«Исход: Цари и боги»: слишком мало духовности

Родился рабом, чудом избежал смерти, стал принцем, потом был разжалован и изгнан, освоил профессию пастуха. Учился поклоняться египетским богам, потом дорос до истинной веры. Начинал как эгоист и индивидуалист, со временем стал трибуном и полководцем, спасшим целую нацию. Ну и вообще — говорил с горящим кустом, насылал на империю божьи кары, перешел море вброд. Ясно, что Голливуд, вообще-то крайне осторожный в отношении ветхозаветных тем, не мог пройти мимо такого сюжета. «Исход» Ридли Скотта — не первая и не последняя американская экранизация истории Моисея. А также явно не худшая, хотя по совокупности факторов скорее неудачная.

Лучшего момента выбрать не удалось бы при всем желании. В этом году прогремел и уже собрал весь критический негатив «Ной» Даррена Аронофски, публика в целом созрела для масштабных кинопьес духовного содержания, а кинематограф накопил достаточное количество технических средств, чтобы убедительно воспроизвести на экране любое чудо. Опять же Ридли Скотт — как-никак тот режиссер, который снял последний на сегодняшний день безоговорочно успешный пеплум (жанр вообще рискованный) — «Гладиатор». Сам бог велел.

С богом в «Исходе» главная проблема. Возможно даже, что единственная, но слишком существенная, чтобы закрыть на нее глаза. Вне веры невозможен пересказ, даже самый поверхностный, любого сюжета из священных книг, а этого — вдвойне. Скотт и его сценаристы, надо отдать им должное, решили вопрос концептуально: Моисей в их версии, как, вероятно, они сами, — убежденный атеист и прагматик. К любым пророчествам он относится с презрением, а верит только в собственные силы. Когда же те его подводят, задумывается впервые — и переживает потрясение религиозного свойства, слитое воедино с экзистенциальным кризисом. Здесь, в момент важнейшей из нескольких кульминаций фильма, надо признать, не хватает усилий команды лучших профессионалов: оператора Дариуша Вольски, композитора Альберто Иглесиаса, художника-постановщика Артура Макса и незаурядного актера Кристиана Бейла, сильнейшего специалиста Голливуда по вопросам перевоплощения. Пережить этот момент вместе с Моисеем сумеет разве что самый внушаемый из зрителей. Остальным придется поверить Скотту и Бейлу на слово.

Подводит звездную команду лишь одно: рациональность. Даже в решении погрузить Моисея-Бейла в грязь по самый кончик носа, чтобы он восстал оттуда новым человеком, читается расчетливый, проверенный на фокус-группах символизм: потому и не работает. Превращение Всевышнего в ребенка с пронзительным взглядом и вовсе балансирует на грани пошлости. За кажущейся стратегией авторов стомиллионного блокбастера читается даже не наглость — она бы здесь не помешала, — а исключительно растерянность от столкновения с интуитивно непостижимым материалом.

Что служит компенсацией этого фиаско? Отличный костюмный эпос с выдающимися сценами битв и погонь (лучшая битва в начале, на колесницах; лучшая погоня, сами понимаете, в финале), замечательным кастингом, впечатляющими спецэффектами. Особенно удались кровавый Нил, нашествие лягушек и налет саранчи. С гибелью египетских первенцев, пожалуй, перестарались. Главный сюжет здесь — политический: Моисей — лидер оппозиции, поднимающий народное восстание против тирании фараона и проходящий путь от индивидуализма до осознания исторической необходимости. Эта эволюция как раз удалась на славу. Как и многое другое. Из актеров особенно хорош малознакомый широкой публике Джоэл Эджертон, сыгравший фараона. Даже на бритого под ноль Джона Туртурро в несколько анекдотическом амплуа его отца или сэра Бена Кингсли, в который раз играющего еврейского старейшину, приятно посмотреть. Только всего этого мало. В фильме об исходе должно быть что-то еще, самое главное: за неимением лучшего назовем это качество дурацким словом «духовность». 

Здесь и возникает невольное сравнение с «Ноем», работающее не на Ридли Скотта, а против него. Аронофски не боялся тратить продюсерские средства, не страшился быть смешным, не смущался абсурдностью сюжета и неполнотой сведений, почерпнутых из первоисточника, — потому что, в прямом и фигуральном смысле слова, верил. «Ной» — фильм о стихии и фильм стихийный, захватывающий и придавливающий тебя своим безусловным, хоть и труднообъяснимым величием. Это позволяет забыть обо всех нелепостях и натяжках, простить их безоговорочно. Напротив, в гладком и мастеровитом «Исходе» ты невольно начнешь искать шероховатости. Надо же как-то объяснить себе, почему адреналин есть (это дело техники), а с трепетом и замиранием — ну совсем никак.

Будет, однако, нечестно утверждать, будто по-настоящему сильных эмоций на просмотре «Исхода» испытать не удастся. Я пережил таковую на финальном титре — посвящении брату режиссера Тони Скотту, покончившему с собой во время работы над фильмом. Только в эту секунду, ретроспективно, понимаешь, что Ридли Скотт пытался снять картину вовсе не о пророке и патриархе богоизбранного народа, а о двух братьях, которые без серьезных на то причин расстались навсегда и встретились только перед гибелью одного из них в пучине Чермного моря. Пусть и не получилось — попробовать в любом случае стоило.