не произвел на меня такого впечатления, как Филип на той первой встрече, — ни Ричард Бертон, ни Берт Ланкастер, ни даже Алек Гиннесс. Филип поприветствовал меня, как будто он ждал этой встречи всю свою жизнь. Подозреваю, что он всех так приветствовал. Но сам я давно ждал встречи с Филипом. Я считал, что его «Капоте» — это самая лучшая актерская игра, которую я когда-либо видел на экране. Но я не осмелился сказать ему об этом, потому что с актерами всегда нужно держать ухо востро: когда говоришь им, как они были великолепны девять лет назад, они требуют объяснить, что же не так сейчас.

Впрочем я ему сказал, что он единственный американский актер из всех мне известных, который смог сыграть моего героя, Джорджа Смайли, роль, которую сначала украсил Гиннесс в постановке фильма «Шпион, выйди вон!» Би-би-си, а затем Гэри Олдман в киноадаптации. Я, конечно, как истинный британец, приписал Олдмана нам.

Возможно, я еще и помнил, что, как и Гиннессу, Филипу не очень-то хорошо удавались роли любовника на экране, но, к счастью, нам не пришлось об этом думать в нашем фильме. Если Филипу нужно было обнять девушку, тебе не приходилось краснеть и отводить взгляд, как с Гиннессом, но ты не мог избавиться от ощущения, что Филип это делал скорее для тебя, чем для себя.

Наша съемочная группа много обсуждала, можно ли заставить Филипа лечь с кем-нибудь в постель, и, что интересно, когда наконец-то было решено предложить такой вариант развития событий, оба потенциальных партнера бросились наутек. И лишь когда перед ним предстала блистательная актриса Нина Хосс, все осознали, что у них на глазах происходит маленькое чудо романтической несовместимости. В ее роли, которая была наспех дописана, она — преданная коллега Филипа по работе, его верный ассистент и правая рука, а он разбивает ей сердце.

Вот это Филипу подошло. Его роль Гюнтера Бахмана, офицера немецкой разведки, обреченного на поражение, не предполагала долговечную любовь какого-либо формата. Филип принял это решение в первый же день и, чтобы постоянно о нем помнить, везде таскал с собой мой замусоленный роман в мягкой обложке, — о чем еще может мечтать автор? — чтобы предъявить его любому, кто вздумает оживить картину сексуальными сценами.

В фильме «Самый опасный человек» играют еще Рейчел МакАдамс и Уиллем Дефо, думаю, что он будет идти в вашем ближайшем кинотеатре, так что откладывайте на него деньги уже сейчас. Фильм практически полностью был снят в Гамбурге и Берлине, и в числе прочих в съемках приняли участие самые выдающиеся актеры Германии в относительно скромных ролях — не только великолепная Нина Хосс (фильм «Барбара»), но и Даниель Брюль («Гонка»).

В романе Бахман — секретный агент без гроша в кармане. Что ж, такого Филип может сыграть. Героя романа перебрасывают домой из Бейрута после того, как его бесценная шпионская сеть была утеряна благодаря топорной работе ЦРУ (а может, прямая диверсия). Его отправили на пенсию в Гамбург, город, приютивший организаторов 9/11. Местное отделение разведки и многие горожане до сих пор живут с этим пятном позора.

Самолично придуманное Бахманом задание заключается в том, чтобы сравнять счет — но не путем команд захвата, пыток водой или же убийств без суда и следствия, а путем искусной работы шпионов, супружеских связей, использования собственных сил врага, чтобы побороть его его же руками, и последовательного разоружения джихадизма изнутри.

За изысканным ужином с членами съемочной группы и актерами первого плана ни я, ни Филип не очень много говорили об истинном влиянии Бахмана, а скорее в более общих чертах — о таких вещах, как присмотр и уход за секретными агентами, и о пасторской роли, возложенной на их руководителей. Забудь о шантаже, сказал я. Забудь об альфа-самцах. Забудь о муках с помощью ограничения сна, закрытия в ящиках, воображаемых казнях и прочих уловках. Лучшие агенты, шпионы, крысы, информаторы или как еще тебе заблагорассудится их назвать, вещал я с важным видом, нуждались в терпении, понимании и любящей заботе. Мне бы хотелось думать, что он воспринял мои наставления близко к сердцу, но, скорее всего, он размышлял, мог ли он использовать в игре тот сентиментальный вид, который я напускаю на себя, когда пытаюсь произвести впечатление.

Сейчас сложно отстраненно писать об игре Филипа, сыгравшего отчаявшегося мужчину среднего возраста, который находился на грани помешательства, или о том, как он приспособил к своей игре присущее ему стремление к саморазрушению. Конечно, его игру направлял режиссер. А режиссер, Антон Корбейн, культурный энциклопедист из таких же, как Филип, сочетает в себе много удивительных вещей: всемирно известный фотограф, столп современной музыки и сам по себе герой документального фильма. Его первый черно-белый фильм, «Контроль», является культовым. Сейчас он снимает фильм о Джеймсе Дине. Помимо этого, его творческие таланты, каждый раз когда я наблюдал его в действии, всегда казались мне идущими из внутренней глубины и совершенно независимыми. Думаю, что он был бы последним человеком, который охарактеризовал бы себя как «теоретического драматурга» или как эффективного передатчика внутренней жизни персонажа. У Филипа должен был состояться такой диалог с самим собой, и, должно быть, он был довольно-таки болезненный, напичканный вопросами вроде «В какой момент я теряю чувство меры?» Или «Почему я настаиваю на том, чтобы продолжать все это делать в то время, как глубоко внутри я понимаю, что это может кончиться только катастрофой?» Но катастрофа притягивала Бахмана как ложный маяк, и Филипа она притягивала не меньше.

Еще была трудность с акцентом. У нас были очень хорошие немецкие актеры, которые говорили на английском с немецким акцентом. Коллективный разум, возможно не совсем разумно, потребовал, чтобы Филип сделал то же самое. Послушав его первые несколько минут, я подумал: «Ну и ну!» Ни один знакомый мне немец не говорил так по-английски. Он сделал какую-то гримасу, выпятил губы. Он будто бы целовал свои реплики, а не произносил их. Потом постепенно он сделал то, что могут сделать только величайшие актеры. Он сделал свой голос единственным настоящим, одиноким, необычным, тем, от которого ты зависел в гуле других голосов. И каждый раз, когда этот голос покидал съемочную площадку, как и сам великий человек, ты ждал его возвращения с нетерпением и растущим беспокойством.

Нам предстоит еще долго ждать другого Филипа.

© Дэвид Корнуэлл, 2014