«Нимфоманка» Ларса фон Триера: философия в будуаре

«Помнишь эти плакаты, на которых актеры изображают оргазм?» — Лиз Миллер ловит меня в фойе кинотеатра, где я оказываюсь в антракте между первой (1 час 50 минут) и второй (2 часа 10 минут) частями «Нимфоманки». Лиз, бывалая красотка-англичанка, похожая на пиратскую атаманшу, работает агентом Ларса фон Триера по связям с международной прессой последние лет пятнадцать; мы знакомы давным-давно. «У меня есть идея плаката получше: лица журналистов, выходящих с показа «Нимфоманки». Такие рожи, батюшки!» (кстати, спустя несколько дней датские кинокритики действительно выпустят постер с собственными лицами в момент оргазма).  «Но тебя я бы туда включать не стала», — продолжает Лиз. «Почему?» — «Ты единственный широко улыбался, это испортит всю картину». Пытаясь стереть с лица непроизвольную и все более глупую с каждой минутой ухмылку, я оглядываюсь по сторонам и впервые замечаю людей вокруг. Похоже, они тоже под впечатлением. Трудно сказать, под каким именно.

Со свойственной ему садистской методичностью датский гений еще до премьеры своей предыдущей картины — нашумевшей «Меланхолии», — объявил, что собирается снимать порнофильм. Ожидание затянулось, достигнув апогея к текущему моменту: вот-вот, на католическое рождество, «Нимфоманка» выйдет в прокат на родине режиссера, а потом постепенно начнет распространяться, как вирус, по кинотеатрам остального мира. В России первая часть будет выпущена к Дню святого Валентина, а вторая к Международному женскому дню; неплохая шутка. Но как бы сильно вы ни мечтали о встрече с этим фильмом, придержите лошадей. Во-первых, пока что вам не светит ничего, кроме версии, урезанной продюсерами — с разрешения Триера, но без его участия. Авторская, пяти-с-половиной-часовая, будет впервые показана в лучшем случае через полгода. Не факт, что ее вообще выпустят в нормальный прокат. Другими словами, полного и окончательного фильма пока никто не видел. А во-вторых, бессмысленно встречать любую картину Триера какими бы то ни было ожиданиями — все равно он их обманет.

 Посудите сами, можно ли всерьез считать «Рассекая волны» мелодрамой, «Самого главного босса» комедией, «Антихриста» хоррором, а «Меланхолию» — фильмом-катастрофой? В «Нимфоманке» Триер раздражает, провоцирует, очаровывает, щекочет нервы, смешит, пугает, отвращает, заставляет пускать в ход аналитический аппарат (у кого какой), испытывает терпение на разный лад. Но уж точно не возбуждает в эротическом смысле, как положено порнографии. Да, центральная тема фильма — сексуальная жизнь героини, а на экране хватает голых тел и половых органов крупным планом. Однако в этой прокатной версии собственно порнографическая составляющая заметно смягчена. Скажем, до уровня сцен секса из «Жизни Адель» автор не поднимается (или не опускается).

Обратите внимание на очередное триеровское ноу-хау — совмещение тел и лиц артистов с половыми органами порноактеров. Дело техники, никакой химии и ноль риска для репутации. В финале титров, кроме классического упоминания о не пострадавших животных, следует еще одно: «Ни один из профессиональных актеров не участвовал в сценах пенетрации». Выходит, раззадоривать своих исполнителей и заставлять по-настоящему вскакивать друг на друга режиссеру не было нужно. «Нимфоманка» — не инструмент для испытания зрительского либидо, а интеллектуальная философская комедия. Разговорная. Наверное, сценарий потянет страниц на пятьсот. Издавать его, кстати, надо немедленно. Такого уровня драматургии в современной литературе не найдешь.

Фильм начинается в каменном мешке — пустынном лабиринте из старых кирпичных стен, между которыми на земле лежит избитая до полусмерти женщина: Джо, главная героиня (Шарлотта Генсбур — актриса-рекордсменка, выдержавшая с Триером три фильма подряд). Вышедший с авоськой за буханкой хлеба и бутылкой молока холостяк Селигман (Стеллан Скарсгорд, старый друг Триера, впервые со времен «Рассекая волны» получивший у него главную роль) подбирает Джо. Та отказывается от врачебной помощи, но просит пригласить ее домой и напоить чаем с молоком. Это первый намек на то, что действие разворачивается в условной Англии — позже мелькнут фунты стерлингов и праворульные автомобили. В целом Триер махнул рукой на детали времени и пространства. Его интересуют только люди и ситуации, в которых те оказываются. Где и когда бы это ни происходило.

«Нимфоманка» состоит из полуночных бесед Джо и Селигмана за чаем. Их разговор продлится до утра, когда состоится единственное действие «здесь и сейчас»: финал, с которым у Триера особый талант. Вряд ли человеку, хоть раз видевшему «Танцующую в темноте» и «Идиотов», «Догвилль» и «Меланхолию», удастся стереть их последние кадры из памяти. С «Нимфоманкой» та же история. Точка поставлена остроумно, эффектно, умно и жестоко. Однако для того, чтобы заслужить ее, зритель будет должен пройти через восемь (столько в фильме глав) кругов ада вместе с Джо и слушающим ее Селигманом. От ранних лет жизни, когда четырехлетняя девочка впервые обращает внимание на свое влагалище, до настоящего момента, когда испытавшая все горести и разочарования героиня в прямом смысле слова ощущает себя на грани гибели.  

После унизительного каннского скандала вокруг предполагаемой симпатии к Гитлеру Триер отказался от любых публичных комментариев своей работы, демонстративно заклеив рот скотчем. Но успел напоследок сообщить миру о новой творческой стратегии, названной причудливым словом «дигрессионизм». Дигрессия — это отступление, шаг в сторону. Режиссер имел в виду не самоустранение, а тип повествования: сюжет регулярно уступает авторским медитациям и рассуждениям. В период написания сценария Триер наконец дочитал до конца «В поисках утраченного времени», и его влияние в фильме очевидно. Не говоря о том, что сына героини режиссер назвал Марселем.

Текст с отступлениями, как известно со времен Лоренса Стерна, это интерактивная игра, требующая активного участия читателя. Селигман в «Нимфоманке» — не просто пассивный слушатель, а вдумчивый и нередко ироничный комментатор рассказа Джо. Она прожила полную происшествий жизнь, которую не могла и не хотела осмыслять, предпочитая чувственный подход к реальности. Он, напротив, одинок и неопытен, однако начитан и умен. Джо рассказывает, как вместе с подругой, на спор, соблазняла мужчин в поезде — Селигман замечает ей, что рыбак, ловящий рыбу на наживку, действует точно так же. Джо вспоминает о смерти отца — Селигман читает ей вслух «Падение дома Ашеров». Джо живописует свой первый оргазм — Селигман сравнивает его с Преображением Господним. Для каждой главы в спальне (почти монашеской келье) Селигмана находится предмет-фетиш, вокруг которого строится повествование: искусственная муха, десертная вилка, женский портрет, русская икона, книга, зеркало.

С пугающей легкостью Триер демонстрирует уже буквально нечеловеческие умения, в диапазоне от стилизованного черно-белого ретро (глава о смерти отца) до мультиэкранных изысков (глава о нескольких любовниках Джо, музыкально проиллюстрированная баховской трехголосой полифонией). Отдельный виртуозный моноспектакль на тему «Обманутая жена», одновременно абсурдный и трагический, дает Ума Турман. Неожиданные стороны своего таланта демонстрирует Джейми Белл, играющий профессионального садиста-истязателя, сдержанного и на свой лад застенчивого субъекта. Один эпизод с Жаном-Марком Барром ставит и практически решает проблему отношения к педофилии. Политкорректность Триеру не просто чужда, но враждебна, особенно после превращения в персону нон грата. Его ответ — блестящий диалог на тему изгнания табуированных слов из языка и следующий за ним дивный эпизод секса втроем, которым Джо занимается с двумя чернокожими — или, если по-триеровски, неграми. Эти пять упоительных минут суммируют все социальные изыскания «Мандерлея», закрывая тему расизма и его сексуальной подоплеки.

Cамоцитат в «Нимфоманке» непривычно много: чувствуется, что режиссер подводит черту под многим из раннего. Например, еще юная и неопытная Джо (героиню в молодости играет красавица-дебютантка Стейси Мартин) в одной из сцен одета буквально в те же похабные шортики, что и Бесс в «Рассекая волны», официант Удо Кир будто бы забрел в кадр из «Меланхолии», а ребенок выбегает на балкон полюбоваться на снег под ту же генделевскую арию, что и в «Антихристе», что вызывает в зале неизбежный смех (слегка нервный). Но все это нужно прежде всего для того, чтобы зритель сконцентрировался на главном — том интеллектуальном скелете, который превращает набор ярких сцен и отдельных бенефисов в единое повествование, одновременно эпическое и интимное.

Он и Она в одной комнате, вечные персонажи триеровской комедии. Мужчина-идеалист, чья голова полна умозрительных теорий и благих намерений, и женщина-грешница, в чьем теле горит неугасимый огонь. Попытка найти общий язык и ее неизбежный крах. Парадокс в том, что центральная тема перегруженной сексом «Нимфоманки» — неудовлетворенность. Джо воплотила в себе сразу двух героинь-сестер маркиза де Сада, любимого триеровского писателя: в юности она напоминает либертинку Жюльетту, во второй половине жизни, теряя способность испытывать оргазм и ударяясь в эксперименты, — жертвенную Жюстину. Но ни в одном из воплощений так и не обретает ощущения полноты и счастья. «Заполни все мои отверстия», — молит она то ли бросившего ее любовника, то ли господа бога (в которого, что оговорено особо, ни Джо, ни Селигман не верят). Но от этого пустота становится лишь более ощутимой и болезненной. Надпись на официальном постере «Нимфоманки» предлагает забыть о любви: призыв из области «Не думайте о белой обезьяне». Ведь именно значимое отсутствие этого сантимента превращает увлекательную одиссею Джо в жестокую драму.

Неудовлетворенность будет передана по эстафете зрителю. Чувствуя лакуны в сокращенном теле фильма, восстанавливая вырезанные эпизоды согласно своей фантазии, он будет донельзя измотан предложенным аттракционом. Как на резких поворотах, подъемах и спусках американских горок, его будет бросать из холода в жар, от открывающего фильм мрачного боевика Rammstein к нежной бетховенской «Элизе», от цитат из Тарковского к пародии на Ханеке и далее, к финальному аккорду — глумливой хендриксовской «Hey Joe», перепетой самой Шарлоттой Генсбур.

Когда-то в молодости Ларс фон Триер сказал, что фильм должен быть подобен камешку, попавшему в ботинок. «Нимфоманка» — настоящий булыжник, который вам предстоит самостоятельно катить в гору, как Сизифу. А на вершине будет поджидать хитроумный датчанин, чтобы одним пинком ноги отправить валун обратно к подножию. Хотя точнее было бы предложить другую метафору: это заноза, которую не удается вытащить. Зудит, ноет, болит и никак не заживет. Не сомневаюсь, что сам режиссер воспринял бы подобное сравнение как комплимент. После омытой волнами народной любви «Меланхолии» — возможно, самой компромиссной своей картины, — Триер вернулся в строй. Он опять самый умный, талантливый и гадкий. И он не даст вам заснуть спокойно. «Да он издевается!» — догадаетесь вы к концу четвертого часа.

А вы только сейчас поняли? Да, он издевается.