«Испытание»: ядерный периметр

Гран-при главного российского кинофестиваля, статус создателя нескольких успешных сериалов и одного кассового хита «Брестская крепость» — всего этого Александру Котту хватило на восемнадцать кинотеатров: именно столько залов взяли на себя риск показывать его новый фильм «Испытание». На фоне такой статистики шансы критика уговорить публику сходить в кино ничтожны, но стоит хотя бы попробовать.

Уже заголовок насторожит многих, как когда-то отпугивало столь же размыто-обобщенное «Возвращение» (его автор Андрей Звягинцев и присудил в Сочи Котту главный приз «Кинотавра»). Если разобраться, то испытание в фильме — не только сложный путь молодых героев навстречу друг другу: она — дикарка, живущая в степи вдвоем с отцом-нелюдимом, он — улыбчивый балбес откуда-то с большой земли, обладатель фотоаппарата и кинокамеры. Речь еще об испытании атомной бомбы, одном из первых, происходивших в 1950-х на полигоне под Семипалатинском в Казахстане. Когда силу взрыва никто просчитать не мог и побочный ущерб был нешуточным. Об этом собирался изначально снимать кино Павел Чухрай, но что-то не заладилось, и проект перешел по наследству к Котту. Правильно, кому же еще. Котт — тихий, исполнительный, профессиональный, многостаночник, любой жанр ему по силам.

Кто мог угадать (кроме смотревших его короткометражки), что в этом режиссере скрыт термоядерный заряд такой мощи? Как настоящий автор, он сумел составить фильм из самого главного и хладнокровно отсек все лишнее — имена, фамилии, даты, явки, факты, титры, да и просто любую речь. «Испытанию» текст не нужен. И смотреть его надо внимательно, молча, желательно без похрустывания попкорном. Что само по себе… именно так, испытание. Хотя и не более суровое, чем поход на хорошую выставку или, например, в филармонию. Придется употребить слово еще более пугающее, чем «испытание». Перед нами не просто фильм, а факт искусства.

Отдельно хочется сказать о каждом — не только участнике творческого процесса, будь то актеры-дебютанты, продюсер или звукорежиссер (особые восторги достаются оператору-перфекционисту Левану Капанадзе, тоже получившему в Сочи награду, и деликатному Алексею Айги, который свел музыку к намеку на мелодию), но и кадре. Вот профиль отца девушки, который зевает на фоне заходящего солнца, а потом захлопывает рот — и проглатывает светило, как крокодил у Чуковского. Вот среди ночи героиня, щурясь на свет, выходит из дома, а его стена чудом превращена в киноэкран, и посередине ее лицо. Вот острый нож медленно подносят к связанному барану (животные — вечные жертвы фестивального кино), но не для того, чтобы пролить кровь: лезвие перерезает веревку. Самолет летит в тумане — и, оказывается, едет по земле, у него даже крыльев нет. Две рубахи сушатся на ветру, одна небрежно обнимает другую рукавом. Или совсем просто: вода, которой плеснули на раскаленный камень, на глазах исчезает. Как испаряется едва мелькнувший сюжет, заслоненный неожиданно мощным визуальным образом.

В каждом отзыве об «Испытании» написано, что это поэтическое кино. Это только часть правды, эвфемизм, чтобы намекнуть на свободу фильма от привычных нарративных техник, сторителлинга на американский манер. В той же, если не большей, степени можно сказать, что «Испытание» — кинематографическая живопись, где оператор и режиссер показывают себя подлинными (порой наивными) художниками. При этом постмодернистских отсылок к известным картинам крайне мало. Ну разве что главная героиня в одной из сцен, когда надевает красную косынку, моментально перевоплощается в «Дочь Советской Киргизии» Семена Чуйкова — кстати, свою современницу, ведь картина писалась в 1948-м. А еще «Испытание» — образец математики, безупречная формула, в которой нет и не может быть ни одного лишнего символа.

Проклятье всего новейшего российского кино — его удручающая необязательность. Лишние сцены, диалоги, персонажи, сюжетные линии; неряшливые декорации, случайная натура… Избыточность даже преподносилась как доблесть, особый национальный стиль; напротив, эпитет «профессиональный» превратился едва ли не в уничижительный. «Испытание» поражает именно профессионализмом — не только его уровнем, но неожиданно безболезненным сочетанием ремесла с высокими творческими амбициями. Это, при всех метафорах и красотах, создает ощущение неизбежности каждого эпизода, предельной экономии средств и самого языка. Судя по всему, эта картина стала важным тестом и для ее автора. Долгие годы Котт был (или все-таки казался?) архетипическим представителем своего поколения, покорных служителей халтурной киноиндустрии. Новый его фильм — маленький, но отчетливый бунт. Бескомпромиссный ответ на наше вечное «так сойдет».

На это, конечно, можно возразить, что за художественными исканиями Котта пропал живой непосредственный нерв окружающей нас реальности (будто бы российское кино умело его отыскать!). Да, вероятно, перед нами  искусство «нового застоя», как самые радикальные картины Тарковского были порождены брежневским безвременьем. Но умеющий видеть — а другой зритель «Испытанию» противопоказан — увидит, как хрупкая жизнь здесь уничтожается оружием массового поражения: не нуждающимся в человеческом воплощении Молохом, две ипостаси которого — бесконечная ограда из колючей проволоки и неотвратимый ядерный взрыв. В дни, когда впервые лет за тридцать бряцание ржавыми боеголовками стало обязательной риторической фигурой любого патриотического спича, такой фильм уже не производит впечатление устаревшего. Полезно помнить, что власть в России во все времена считала своих граждан, по выражению одного телеведущего, радиоактивным пеплом. И мало что можно этому факту противопоставить.

Разве что — вот, восемнадцать экранов.