Лори Андерсон: «Нам есть чему поучиться у собак»

Вначале была собака, рэт-терьер Лолабелль. Потом французский телеканал попросил хозяйку собаки, всемирно известную Лори Андерсон, сделать о ней фильм — первый в ее жизни, прежде наполненной музыкой, книгами, живописью, перформансами, но никак не кинематографом. Вскоре после этого Лолабелль умерла, а фильм, за который Андерсон взялась, оказался полнометражным, и не для телевидения, а для широкого экрана. Он получил название «Собачье сердце» и оказался в конкурсе Венецианского фестиваля.

Авторская анимация, сделанная самой Андерсон, — идеальная материя для рассказа о снах: в одном из них певица родила девочку, но не человеческое, а собачье дитя. Таким же образом из судьбы Лолабелль родился этот причудливый гибрид современного искусства, музыки, литературы и кино — полуторачасовая завораживающая медитация, в которой нашлось место для философии Витгенштейна и Кьеркегора, прозы Дэвида Фостера Уоллеса и картин Джулиана Шнабеля, детских воспоминаний и съемок из богатого семейного архива самой Андерсон, хроники национального безумия после событий 11 сентября и тибетских верований о природе загробного мира. В конечном счете «Собачье сердце», посвященное памяти недавно умершего мужа Андерсон, поэта и певца Лу Рида, — фильм о смерти. Но и не только об этом, как уверена сама автор.

• • Признайтесь, неужели вы совсем-совсем не имели в виду повесть Михаила Булгакова?

• • Я осознала совпадение только после того, как придумала название! Честно. Первоначальный заголовок звучал иначе: «Каждая история любви — это история с призраками», моя любимая цитата из творчества прекрасного писателя Дэвида Фостера Уоллеса. И тут я вспомнила про Булгакова. Ведь его книга — о собаке, которую безумный ученый превращает в человека, я правильно помню? Секундочку, подумала я, но моя картина начинается с похожей сцены, где у меня — человека — рождается собака! Подсознание сработало? Разумеется, для Булгакова это была и метафора того, что происходит с российским обществом при коммунизме… Но ведь и я размышляю в моем фильме о трансформациях Америки после событий 11 сентября! Или о том, как корпоративный мир навязывает нам свои вкусы и взгляды. Знаете, купишь книгу на Amazon.com, и четыре секунды спустя он тебе пишет: «Вы купили такую-то книгу. Возможно, вас заинтересуют еще эти!» Эй-эй, мало ли почему я купила это? Откуда вы знаете, что мне нравится? А ну перестаньте меня контролировать! Так и в моем «Собачьем сердце»: может, в итоге тут и есть связь с Булгаковым, но я ее в виду не имела. Вообще же мой фильм не обо мне, а о том, что такое истории, как они рождаются и живут. Как мы забываем о них, как вспоминаем, как проецируем на свое будущее. Вы журналист, понимаете, о чем я! Предположим, вы описываете ситуацию, и какая-то фраза или вывод буквально просятся на бумагу…Тогда вы внезапно осознаете, что ничего такого сказать не собирались, что кто-то говорит это за вас. Это путь наименьшего сопротивления. Не знаю, в моей жизни нет сюжета или выводов, моя жизнь — сплошная непрекращающаяся путаница. Случается разное, а я пытаюсь увязать события друг с другом при помощи языка. В основном безуспешно. Язык, речь… Вспоминаю, как умирала моя мать. Она собрала всех своих потомков — как человек, помешанный на формальностях, — и, хотя лежала на смертном ложе, говорила так, будто стоит перед микрофоном на сцене: «Спасибо, что пришли!» Начала со всеми велеречиво прощаться, а потом вдруг будто потерялась на полуслове, посмотрела в потолок и добавила: «Передайте всем животным…» Так работает язык.

• • Террористические атаки 11 сентября занимают в фильме важное место. В вашей жизни, очевидно, тоже?

• • О да. Это было очень личное переживание. Самолеты пролетели непосредственно над улицей, где я живу. Я всю жизнь любила смотреть на небо — и внезапно оно превратилось из источника свободы в источник страха. Не только для меня, подумала я тогда, и решила уехать с моей собакой в Калифорнию. Впервые Лолабелль, городская собака, привыкшая к магазинчикам и парикмахерским, оказалась на свободе. Но, когда на нее спикировал ястреб, она моментально поняла, что происходит: птица хотела ее убить. Угроза пришла с неба! И я поняла: «Ух ты, а ведь я научила ее страху». После этого я несколько лет подряд наблюдала за тем, как страх материализуется из языка, на котором мы говорим, из новой культуры слежки: «Увидел что-то — расскажи об этом». Нас учили доносить друг на друга. Внутри моего фильма есть несколько книг, но самая важная — «Тибетская книга мертвых». Там тоже поразительно используется язык, чтобы описывать сложнейшие процессы: именно так, ведь бардо не христианские небеса, куда попадают после смерти, а длящийся процесс. Смерть — трансформация энергии во что-то новое, так я это вижу. Преображение через дезинтеграцию. Для тибетцев смерть — освобождение через слушание: поэтому так важно рассказывать истории. Ведь мы их слушаем. Последнее, что теряет умирающее тело, — это слух, и в Тибете принято кричать в уши умирающему инструкции, как вести себя после смерти. Мозг уже не работает, сердце не бьется, но уши слышат. Я, кстати, об этом написала песню, хотя в фильме она не звучит. Ее главная идея — избавление от сожалений и грусти, сопротивление скорби и обучение тому, как ценить настоящее. Именно эти задачи решают те истории, которые мы рассказываем. По ходу того, как развивается мир, прогресс делает наши чувства и мысли все сложнее, но процесс остается прежним.

• • Идея избавления от сожалений и грусти все-таки поразительна для европейского или американского сознания, хотя, видимо, обыденна для Востока.

• • Моя картина родилась из этого намерения — преодолеть в себе скорбь, уничтожить ее. Ведь любая скорбь основана на жалости к себе. Конечно, ты не можешь просто развеселиться и забыть о тех, кто покинул этот мир. Но ты можешь научиться понимать грусть, не испытывая ее. Это очень важно. Грусть всеведуща, она повсюду, и, если ты повернешься к ней спиной, она нанесет удар в спину. Просто надо перестать плакать и сделать что-то. Встать, выйти из состояния неподвижности, превратить это чувство во что-то деятельное. Заполнить пустоту. Кино я снимала именно о преодолении страдания.

• • Вы могли бы себе представить «Собачье сердце» в иной форме? Как компакт-диск с вашим монологом на фоне вашей же музыки? Или как книгу?

• • А я уже сделала такую запись! Я же музыкант, я записала отдельный альбом, хотя и не имела этого в виду, — он будет издан как саундтрек к фильму. Вообще задумывала я эту запись как радиоспектакль. Ведь «Собачье сердце» требует от зрителя или слушателя очень многого: вам приходится самостоятельно искать ритм и смысл, как-то выстраивать предложенные звуки и образы в удобном порядке. Так что можете смотреть, а можете слушать. Между прочим, изначально я вообще не собиралась использовать никакую музыку. Просто говорить за кадром, и все. Но я все-таки музыкант, повторяю, от этого не избавишься. Надеюсь, несмотря на музыку, я оставила зрителям максимум свободы — смотреть фильм глазами стороннего человека, или глазами собаки, или моими глазами. Выбор за вами.

• • Так что было сначала — текст или изображение?

• • Это вам решать, не мне. Вы человек литературный? Тогда слушайте текст, а визуальные образы послужат иллюстрациями. Или вы привыкли воспринимать мир через картинки? Тогда смотрите, а я расскажу о том, что вы смотрите. Я же мультимедийный артист! А вы сами выбираете медиа, которое вам подходит.

• То есть сценария у вас не было?

• • Нет. Я начинала рассказывать одну историю, она тянула за собой другую, и так фильм постепенно рос и развивался.
  • Но теперь, когда фильм завершен, он может быть издан как книга?
  • Да!
  • С картинками или нет?

• • Необязательно! Я доверяю воображению моих читателей. В песнях я всегда на него полагалась. В любом случае песня лучше любого видеоклипа, где какие-то люди зачем-то пытаются танцевать. Обычно на это смотреть невозможно.

• • Где и как вы снимали картину? Какой у нее был бюджет?

• • За исключением нескольких кадров в Калифорнии, я снимала весь материал в своей студии в Нью-Йорке и неподалеку, буквально в нескольких шагах. На мой айфон, на видеокамеру — в Вест-Виллидже, где я живу. Вы видите на экране деревья: я смотрю на них ежедневно, когда выгуливаю собаку. Это фильм домашнего изготовления. Раньше я не любила кино, но теперь в восторге от того, что каждый может снять фильм! И не нужен никакой бюджет. У «Собачьего сердца» бюджет нулевой. Даже меньше. Картина стоила меньше, чем один обед для съемочной группы любого другого фильма.

• • «Собачье сердце» посвящено памяти Лу Рида, чья песня «Turning Time Around» звучит на финальных титрах. У вас не было искушения использовать еще какую-то его музыку?

• • Нет. Это же фильм не о Лу. Иначе это была бы совершенно другая картина. Но он видел и оценил мой сценарий, и он сыграл доктора в сцене в больнице! Хочу сказать, что испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, снимая этот эпизод. В нашем распоряжении было целое крыло больницы, и можно было там творить что пожелаешь. А Лу в халате доктора! Это было круто. Может быть, когда-нибудь я сделаю фильм о Лу. Но здесь у меня была другая тема и задача. Торопиться некуда. Знаете, я не верю в загробную жизнь, Лу ушел навсегда — он не слышит и не видит нас сейчас. Однако его прекрасная музыка наполняет весь мир, она его пережила — и это здорово, это настоящее чудо. Так что я всегда смогу к ней вернуться, если захочу.

• • Поражает то, как вы уверены в том, что делаете. Откуда это берется? Из опыта?

• • Я бы не сказала. Скорее это правила, которые я за долгие годы сама для себя разработала и которым с тех пор неуклонно следую. Их всего три. Первое: не бойся никого, живи своей жизнью. Второе: обзаведись хорошим детектором дерьма и научись им пользоваться, чтобы дерьму не было места в твоей жизни. Третье: будь нежен. Это мой ответ на вопрос «Что важно, а что — нет?».

• • Раз уж вы заговорили о нежности. Думаю, многих шокируют слова из фильма, что вы заботились о своей матери, но не испытывали к ней любви.

• • Ты не можешь заставить себя испытывать чувств, которых в тебе просто нет, — никакой психоанализ эту проблему не решит. А я очень внимательна к языку и не хочу подменять одни понятия другими. Нет эмпатии? Не знаю, что делать. Хотя… Мои тибетские мастера учили меня нескольким формам медитации. Например, вспомнить о том моменте, когда мама действительно тебя любила — и ты это почувствовал: мне удалось, хотя далеко не сразу. Есть и еще одна медитация, обучающая эмпатии. Представьте маленького очаровательного щенка. А потом — толпу людей, забивающих щенка камнями до смерти. Удастся ли вам остаться равнодушным? Это упражнение, лечащее от равнодушия. Общение с собаками вообще имеет такой эффект, я бы назвала его терапевтическим. Фильм ведь в конечном счете о любви, которую можно испытать при помощи собаки. Собака учит нас любви. Она изучает нас, наблюдает за нами, любит нас. Нам есть чему поучиться у собак.

• • Вы считаете, вам удалось научиться эмпатии?

• • Думаю, если бы я не преуспела, то не стала бы говорить об этом в фильме. Когда мои братья показали мне пленку из семейных архивов, я впервые вспомнила историю из детства: как они оба провалились под лед вместе с коляской, а я нырнула в прорубь и спасла их обоих. Она абсолютно выветрилась у меня из памяти, начисто. Я говорю: «Ребят, вы вообще помните, что тогда чуть не утонули?» А они говорят: «Вообще-то прекрасно помним». Потом они спросили: «Ты что, вставишь это в фильм?» И я ответила: «Почему бы нет?» Важно быть честным с самим собой. Не каждый художник так считает, но для меня нет ничего более существенного, чем честность.

• • Тогда скажите честно, вы были польщены, что ваш фильм пригласили в конкурс Венецианского фестиваля?

• • Скорее удивлена. Я состязаться вообще не люблю. Но я рада, что многие посмотрят мою картину.