От нацистов до кидалтов: про что снимают вампирские фильмы

Бытовые трудности

Если посмотреть на вампиров с практической точки зрения, они окажутся достаточно нелепыми и беспомощными созданиями — то есть идеальными героями для комедий, которые и стали появляться, как только жанр набрал популярность. А учитывая, что в классическом вампирском каноне быт исчерпывается перечислением утомительно серьезных правил и ритуалов, именно он порождает больше всего шуток — вроде книжки «Вампиризм — гид по альтернативному стилю жизни», которую получает в качестве руководства растерянный после укуса школьник Джереми из фильма «Когда я был вампиром» (1987).

Тему сожительства под одной крышей представителей всех викторианских фантазий еще в шестидесятых достаточно подробно раскрыл культовый британский сериал «Мрачные тени», ремейк которого снял потом Тим Бертон, но попытки сделать межвидовой флэтшеринг-ситком не прекращаются и сегодня — среди них, например, неудавшийся британский сериал «Быть человеком», где в одну квартиру поселили нервного оборотня, истеричную девушку-призрака и вампира в кожаном плаще. 

«Реальные упыри», сделанные создателями «Летучих конкордов» Таикой Ваитити и Джемейном Клементом из их же короткометражки 2006 года, пока что стали самой успешной попыткой пошутить про соседские проблемы. Под одной крышей здесь живут четыре колоритных персонажа. Один, восьмитысячелетний, предпочитает проводить время в подвальном чулане, но зато остальные трое — бойкие и резвые — предпринимают все усилия, чтобы вести насыщенную жизнь. Они надевают свои лучшие рубашки с жабо и ходят в ночные клубы (куда не могут попасть без приглашения фейсконтрольщика, что создает определенные трудности), обсуждают, кто будет в этом году мыть гору заляпанной кровавыми пятнами посуды, забивают стрелки вервольфам и бесконечно ссорятся из-за того, что невежливо убивать жертву на антикварном диване соседа и оставлять на нем пятна. В общем, делают все, что могли бы делать кидалты, снимающие вместе дом, но только у них есть серьезная причина снимать вместе дом уже пару сотен лет.ъ

Вирусные эпидемии

Первое упоминание вампиризма как болезни, а не метафизического, духовного или религиозного состояния можно встретить в романе «Я — легенда» Ричарда Мэтисона (1954), популяризировавшего идею всемирного апокалипсиса по причине пандемии. Мэтисон придумал роман, после того как посмотрел «Дракулу»: фильм навел его на мысль, что если один вампир — это страшно, то целый мир вампиров должен получиться еще страшнее. Главный герой Роберт Нэвилл — единственный человек, не заразившийся жаждой крови благодаря иммунитету, выработанному после укуса зараженной летучей мыши, — сидит в бронированном доме в Лос-Анджелесе, отстреливается от вампиров и изучает вирус в попытке найти лекарство. Выясняется, что корень вампиризма — микроб, инфицирующий и живых, и мертвых. Роман должен был ставить Ланг, но взялся Сидни Солкоу, и экранизация «Последний человек на Земле» вышла в 1964 году (автор был страшно недоволен выбором актера на главную роль и впоследствии попросил снять свое имя с титров). Второй вариант, «Человек Омега» 1971 года, интерпретировал события романа иначе, заменив вампиров на фанатичных сектантов, мутировавших после бактериологической войны. Третий — с Уиллом Смитом в главной роли — вышел в 2007-м и добавил к мифу о вирусе историю о том, что первоначально он был разработан в лаборатории как лекарство от рака.

Идея «вирусной теории» получила развитие во франшизе «Блэйд», где Уэсли Снайпс играет получеловека-полувампира, защищающего мир от эпидемии при помощи меча из титанового сплава, и серии боевиков «Другой мир», в которой вирус вампиров является мутацией изначального вируса человека, укушенного летучей мышью. Теорию вампиризма как ретровируса, разработанного людьми, поддерживает и Курт Виммер в «Ультрафиолете»: там судьбу мира будущего определила авария на биотехнической лаборатории, в результате которой часть населения Земли заразилась вирусом V5 и мутировала в гемофагов с вампирскими клыками. Главный исследователь телесных — и, как следствие, душевных — мутаций Дэвид Кроненберг в фильме «Бешеная» вампиризм тоже рассматривает как мучительное заболевание: девушка, попавшая в аварию, обнаруживает у себя в подмышке жало для питья человеческой крови, кусает людей в минуты помутнения рассудка и приводит город к эпидемии. «Бешеная» исследует природу эпидемии как таковой — зарождение паники и последующий кошмар с социальным и сексуальным подтекстом.

Гражданская оборона

Общество нуждается в героях: на тропу войны с преступностью может выйти и вампирша, как в фильме Джона Лэндиса «Кровь невинных», принципиально — и по собственной инициативе — убивающая только преступников и по ошибке сделавшая вампиром мафиози Сальваторе Мачелли, который, в свою очередь, обратил весь свой криминальный клан, сделав таким образом вампиризм метафорой криминальных структур. Фильм Лэндиса — исключительный случай проявления гражданского самосознания со стороны вампира; чаще именно упыри символизируют зло и пороки общества, с которыми приходится сражаться простым людям. Иногда у них это получается — как в случае с «Баффи — истребительницей вампиров», которую Джосс Уидон придумал, исходя из предположения, что та самая блондинка, которую обязательно убивают в каждом фильме ужасов, тоже должна уметь за себя постоять. Иногда добрые намерения избавиться от вампирской буржуазии приводят к тому, что зло разносится из Трансильвании по всему миру, — как это происходит в «Бале вампиров», любимом фильме Романа Поланского. Идеальный пример метафоры на тему гражданского сопротивления — мэшап-триллер Тимура Бекмамбетова «Президент Линкольн: Охотник на вампиров», в котором вампиры — это рабовладельцы, пьющие кровь простого народа; не в силах смотреть на это, а также памятуя про обиду из своего детства, защитник либерализма и демократии Авраам Линкольн берется за топор и отправляется рубить головы.

Деградация современного общества

На эту тему в прошлом году емко высказался Джим Джармуш, превратив свой фильм «Выживут только любовники» в культурный манифест. Его герои Адам и Ева живут между Танжером и Детройтом, путешествуя, в багаж сдают чемоданы, полные редких книжных изданий, а ночи посвящают музыке и ностальгическим беседам об искусстве. Также они знают латинские названия животных и деревьев, способны построить автономный электрогенератор и вообще заботятся как могут об остатках всего святого в этом мире. Кровь Адам с Евой покупают в больницах, и не только потому, что выступают за разумное потребление. Просто чистый продукт сегодня очень трудно раздобыть: помимо того что человечество, к их великому сожалению, неумолимо теряет вкус и развращается, люди совсем не заботятся о себе, и кусать случайного прохожего теперь просто опасно для здоровья. Похожая мысль высказывается и в «Крови для Дракулы» Пола Моррисси (также известном как «Дракула Энди Уорхола»), хоть и в чуть более радикальной форме. Легендарного вампира мы в начале фильма застаем почти при смерти из-за нехватки крови девственниц — чистые девушки в его краях совсем перевелись. Рассудив, что их будет проще найти в католической стране, Дракула отправляется в Италию и селится там у богатого землевладельца под видом жениха, присматривающегося к одной из его четырех дочерей. Двумя из них он тут же травится, потому что они давно уже спят с местным рабочим-марксистом, третью марксист насилует, чтобы спасти от вампирских клыков, четвертая — самая старшая и некрасивая — достается-таки аристократу Дракуле, но в итоге марксист зарубает его топором и становится наследником всего поместья, таким образом утверждая торжество довольно сомнительного комплекса моральных ценностей. 

В «Зависимости» Абеля Феррары вампиры, наоборот, не противопоставлены человечеству, а воплощают его худшие стороны: они не способны и не хотят овладеть своей природой, а в собственных нападениях винят самих жертв (за то, что те не смогли дать достойный отпор). Эти проклятые богом существа мучаются от собственной исключительности, как от наркозависимости. Лучшие из них — такие, как герой Кристофера Уокена, — пытаются вести себя как люди и жить в постоянной завязке и советуют молодым почитать Берроуза, чтобы «понять, что такое ломка», но молодые чаще ведут себя как главная героиня Кэтлин, которая до укуса была студенткой философского, а после, набравшись сил и дописав диссертацию, устраивает в честь этого события вечеринку, бесконтрольно превращающуюся в кровавый вампирский пир.

Трудности взросления

Для разговора о подростковых проблемах вампиризм — подходящая и благодатная почва. Вампиром всегда становятся после инициации, а подростковая жизнь сплошь состоит из инициаций разного рода. Главная из них — потеря невинности — ассоциируется с моментом укуса и посвящения в таинство, что придает весу и таинственности банальному событию, вокруг которого во многом и строится мир человеческой юности. Это обстоятельство уже несколько лет гиперуспешно эксплуатирует франшиза «Сумерки», где юная героиня потратила множество сил и времени на то, чтобы уговорить своего возлюбленного осуществить оба факта: переспать с ней и укусить ее. Еще один важный подростковый жанр получил свой эквивалент в лице «Академии вампиров», ради которой объединились создатели лучших фильмов о девочках в американских школах — «Смертельного влечения» и «Дрянных девчонок».

Впрочем, интереснее тема преломляется, если проецировать ее на общее чувство потерянности, которое испытывает большинство взрослеющих детей. Например, в фильме «Мартин» юный сирота убивает и насилует девушек, чтобы после этого символически выпить их крови, пока однажды не заводит реальный роман, который отбивает у него тягу к убийству. Мартин не слишком скрывает свою сущность (в какой-то момент даже звонит на радио), упорно повторяет, что в нем нет «ничего магического», и до самого конца остается неясным, действительно ли его мучает жажда крови или же он выдумал все это, чтобы как-то адаптироваться к окружающей действительности. Придуманной легко могла бы оказаться и подруга 12-летнего Оскара из «Впусти меня», в которой воплощено все, чего отщепенцу Оскару так не хватает в жизни: суровая девочка Эли, которая не дружит ни с кем другим, не дает его в обиду, доверяет ему и — главное — нуждается в нем так же, как он в ней.

Сексуальная революция

Эротический подтекст в канон ввел еще Брэм Стокер в «Дракуле», зарифмовав сексуальное влечение с неуемным вампирским аппетитом. «Дракула — это соблазнитель, приносящий смерть и предлагающий бессмертие», — говорил Уэс Крейвен. Вампиры были сексуальными в двадцатые и тридцатые, когда Бела Лугоши добавил к клыкам фрак и стал одним из главных секс-символов эпохи — или когда первая голливудская суперзвезда Рудольф Валентино одним движением бровей покорял любую красотку. Вампиры были сексуальными и в пятидесятые, когда Дракулой стал высокий и мрачный красавец Кристофер Ли. За ним — Дельфина Сериг, Фрэнк Ланджелла и Лорен Хаттон. Эротическая сторона вампиризма со временем становилась все вульгарнее — от затянутой в черное телеведущей Вампиры до целых поджанров порно: упыри могли символизировать как свободы гомосексуалистов («Гейракула» и «Вампир из Будапешта» про гомосексуалистов, «Страсть к дьяволу» и «Умереть от наслаждения» про лесбиянок), так и просто страсть к запретному злу. Вампирская сексуальность основывалась не только на животном желании и страсти, но и на образе вампира как отстраненного красавца, погруженного в собственные думы и страдающего от собственного бессмертия. Барнабаса Коллинза из «Мрачных теней», очнувшегося в другом веке, называли «Гамлетом от вампиров», похожая история и с героем Брэда Питта в «Интервью с вампиром». В последнее десятилетие мода на сексуальных вампиров окончательно стала достоянием детей и подростков: Роберт Паттинсон почти все «Сумерки» щеголяет в расстегнутой рубашке, а Иэн Сомерхолдер смазливо ухмыляется в «Дневниках вампира».

Страх собственной темной стороны

В людях есть потайные глубины мрака и бездны порока — обнаруживая их, мы склонны придумывать образы, на которые всю эту тревожную суть можно проецировать. Вампиры, безусловно, сильно в этом деле помогают: их устройство позволяет поднимать множество скользких вопросов, благородно окрашивая их контекстом вечной обреченности. Самые показательные из таких историй — истории про новообращенных, например, классическая драма Тони Скотта «Голод» с Катрин Денев, Дэвидом Боуи и Сьюзан Сарандон. У главных героев складывается судьбоносный любовный треугольник: возлюбленный Мириам, которого она когда-то обратила, теряет сон и вдруг начинает стремительно стареть, Мириам обращается к ученой, исследующей продление человеческой жизни, но вместо спасителя получает в ее лице новую любовницу, которая, в свою очередь, в результате этой истории открывает в себе не только лесбийские наклонности, но и вкус к вечной жизни. Необходимость решать все проблемы, связанные с новым статусом, меняет и скучную жизнь героя Николаса Кейджа из «Поцелуя вампира» — бесполезного и бессмысленного яппи, которого превращение заставляет разобраться в своей жизни и пересмотреть собственные взгляды на выживание. А в «Тени вампира» Э.Элиаса Мериджа, излагающей фантастическую версию съемок оригинального «Носферату», деспотичный гений режиссера Мурнау, подвергающего смертельной опасности жизни целой съемочной группы ради собственного замысла, оттеняется бесчинствами главной звезды — реального вампира, которого тот пригласил на главную роль втайне от всех. Когда Макс Шрек (которого здесь играет Уиллем Дефо и о котором действительно после выхода «Носферату» пошла двусмысленная слава человека, с которым что-то явно нечисто) убивает жертву, высасывая из нее кровь, за его спиной прозрачной рифмой стоит режиссер, забирающий все соки из жизни стремлением запечатлеть их на камеру.

Кризис веры

Легенду о вампирах породили страх смерти и предубеждения, связанные с ним, — сверхсущества, лишенные возможности умереть, логичным образом католической церковью записаны в приспешники дьявола как представители отдельной религии, отрицающей существование загробного мира и, как следствие, Бога. Вдобавок ко всему вампирский миф изящно переворачивал мифологию христианскую: кровь — как символ жизни, вино — как кровь Христова, испив которую человек принимает Бога, таким образом обретая вечную жизнь его служителя; вампир же, отведав чужой крови, получает бессмертие и свободу. Мертвые должны оставаться мертвыми, считает католическая церковь, и в фильме Джона Карпентера «Вампиры» охотиться на упырей выходит целая команда профессионалов, финансируемая Ватиканом. «Вампиры», сделанные Карпентером по образу и подобию классического вестерна, тем не менее католиков не идеализировали, а скорее высмеивали: главной чертой ватиканских наемников оказалась развязность, свойственная лучшим героям жанра. Дьявольская угроза может прийти к духовному человеку не только извне, но и изнутри, — в «Жажде» Пак Чхан Ука вампиром в ходе странного католического эксперимента становится священник-идеалист, который начинает бороться с собственной природой и испытывать душевные терзания, разрываясь между верой в науку и верой в Бога.

Проблемы нацменьшинств

Вампиры как гонимая и подвергающаяся дискриминации часть общества не могли не стать предметом для разговора о расизме и угнетении меньшинств. Классический блэксплуатейшн-хоррор «Блакула» о черном вампире, помогающем принцу албано-африканской нации остановить работорговлю, запустил в 70-е небольшую волну хорроров этого поджанра. «Выводок» 1979 года обобщил проблему, рассматривая недалекое будущее как мир, в котором вампиры спокойно живут среди людей и считаются отдельной расой до тех пор, пока серия загадочных убийств не наводит общество на мысль, что во всем виноваты именно они.

Фашизм

«Носферату: Симфония ужаса» Фридриха Вильгельма Мурнау — первый и главный фильм про Дракулу (имя героя и сюжет книги Брэма Стокера пришлось изменить, так как вдова писателя отказала в правах на экранизацию). Принято считать, что немецкий киноэкспрессионизм 20-х годов, одним из флагманских фильмов которого и стал «Носферату», был выражением всеобщего бессознательного страха и мрачного эскапизма, связанного с наступающей нацистской эпохой. Несмотря на то что фильм снимался в тот год, когда фашистская партия в Германии только начала официально отвоевывать свои позиции, а героя графа Орлока, возможно, более уместно все-таки трактовать с точки зрения нетрадиционной сексуальной ориентации режиссера, шедевр Мурнау вошел в историю как кино, густо окрашенное именно политическим предчувствием. На этом впоследствии сделал акцент Вернер Херцог, в 1979 году развивший сюжет фильма Мурнау в своем «Носферату: Призрак ночи». Действие там перенесено в 1838 год, а граф Дракула (Клаус Кински в тяжелом гриме) отправляется в Бремен, куда за собой ведет полчища крыс, несущих чуму, прозрачно символизирующую фашистскую заразу. Схожая картина показана в немецком «Джонатане» (1970, Ханс В.Гайссендерфер): вампиры здесь не боятся дневного света, захватывают власть и воплощают в отдельном европейском городе XVII века предельно деспотичную политику в отношении простых смертных, которые подвергаются репрессиям и пытаются как-то собраться в оппозицию (ее и возглавляет герой по имени Джонатан). Распущенные аристократы у власти, изображенные с изрядной долей фетишизации, — их образ не может не рифмоваться с каноническими итальянскими фашистами из «Гибели богов» Висконти, вышедшей годом раньше.