Лео Габриадзе: «Из интернета ничего не исчезает»

Этот материал впервые был опубликован в июльском номере журнала «Афиша».

• Кажется, «Убрать из друзей» должен стать абсолютным хитом онлайн-кинотеатров, особенно среди пользователей Mac. Я во время просмотра на мониторе кидалась лихорадочно закрывать вкладки пару раз. Рефлекс срабатывает.

• Рефлекс, наработанный часами, днями, годами. Для вас наверняка, как и для многих сегодня, монитор ноутбука — и рабочий инструмент, и коммуникационное окно. Получается, оно же — маленькое окно в нашу душу. Разумеется, если туда заглянуть, там обнаружится куча секретов. Вот у вас сколько паролей?

• Три всего. И я все время переживаю, что кто-то об этом узнает.

• Именно. Вы живете в мире, где все самое сокровенное запаролено, и мы живем в мире, где все данные копятся и лежат в одном не очень надежном месте.

• Еще не очень иногда понятно, что безопасно публично выкладывать, а что нет. И страшно от этого немного.

• С этой гранью страха фильм тоже сильно связан. Идея пришла Тимуру (Бекмамбетову, продюсеру фильма. — Прим. ред.). Когда мы встречаемся с Тимуром, разговор всегда идет про новые сюжеты, так родился и этот. Периодически возникал разговор о том, что нужно снять все целиком на десктопе. Он обосновывал это просто: мы перенесли туда свою жизнь, а значит, и драму. На драме — то есть на отношениях людей — построено кино, и значит, надо перенести действие туда, где эти отношения разворачиваются. А потом, пару лет, назад я захожу к Тимуру на студию в Лос-Анджелесе, а он мне говорит: помнишь идею с десктопом? Мы написали сценарий. Сценариста звали Нельсон Гривс, он в итоге стал и продюсером, был мотором всего производства — жутко энергичный и талантливый человек. У нас была очень маленькая команда, и бюджет на первый монтаж почти мизерный — 120 тысяч. Начали с того, что Тимур с Нельсоном определили жанр: стало понятно, что лучше всего идею с десктопом решить как хоррор, потому что по этой теме очень много невысказанных страхов.

• Как вы это снимали? Репетировали как одну непрерывную пьесу и потом сняли в один дубль?

• Да. У нас была очень сложная система. В одном доме задекорировали все комнаты, в которых сидели герои, сами сели посередине и репетировали с ними. Так прошел примерно месяц. Репетиции были особенно важны, потому что это история про одноклассников, а если незнакомых людей вместе собрать, им так сразу одноклассников сыграть сложно: они должны общаться на полутонах, на ходу шутки друг друга схватывать. Другой уровень близости — можно даже некоторые предложения до конца не договаривать. Еще одна проблема — то, что в написанном виде диалоги всегда воспринимаются именно как написанные. В живой речи больше ошибок, неточностей, а пока пишешь, как правило, все формулируешь, но это тоже должно было выглядеть естественно. Поэтому после месяца репетиций мы сценарий у актеров забрали и заставили их разыгрывать по памяти действие как пьесу, все 85 минут хронометража. Актеры уже не помнили точных фраз, но помнили смысл и стали его под себя подгонять — сочинять отдельные реплики. В конце дня фильм был готов. Один съемочный день ушел. Вечером пошли в гости к Тимуру, сели, посмотрели, записали комментарии. И так дальше — садились, смотрели, дорабатывали. Снимать одним дублем было принципиально для истории, которую нельзя было рассказать как обычное монтажное кино, где ты одну сцену с актером снял, он пошел, поспал, покурил, потом вернулся, и с ним следующий план подсняли. В таком режиме нескольким актерам трудно было бы не прерываться и держать драйв так, как он идет в жизни. Под конец дубля они все физически уставали кричать, волноваться и плакать — но так и нужно. Если бы все это действительно произошло, они бы уж точно устали.

• Есть долгая традиция фильмов, демонизирующих новые форматы, — как «Видеодром» демонизирует видео, например, предполагая, что оно заставляет наше восприятие мутировать. Как вы думаете, ваш фильм в эту традицию укладывается?

• Конечно, мы по-другому общаемся в сети. Ты что-то написал — и у тебя потом есть возможность редактировать. Например, часто мы видим написанную фразу и можем себе представить, что она значила и как звучала до редактуры. В этом есть свой подтекст. Меня интересовала эта разница между тем, как мы говорим и как печатаем, как составляем реплику, думая, что никто не видит ее стадий, а видит только пометку «печатает…». И еще меня очень интересовало, как все это происходит одновременно — когда несколько бесед идут параллельно, на совершенно разных платформах, как главная героиня постоянно решает задачу этого эмоционального мультитаскинга на нескольких фронтах: одно говорит, другое пишет, третье делает. Обычно ты смотришь на актера — и по его лицу должен угадать: так этот персонаж почувствовал, так — подумал, а тут — наврал. Здесь все по-другому! Вдумайтесь: в десктоп-фильме мы видим всю механику этих процессов, разворачивающуюся непосредственно перед нами. Видим героя изнутри без всякого закадрового голоса.

• А как вы вообще к этим героям относитесь?

• Очень за них переживаю. Мы ведь все допускаем какие-то ошибки, особенно когда молодые, а теперь мир так устроен, что какая-то маленькая дурацкая шутка может обернуться трагедией, потому что она осталась в интернете и никуда оттуда не исчезнет. И цифровой буллинг процветает: достаточно одному пошутить, чтобы получше выглядеть в соцсети, и понеслось. Травля. Очень легко стало кого-то затравить, тем более когда можно делать это анонимно. Это меня тоже в сценарии задело — в моем детстве, понимаете, тоже в школе, например, были такие люди, которые всех обижали. Но в таких превращались те, кто мог себя защитить, — и поэтому их было не так много. Тогда это был шаг, право на который ты был обязан постоянно заново доказывать. Сейчас это может сделать любой трус. Я сочувствую и тем и другим, к тому же известно много случаев, когда жертвы отвечали обидчикам травлей — и те в итоге страдали даже больше. Они растут такие, какие есть. Я их жалею за их глупость, за страхи. У сегодняшних подростков очень сложная жизнь. Им достался удивительный, но при этом страшно тяжелый вид коммуникации: мы все работаем в облаке, живем в одной цифровой деревне со всем миром, хотя сами пока только учимся понимать, как этот процесс работает.

• И вам страшно?

• Да, конечно, страшно. Я достаточно скрытный человек, не люблю публичность. А получается, что кто-то может зайти в интернет и все найти про меня. От этого неловко — и спрятаться нельзя. Потерялась какая-то интимность в жизни.

• Вы сами гуглите свое имя?

• Нет, стараюсь не искать. У публичности больше минусов, чем плюсов: когда ты известный, хочешь того или нет, все равно становишься заложником своего образа. Я вот, например, люблю гулять — никто меня в лицо не знает, мне это нравится. Вот еще что важно по поводу интернета. Счастливый человек — это такой человек, который легко отпускает дурное. Кто не забывчив, тот постоянно копается в собственных ошибках, мучает себя. С интернетом как раз такая беда: сейчас растут люди не забывающие — все их ошибки могут лежать в сети годами. И от этого очень страшно.

• А еще что-то по этому поводу, кроме страха, вы испытываете?

• Испытываю, конечно. Но мы же хоррор сделали! Так что давайте сегодня остановимся на страхах.