Канны-2014 День второй: ЖЗЛ

Довольно неожиданно 67-й Каннский фестиваль в своем самом начале сделал акцент на народном жанре байопика. На церемонии открытия был показан долгожданный фильм француза Оливье Даана «Принцесса Монако» с Николь Кидман и Тимом Ротом, а первой конкурсной премьерой оказался «Мистер Тернер», новый опус выдающегося англичанина Майка Ли, где Тимоти Сполл сыграл роль величайшего живописца Великобритании. Отличный повод в очередной раз задуматься над различиями мейнстримового и авторского кино, а заодно — о том, что отделяет французов от англичан: стилистические расхождения преодолеть куда сложнее, чем любой Ла-Манш.

«Принцессу Монако» заклеймили заранее. С первых показов критики выходили с выражением глубокого удовлетворения на лице: «А что я говорил!» Первые разрушительные рецензии последовали уже через час — и неудивительно, что от англичан: те ликовали, что французская клюква с Кидман в роли принцессы Грейс Келли оказалась еще хуже, чем их национальная клюква с другой австралийкой, Наоми Уоттс, в роли принцессы Дианы. В самом деле, Даан заслуживает щелчка по носу. Успех, пришедший к нему с «Жизнью в розовом цвете», не то чтобы был полностью заслуженным — его следовало бы отнести на счет не топорной и сентиментальной режиссуры, а исключительно незаурядных актерских данных Марион Котийяр. Про нее, однако, можно было хотя бы сказать, что Даан ее открыл, а вот Николь Кидман он попросту цинично использовал. Прекрасная актриса давно уже не в лучшей форме, и с ролями не везет: даже профессиональные подвиги в «Газетчике» никто толком не оценил — а она там такое вытворяла! Впору отчаяться. И согласиться на роль в дежурно-церемониальном байопике, где и придется всего-то лишь носить дорогущие платья и бриллианты, стараясь вести себя с королевским достоинством. Для такой, как Кидман, задача несложная.

Интрига «Принцессы Монако» смехотворна даже для провинциально-курортных Канн, от которых до пресловутого Монте-Карло можно домчать по автостраде за час. Шарль де Голль пытается прижать и чуть ли не аннексировать Монако, принц Ренье нервничает, и тут его красавица-супруга берет бразды в свои нежные руки, устраивает бал Красного Креста и, зазвав туда чванного французского президента, очаровывает его своей миротворческой речью. Хеппи-энд, занавес. Ясное дело, в реальности ситуация была чуть сложнее и не так походила на диснеевскую сказку. Но Даан, предупреждающий в первом же титре, что сюжет лишь «основан на фактах», не стремится быть правдивым. Он сродни хроникеру из популярного журнала для домохозяек: его главная задача — рассказать увлекательную story, чтобы не скучно было высидеть очередь в парикмахерской. Пафоса — максимум, сентиментальности — еще больше, скрипки за кадром надрываются, непрошеные слезы сочатся из глаз буквально всех персонажей, не исключая третьестепенных. Скажете, дурной тон? А для многих именно этот тон — идеальный, лучше не бывает.

Но это с одной стороны. Есть и другая. Вне зависимости от дурного сценария и никчемной режиссуры Кидман — живое сокровище, в самом деле достойная наследница ушедших в прошлое голливудских звезд. Роль слишком близка и понятна ей, чтобы играть формально или скучно, как предполагают выспренние диалоги и плоская фабула. Николь — королева кинематографа, чувствующая, как он покидает ее, ускользает, будто песок сквозь пальцы. Отныне и, возможно, навсегда ее участь — благотворительные балы и роскошные туалеты, бессмысленный гламур и представительские функции. Финита ля комедия. «Принцесса Монако» вряд ли так задумывалась, но смотрится она как роль-прощание. Недаром отнюдь не второстепенным там оказывается сюжет с добровольным отказом Грейс Келли сыграть роль мечты в хичкоковском «Марни». И не только потому, что муж против: в неожиданно пронзительной сцене Кидман проигрывает реплики присланного ей сценария перед зеркалом — и делает это просто ужасающе. Кино больше не с ней, развод состоялся. Она осознала это последней. Это щемяще трогательно — непреодолимая дистанция между Грейс из гениального триеровского «Догвиля» и этой нарядной Грейс, чья красота — красота увядания.

У Кидман никогда не было каннского актерского приза, и будет ли? Зато Тимоти Споллу, фактурному британцу, сыгравшему в «Мистере Тернере» Майка Ли, малая «Золотая ветвь» запросто может достаться. Ли и вообще потрясающе работает с актерами — согласно его уникальному методу, они не инструменты в руках режиссера, а полноценные соавторы, помогающие дописать сценарий и создать своих персонажей в ходе изнурительных тщательных репетиций. Сполл играл у него многократно, в том числе главные роли, хотя российский зритель все равно, вероятней всего, знает его лишь как крысоподобного Питера Петигрю из сериала про Гарри Поттера. Здесь же Сполл взвалил на свои плечи нешуточную ношу: сыграть одного из важнейших персонажей британской культуры, о котором (в том числе и о внешности) известно невероятно мало. С единственного, очень раннего автопортрета живописца на нас смотрит утонченный романтический юноша, мало напоминающий выразительно некрасивого толстяка, каким он предстает в фильме Ли. Он пыхтит, хрюкает, хрипит, потеет, краснеет, гримасничает, но сквозь физиономию матерого кабана (в самом начале фильма отец Тернера покупает на базаре свиную голову и любовно ее бреет, а потом точно так же бреет вернувшегося из путешествия сына) сияет свет гения, каким-то необъяснимым образом переданный на экране.

Здесь и еще одно возможное объяснение выбора двух байопиков для старта фестиваля: поверхностность «Принцессы Монако» идеально оттеняет глубину «Мистера Тернера». Если в первом случае виртуоз камеры Эрик Готье буквально принуждает зрителя наслаждаться вечно прекрасной Грейс-Николь, то верный соратник Майка Ли, оператор Дик Поуп, проникает в неброскую красоту повседневности — ту, в которой английскому режиссеру, классику «реализма кухонной раковины», нет равных. Разве что сам Тернер, умевший, как никто другой, в бытовой сценке — в порту, на набережной, в сельской местности — почувствовать величественность античного мифа. Способность Ли и его команды оживить на экране восхитительно детальный мир довикторианской Англии впечатляет. Временами даже начинает казаться, что в этой хронике нет никакого сюжета, он заменен чередой колоритных сцен, — но это, конечно, умелая иллюзия. Соотношение ингредиентов в этой наваристой похлебке выверено с математической точностью. Эксцентричность Тернера в обществе коллег- художников, которым он одалживает деньги, над которыми насмехается, с которыми выпивает или слушает музыку на званом вечере, уравновешена его вполне мещанским прагматизмом в вопросах обустройства дома и семейного бюджета. Холодность по отношению к внебрачным дочерям — страстностью в неожиданном романе с простодушной вдовой, у которой он снимает комнату. Повадки деревенского увальня и косноязычие — с удивительной тонкостью в вопросах искусства и научных экспериментов.

Это, конечно, не просто портрет или жизнеописание. «Мистер Тернер» тянет на авторский манифест — о том перегное, из которого и вырастает творчество. Недаром самый карикатурный персонаж фильма — молодой еще критик Джон Раскин, который пытается умничать над полотнами художника, пока тот пытается вытряхнуть из складок штор застрявших там мух. Тернер никакой не небожитель. Он земной, даже приземленный гений, ходящий к проституткам, торгующийся с продавцами холстов и красок, любящий вкусно поесть и выпить. Его полотна и рисунки возникают в структуре картины будто случайно, вдруг — и сражают наповал. А потом зрителя добивают невероятные, совершенно тернеровские пейзажи, как по волшебству воссозданные Ли и Поупом и идеально неброско вписанные в фильм. Никакого позерства, никакого эстетства — просто заходящее солнце; но после этого вроде бы мимолетного кадра уже не возникает вопросов, что имел в виду художник своей предсмертной фразой «Солнце — это Бог».

«Принцесса Монако» и «Мистер Тернер» — демонстрация худшего и лучшего, на что способен жанр фильма-биографии. И на этом Канны с ним не покончили: на днях в конкурсе покажут новую картину мастера эпатажа Бертрана Бонелло «Сен-Лоран», уже второй за год байопик культового модельера.