«Безумцы» — всё Конец сериала: три хорошие новости

«Безумцы» ушли, можно сказать, по-английски: никто (ну почти) не умер, никто даже не прыгнул из окна, только пару раз выкрутили зрителям кишки, но это ничего, что-то в глаз попало, ерунда. А так — восемь лет сериал встречал зрителя драматической зарисовкой с прыгающим из окна человеком, и все это время мало кто сомневался в том, что человек этот — главный герой, Дон Дрейпер, и что такой его конец более-менее неизбежен. Вместо этого Дон в финальном сезоне лишь дотронулся раз до стекла в своем офисе, осознал, что окно не открывается, — и успел отогнать вредоносную мысль, которая могла бы у него появиться, еще даже до того, как она, собственно, появилась. Мало того — в финале мы видим его умиротворенным, улыбающимся и, судя по всему, придумавшим одну из величайших рекламных кампаний в истории человечества. Скука? Жизнь ваша скука.

В смысле, мы… (И тут придется употреблять какое-то странное «мы», которое было привычно для «Афиши» образца года так 2009-го, но сегодня уже непонятно кого описывающее; впрочем, про это «мы» уже вот здесь сказал Михаил Идов, в 2009-м как раз написавший о «Безумцах» в «Коммерсанте».) Так вот, мы привыкли отождествлять себя с героями «Безумцев» и немного этого стесняться; в беседах можно было сказать, что «я Пит» или «я Гарри Крейн», хотя на самом деле все тайно или не очень считали себя Доном Дрейпером, — и это нормально. Потому что Дрейпер почти как мы, он тоже нехороший человек, но потому что жизнь заставила. Живет в нехорошее время и страдает, и вокруг него все страдают, и страдания все эти такие настоящие, и чем сильнее они страдают, тем реалистичней и драматичней кажутся наши страдания здесь и сейчас. Поэтому так удобно бы было, если бы Дрейпер прыгнул из окна, это бы одновременно и легитимизировало наши страдания, и сделало бы нас выше него, потому что мы терпим, а он нет.

И только под конец стало точно видно, какую жестокую, но остроумную шутку «Безумцы» проделывают со своими зрителями. Шоу про привилегированных белых людей из 1960-х, адресованное привилегированным белым людям из нулевых только на первый взгляд показывает (помимо того, как все страдают), какого успеха за последние 50 лет достигло это гордое общество. Героев «Безумцев» безумно просто было судить, и создателя Мэттью Уинера в связи с этим часто обвиняли в излишней манипулятивности — дескать, шоу слишком явно ублажает зрителя ощущением собственного превосходства: вот Бетти Дрейпер курит беременная; вот черных не нанимают на работу просто потому, что они черные; вот Дон смотрит, как ОМОН избивает демонстрантов, и говорит, что они же камнями швырялись, так им и надо. 

А потом, в бытность мою работы в журнале GQ, мы ввели традицию рекапов каждого эпизода «Безумцев» и большого круглого стола по итогам сезона. В разговоре принимали участие четыре редактора, среди которых была только одна женщина. И мы, конечно, обсуждали, как ужасно было жить женщине в то время, как сложно было и Джоан, и Пегги пробиваться в этом мире стереотипов и так далее. Чуть позже я сел за расшифровку и обнаружил один занятный факт: у меня не получалось в финальный текст разговора добавить достаточно реплик от единственной женщины-редактора — просто потому, что каждый раз, когда она пыталась что-то сказать, другой редактор — мужчина — ее обрывал на полуслове. В этом шутка «Безумцев» и их немного сломанного диалога со зрителем; шоу никогда не было про то, насколько мы стали лучше, оно про то, что ничего не изменилось. «Безумцы» — это о 1960-х ровно в той же степени, что и о нулевых; в обоих случаях эта степень незначительна, потому что в первую очередь это шоу о цикличности. О том, как одни и те же люди, а вместе с ними и все человечество, повторяют одни и те же ошибки, и как хитро эта система устроена, так что каждый раз они их повторяют с твердой уверенностью, что сейчас-то они все, напротив, исправляют.

Вот, например, в финале Дон вместе с Стефани Хортон оказывается в прогрессивном хиппи-рехабе, куда Стефани записывается, потому что ей нужно как-то совладать с отказом от собственного ребенка. Она знает, что сделала правильный выбор, что с ней у этого ребенка нет будущего и что ей надо как-то теперь обрести внутреннюю гармонию с этим знанием. Стефани относится к ретриту серьезно, это ее путь к спасению, Дон — скептически. Стефани рассказывает свою историю на сеансе совместной терапии и получает невыносимый удар под дых — однозначное, безапелляционное осуждение; ровно то, от чего она пыталась в этом прогрессивном обществе скрыться. Стефани сбегает, Дон остается, слушает речь тихого семьянина, которому просто хочется, чтобы его любили, и заливается слезами, — ему же тоже всего-то это и нужно. И никто его не спросит, почему его старшая дочь воспитывает его младших детей. Так надо. И нет, Дона при этом Уинер не осуждает и нам не предлагает, просто показывает, что вот он, даже того не желая, находит в хиппи-ретрите успокоение, а Стефани, для которой это была последняя надежда, не находит. И сегодня бы тоже не нашла, а Дон был бы в порядке. И мы будем в порядке. Хотя бы тут хорошая новость.

В Московском планетарии есть великий экскурсовод — Наталья Андреевна Горыня, она работает там уже, кажется, больше 50 лет, и если вы когда-нибудь соберетесь туда на лекцию, попытайтесь подгадать так, чтобы попасть именно к ней. Наталья Андреевна говорит очень быстро, много и при этом связно и понятно, в двухминутный отрезок речи она успевает вместить историю и объекта лекции, и планетария, и России и мира в целом — ровно как Мэттью Уинер в один эпизод «Безумцев». Мне лично посчастливилось ее послушать перед показом фильма о черных дырах (это было зимой, только недавно вышел «Интерстеллар», поэтому всем хотелось послушать и посмотреть о черных дырах), а Наталья Андреевна была, кажется, не в лучшем настроении, поэтому ее комментарии к экспонатам, свидетельствующим о великих подвигах космонавтики, регулярно сводились к тому, что сегодня в космосе мы больше не лидируем, образование развалили, школьники не знают академика Королева и год полета Гагарина, и это вот и есть настоящая черная дыра — непонятно только, где ее горизонт событий. Горизонт событий — это пространство, которое уже невозможно никак наблюдать; даже свет, который попадает за этот горизонт, то есть за точку невозврата, никаким образом не может вернуться обратно, все неизбежно пропадет в черной дыре. Время было вечернее, детей на лекции было мало, самая младшая — девочка лет шести; и вот в кульминации Наталья Андреевна громко наставляла девочку: «Им уже поздно! А ты не ходи за точку невозврата! У тебя есть шанс еще — не переходи точку невозврата, не вздумай!»

Точка невозврата — это тема и «Безумцев» в том числе; показывая среди всего прочего пути неизбежного саморазрушения персонажей, «Безумцы» не могут не интересоваться тем, где и как оно началось. Как и в любой хронике, когда можно со стороны отследить, как именно одни события привели к следующим, тут интересно найти тот момент, когда именно чей-то выбор привел к неизбежности. В какой момент, например, брак Дона и Меган был обречен? Когда Дон понял, что карьера для нее важнее мужа? Или уже когда она смутила его гостей пошлым «Зубизу»? Или в тот момент, когда он сделал ей предложение? Или когда впервые ее увидел?

Все ответы — верные; начиная примерно с четвертого сезона «Безумцы» более-менее писали свою историю сами, повторяя, как уже было сказано выше, совершенные ошибки (иногда свои, иногда своих родителей или старших наставников) в новых обстоятельствах, а в финальном сезоне пошли уже на третий круг — и нет никаких сомнений, что будут круги четвертый и пятый. Из соображений гуманизма Уинер оставил всех этих дорогих нам людей в радостных моментах их жизни, но можно смотреть и так: Пегги снова влюбилась в коллегу, Пит снова вернулся к Труди, чтобы потом убежать и снова понять, что ему нужна только Труди; Дон снова обрел равновесие, чтобы потом так же эффектно — с запоями, самобичеванием и реками слез — его потерять. И любая точка в каждой их истории — это точка невозврата, и даже если в детство Дона отправить ту же Наталью Андреевну или хотя бы Дона взрослого, чтобы с криком молить не ходить за горизонт событий, ничего бы не вышло, потому что мы видели, какое у Дона было детство. Фатализм «Безумцев» — неудержимой силы, они фактически сообщают нам, что наши жизни предопределены еще примерно с момента Большого взрыва — единственной настоящей точки невозврата. Это не самый жизнеутверждающий посыл и далеко не самая радужная мысль, но хотя бы Уинер не заканчивает ее словами «что с этим делать — непонятно»; очень даже понятно, тут как раз никакой квантовой физики — просто жить, просто быть собой, просто принимать себя, просто «Ом-м-м». И это работает. Это тоже хорошая новость.

Опять о естественных науках. То есть да, «Безумцы» — прямая линия, в которой каждая точка — точка невозврата, а жизнь героев в двух измерениях была бы замкнутым кругом, но если добавить третье — получится спираль. С каждым новым витком она поднимается все выше, и какое-то движение все-таки происходит, и даже повторяя свои ошибки, герои чему-то все равно учатся, что-то все равно понимают и как-то, совсем чуть-чуть меняются.

Важный момент финала в том, что «Безумцы» в нем нарушили одно свое непоколебимое правило. Исследуя жизни выдуманных людей и их работу в выдуманных компаниях в 1960-х, «Безумцы» никогда не пытались сделать вид, что существуют в альтернативной вселенной; то есть — по этой логике — все, что когда-либо делали Дрейпер и другие как бы блестящие копирайтеры, просто-напросто растворилось и затерялось в архивах истории, не оставило в ней видимого следа. Миллионы фанатских теорий по этой причине всегда терпели крах: как бы не хотелось, чтобы Меган была Шэрон Тейт (или ее подругой) или чтобы Дон оказался Д.Б.Купером, — всякий раз эти предположения рушились о тот факт, что имен героев нет и не может быть в учебниках и сводках.

На идее о том, что герои никак не меняют мир вокруг себя, во многом и держался сериал — вот они все, такие важные, влиятельные, либерально-демократичные, прогрессивные, и вот они производят ничего и используют свои привилегии никуда. Копирайтеры из «Безумцев» не формировали дух времени, а ловили его и переупаковывали, чтобы выгодней продать. В этой системе они лишь наблюдатели.

«Безумцы» с каждым сезоном все сильнее были завязаны на поп-культуре своего времени: герои ходили на «Ребенка Розмари», читали «Крестного отца» и слушали The Beatles. На моменте, когда Дон пытается послушать «Revolver» и ничего в нем не понимает, становится ясно, что с профессиональной точки зрения он теряет хватку, потому что для работы, так сильно на духе времени завязанной, понимать «Revolver» жизненно необходимо. На титрах «Безумцев» играла «Tomorrow Never Knows» и «Space Oddity», это высокая планка, в самом финале не понимаешь, чем же ее можно побить, но вот козырь — реклама Coca-Cola. Реклама, которую вроде как придумал Дон в последнем кадре; конечно, есть у этого ролика реальный создатель, и зовут его не Дон Дрейпер, но это же мелочи — это не черный экран «Сопрано», тут нет никакой недосказанности, да и имя, в конце концов, Дону менять не впервой.

Что нужно знать про этот ролик и эту песню — что это действительно «Tomorrow Never Knows» и «Space Oddity», это не просто реклама, а хит, который люди по телефону заказывали на радио, и радиостанциям ничего не оставалось, как ставить «It’s a Real Thing», не получая при этом ни копейки от Coca-Cola за рекламное время. Это большая часть поп-культуры, большая песня счастью и единению, которого по чистой случайности можно достичь, купив бутылку кока-колы.

Конечно, Дон сейчас придумает этот ролик, а потом опять пойдет по пути саморазрушения, но мир-то он уже поменял. И Пегги станет жить со Стэном, а потом, может, они разойдутся, но в отличие от прошлых раз, она хотя бы немного будет по-настоящему счастлива. И Роджер снова попытает счастья в экстравагантном браке, который с очень большой вероятностью снова развалится, но как минимум у него теперь с женой куда больше общего (в первую очередь — возраст). Джоан продолжит свое гордое шествие между самоуверенными и мерзкими мужиками, но уже не как «классная телочка», которая готова подстраиваться под их мир, а как гордая женщина, которая легко перемелет их в порошок. Это все то, чего, крутясь на месте, «Безумцы» смогли добиться за 12 лет, и это, вообще-то, совсем немало.

Жизнь «Безумцев» иногда казалась бессмысленной и безответственной, а потому стыдной и незначительной. Их мелкие дрязги на фоне большой истории иногда были просто смешными, их увлеченность слоганом для рекламной кампании сигарет на фоне войны во Вьетнаме — цинична. Только вот когда с этими людьми проводишь 12 (или 8, если говорить о зрителях) лет, то все это уже как-то неважно, потому что это же настоящие жизни настоящих людей, и они никогда не бывают бессмысленными, а в финале «Безумцы» даже позволили главному герою сделать что-то действительно значимое — и все стало не зря. Они — это мы, они настоящие, и мы тоже тут не зря. Наши жизни — настоящие. Как бутылка колы. И это тоже очень хорошие новости.