«Ночь в музее: Секрет гробницы». Воск после жизни

«Магия не заканчивается никогда», — сообщает нам финальный титр третьей «Ночи в музее», и, конечно, врет. Собственно, этот кадр — оксюморон, ведь красивый слоган совмещен с именем и датами жизни любимого всем миром комика Робина Уилльямса, умершего после завершения съемок, но задолго до премьеры. Это его посмертная работа. Магия закончилась.

До недавнего времени с «Ночью в музее» все было предельно ясно: превосходный образчик голливудского ремесла, образовательно-развлекательный семейный фильм с качественными спецэффектами и несколькими отличными актерами. Детям развлечение и польза, взрослым — ну тоже нормально, особенно если в кинотеатр они пришли со своими детьми. Последняя же часть трилогии для любого, кому небезразлична персона покойного Робина Уилльямса, смотрится совсем иначе — и даже невинный подзаголовок «Секрет гробницы» обретает новый, незапланированный смысл.

Весь сюжет картины построен вокруг того, что волшебная золотая пластина, позволявшая экспонатам нью-йоркского Музея естественной истории оживать по ночам, начинает терять свою силу. Смотрителю Ларри —привычно безупречный Бен Стиллер — предстоит узнать, как ее восстановить, для чего он вместе с артефактом и компанией друзей отправляется через океан, в Британский музей (экспонаты которого, соответственно, тоже начинают ходить по ночам). Таким образом, фильм пронизан ощущением безвозвратного ухода чего-то невероятного — осознанием возраста, старения, смерти. Когда герой Уилльямса — восковая фигура президента-кавалериста Тедди Рузвельта, старейшины музея и помощника Ларри, — еще в самом начале начинает вдруг нести околесицу, его взгляд стекленеет, из милейшего усача он превращается в спятивший автомат, уже становится не по себе. Потом Тедди на глазах зрителя теряет жизненную силу — не слушаются руки, отказывают ноги, — и это выглядит совсем не смешно, а почти мучительно. Что-то екает внутри, когда он оказывается внутри гравюры Эшера и, став жертвой очередного графического парадокса, вдруг проваливается в пропасть и исчезает из виду. О смерти, которая не имеет права прямо заявить о себе в рамках детской комедии, здесь сигнализирует каждый второй эпизод.

Сейчас «Ночь в музее: Секрет гробницы» кажется логичным завершением трагической карьеры Уилльямса. Не о том же ли самом — невозможности сопротивляться энтропии, безнадежной мечте о вечном детстве — буквально кричали, как понимаешь уже ретроспективно, многие из лучших его ролей, в неравнозначных по качеству фильмах? Трагикомичные, отчаянно-шутовские работы в «Доброе утро, Вьетнам», «Обществе мертвых поэтов», «Короле-рыбаке» — все три фильма, по сути, о смерти. Или то, как он дурачился, забывая о возрасте и презирая его, в «Миссис Даутфайр», «Крюке», «Джуманджи». «Куда приводят мечты» — вообще особый разговор… Вряд ли рефлексия такого рода была заложена в сценарий, но теперь поневоле думаешь и о том, как образ заслоняет реального человека. Когда того уже не вспомнит никто из живущих, его место займет восковая фигура. И чем же занимается любой актер, как не лепкой таких фигур, подменяющих собой личность и заставляющих нас на похоронах повторять нелепую реплику: «Он всегда казался таким жизнерадостным, таким веселым».

Другой страшноватый момент из фильма: оживший сэр Ланселот (Дэн Стивенс) после серии подвигов обнаруживает, что он — не настоящий рыцарь, а фигура из воска, нос которой потек, превратившись в сплошную соплю. В поисках правды бедолага бросается бегать по современному Лондону в поисках Камелота и оказывается на сцене одноименного мюзикла — где есть и Гвиневра, и король Артур, но оба фальшивые. Это ощущение удачно подчеркнуто тем, что в роли Артура выступает настоящий Хью Джекман, которого обозлившийся Ланселот обзывает «Хрю Джекманом» и пытается сгоряча зарубить своим вполне реальным мечом. Его разочарование и испуг понятны: оказывается, даже музейные экспонаты не вечны, так что же говорить о людях?

Хорошая новость в том, что ваши дети все равно будут радоваться «Ночи в музее» от души. Не заметят они ни небрежностей и натяжек в сюжете, ни откровенной назидательности, ни вымученных шуток, которых здесь хватает. Как бы ни был остроумен режиссер Шон Леви, к третьему фильму его ресурсы, кажется, истощились — хотя есть и пара неплохих идей: поручить Стиллеру дополнительную роль неандертальца и взять Бена Кингсли на роль старика-фараона (напомню, только что он играл старейшину еврейского сопротивления фараону в «Исходе»). В любом случае четвертой части франшизы, полагаю, не будет, о чем дети тоже не догадаются. Но это нормально: хоть кто-то должен верить, что магия не закончится никогда.