Новые «Трансформеры»: Майкл Бэй как современный Дзига Вертов

Сначала о важном: блондинка Никола Пелц, играющая в новых «Трансформерах» дочь Марка Уолберга, недавно отпраздновала свой девятнадцатый день рождения. То есть на момент съемок ей было восемнадцать, а не семнадцать (как по сюжету фильма) лет. Это серьезный нюанс, теперь многие зрители должны вздохнуть с облегчением.

В «Эпохе истребления» над Шанхаем разверзается гигантский инопланетный сфинктер, автомобиль Bugatti Veyron Grand Sport Vitesse за полтора миллиона долларов трансформируется в железного фиолетового самурая, с неба валятся металлические динозавры, из лица робота по имени Локдаун вырастает фаллический ствол полутораметровой длины. Люди почти всегда сняты с низкой точки — так все кажутся выше ростом, а самое простое действие вроде открытия автомобильной двери превращается в античный эпос. Некоторые роботы трансформируются в рой разноцветных кубиков. Стэнли Туччи зашел в кадр из «Дьявол носит Prada». Школьница, которой запрещено встречаться с парнями, намеренно и упорно одевается как проститутка (см. первый абзац этого текста); лучший ракурс фильма — долгий средний план через ее широко расставленные ноги. Последний час невозможно пересказать, после него хочется выйти на свежий воздух, закурить сигарету и долго смотреть в одну точку перед собой.

Сравнивать творческий метод Майкла Бэя с порнографией давно стало общим местом: после необязательной завязки начинается очень плотное и страшно неприличное действие, в симпатиях к которому в обществе признаться как-то стыдновато. Работы Бэя можно смотреть с любого места; на любых «Трансформеров» можно опоздать на час или уйти на полчаса раньше — и, в общем, ничего не потерять. Но в «Эпохе истребления» режиссер очевидно достиг сингулярности. В том, что происходит на экране, невозможно разобраться даже людям, посвятившим изучению трансформеров лучшие годы своей жизни. Правила драматургии, каноны дорогого летнего блокбастера, законы обычной человеческой логики — все это искрит, перегорает и отказывается работать. Марк Уолберг несет чушь, бегает по экрану с выпученными глазами и напоминает картонный промопостер из какого-то другого фильма. Оптимус Прайм мало того что сильно (и необъяснимо) изменился внешне, так еще и крайне странно себя ведет и совершает поступки, прямо противоречащие сложившемуся в предыдущих трех фильмах образу. Все взрывается. Все рушится. Все горит.

В сущности, «Эпоха истребления» — пример нового киноязыка; Бэй здесь выступает как Дзига Вертов в «Человеке с киноаппаратом»: делает то, что еще вчера казалось немыслимым. Все попытки массового Голливуда казаться тем, чем он не является, отброшены. Фильм не заставляет, как пишут блогеры, задуматься — он просто подает высокое напряжение на центры физиологического удовольствия и даже не интересуется, как зритель со всем этим справится. В последних кадрах «Эпоха истребления» дает понять, что все еще впереди; в сущности, это трехчасовой трейлер к безумному бесконечному фильму, который нон-стоп крутится в голове Майкла Бэя. Некоторые англоязычные остроумцы шутят, что лечение пиромании кокаином явно не приносит желаемых результатов — так вот, приносит, и еще какие. Вот именно таким теперь будет дорогое летнее кино — вне зависимости от того, нравится это кому-то или нет.

Вернемся к порнографической метафоре. «Эпоха истребления» — чудовищная вещь, чистая физиология, массаж со счастливым концом. Но если кого-то такое оставляет совершенно равнодушным, то это повод задуматься и как минимум проверить гормональный фон.