«Добро пожаловать в Нью-Йорк»: выйду из шкафа с лицом Депардье

С месяц назад меня занесло на пару дней в Париж, где вечером я по совету друзей оказался в некоем ресторане. Погода стояла жаркая, веранда была забита, пришлось сесть в зал. Там как раз было прохладно и пусто, лишь за соседним столиком сидела компания, во главе которой шумно о чем-то вещал смутно узнаваемый корпулентный месье — владелец ресторана, Жерар Депардье собственной персоной. Надо сказать, что эта звезда — из числа самых неуловимых. Поймать его для интервью невероятно трудно: мне до сих пор удалось лишь однажды, и то очень давно. Сражаясь с собственной тактичностью, я все-таки не смог заставить себя нарушить чужую privacy и подойти к столику Депардье. Однако несмело окликнул его, когда тот проходил мимо. Узнав, что я из России, радушный хозяин залез во внутренний карман пиджака и продемонстрировал бесценную реликвию — краснокожую паспортину с двуглавым орлом: та же самая птица красовалось на часах артиста. А потом присел ко мне за стол и начал говорить.

Забудьте Проханова и Дугина, Вассермана и Кургиняна. Так красиво, выразительно, артистично и безапелляционно не мог бы выступить никто из них. «Путин — великий правитель… Россия встает с колен… Настоящая свобода и демократия настала лишь сейчас… Так я почувствовал, что у меня русская душа…» — это, конечно, слабая выжимка из тех экспрессивных и непереводимых красот, которые исторгал из себя Депардье. Я попробовал несмело ему возразить, просто чтобы поддержать беседу. Что тут началось! Интеллектуалов он назвал дрочилами, сопроводив слова выразительным жестом. Узнав, что я журналист, добавил: все журналисты дерьмо, и ты дерьмо. Но этого было мало: пару раз хлопнув меня по плечу с силой, слегка превосходившей дружескую, Депардье объявил, что я Порфирий Петрович, а это хуже, чем быть убийцей Раскольниковым. И ушел, величественно хлопнув дверью. Только после этого я заметил, что прошло полчаса, а нетронутая еда успела остыть.

История имела продолжение, о котором было бы тактично умолчать: если вкратце, мы с Депардье разговаривали еще раз и расстались лучшими друзьями. Я по-прежнему не могу поверить, что это случилось на самом деле. Но не в этом суть.

Прошла пара недель, и я оказался в кинозале на премьере фильма «Добро пожаловать в Нью-Йорк» с Жераром Депардье в роли бывшего главы МВФ Доминика Стросс-Кана. Снял его гуру американского независимого кино Абель Феррара — с которым у меня тоже как-то раз была история: во время интервью он внезапно заснул, причем не на моем вопросе, а посреди собственного ответа. Рядом с ним сидела специальная женщина, назначения которой до какого-то момента я не понимал, а здесь вдруг понял: она, ничуть не удивившись, продолжила речь Феррары с нужного момента, а когда он минуты через четыре очнулся, снова замолчала. В другой ситуации, наверное, следовало бы обидеться на каждого из них. На Феррару за небрежность, на Депардье — за грубость, на Стросс-Кана, который чуть не изнасиловал горничную, — за распущенность. Но в некоторых случаях масштаб личности и вправду завораживает, а представления о приличиях начинают казаться несущественными. Значительная личность почти всегда неприлична. Может себе позволить.

И это главная причина, по которой нельзя пропустить «Добро пожаловать в Нью-Йорк». Фильм, который не вышел в кинотеатральный прокат ни в Штатах, ни во Франции, во избежание политического (а то и цензурного — картина невероятно откровенна) скандала, у нас показывается на широких экранах. То ли потому, что запретительные законы распространяются только на отечественную киноиндустрию, то ли потому, что разоблачать «их нравы» считается правильным. Но не гол ли король? Многие зрители неизбежно решат, что перед ними слабое, заунывное и однообразное кино, уподобившись той самой горничной, с ужасом и отвращением бежавшей от атаковавшего ее обнаженного толстяка-иностранца. Хотя непременно найдутся и другие — те, кто завороженно и благоговейно будут любоваться цветением трех монументальных безумий, собранных в один букет. В конце концов, если верить фильму, даже после позорных приговоров и разоблачений по-прежнему находились молодые красивые женщины, готовые по первому свистку прыгнуть в постель Стросс-Кана. Величие возбуждает.

У картины трехактная структура. В первой трети приехавший в Нью-Йорк по делам банкир пользует молодых девиц в разных позах. Среди них, отметим, и русская красавица Наташа Романова, которой поручен особо важный диалог. «Говоришь по-русски?» — спрашивает она Доминика — Жерара и, услышав отрицательный ответ, уверенно предсказывает: «Еще заговоришь». Эта часть — во многих отношениях порнографическая, зато второй акт ее здорово уравновешивает: арест и унизительный досмотр Стросс-Кана — антиэротический оскал демократического капитализма, отповедь европейскому либертинажу. Наконец, третья часть — бесконечные разборки со святошей-женой (Жаклин Биссе), психологический довесок, лишающий смысла концептуальный зачин. Здесь уже перестаешь понимать — то ли перед тобой монументальная сатира (но не особо смешная), то ли сексопатологический этюд (но не слишком убедительный), то ли вообще семейная драма, к которой по недоразумению приклеили кусок другого, гротескно-непристойного фильма.

Лично для меня это перестало быть важным в тот момент, когда я узнал надетый на героя полосатый пиджак, во внутреннем кармане которого, я знаю точно, лежал талисман — паспорт РФ. Я понял, что не могу оторваться от экрана точно так же, как не мог отлепиться от самого Депардье, вдохновенно открывавшего мне тайны российской политики. Мы смотрим кино, восхищаемся актерским перевоплощением. Нам невдомек, что перед нами — не игра или имитация, а подлинное явление недюжинного феномена, заряжающего какой-то радиоактивной энергией. Дантон, Роден, Сирано, Колумб, Портос, Ватель, Видок, Дюма, Распутин… Все это просто образы, личины, маски? Или черты масштабной — во всех смыслах неохватной — личности одного гражданина Мордовии? На втором этаже того самого ресторана красуется ростовая фигура галльского гиганта, несравненного силача Обеликса — и, глядя на куклу Депардье, я невольно вспомнил пожатие каменной его десницы. Как говорилось в одной неплохой телерекламе с участием Санта-Клауса, «он настоящий». После этого, если помните, с произносившим эту фразу случался обморок.