Апичатпонг Вирасетакун: «Я хочу проснуться — и не могу»

В Москве в рамках фестиваля «2morrow» на этих выходных покажут «Кладбище великолепия», новую работу тайца Апичатпонга Вирасетакуна, получившего «Золотую пальмовую ветвь» за свою предыдущую картину, «Дядюшка Бунми, который  помнит свои прошлые жизни», — авангардиста, от которого всегда можно ждать самых необыкновенных сюрпризов.

• После «Дядюшки Бунми…», своеобразного хита среди ваших картин, многие ждали от вас чего-то более понятного и мейнстримного, чем «Кладбище великолепия», которое в состоянии сбить с толку большинство зрителей.
• Это более личная работа, чем предыдущая. Я по-прежнему работаю на поле экспериментального кино, но стараюсь уйти от интеллектуальных игр в сторону эмоций. Недаром я снимал «Кладбище великолепия» в Кхонкэне, моем родном городе. Время бежит так быстро, и те места не узнать. Все меняется не к лучшему. Власть в стране в руках военных и спецслужб. О будущем даже и думать неуютно, хочется сбежать от него. А куда убежишь? Разумеется, только в параллельную реальность, которую мы обретаем во сне.
• То есть это еще и политический фильм? Это не кажется очевидным.
• Вы можете не почувствовать тот контекст, который ясен для меня как жителя Таиланда, но это неважно — фильм можно смотреть и понимать по-разному. Для меня самого очевидно, что одна из главных моих тем — упадок и кризис, в котором оказалась моя страна. Я чувствую удушье от незнания завтрашнего дня; хочу проснуться — и не могу. С каждой следующей работой я подчиняюсь все более жестким ограничениям. Наверное, поэтому я снимал картину как последнюю. Как минимум последнюю в Таиланде.

• И именно поэтому поехали снимать ее в родной город?
• В том числе. Лучшее место, чтобы попрощаться. Хотя для нас это редкость — снимать кино на таком удалении от Бангкока. И конечно, бюджет сразу вырос. Правда, мне удалось сэкономить, наняв многих людей на месте.

• А какого рода ограничения?
• Мы не имеем права высказываться о нации, религии, монархии… О сексе, разумеется. Что же остается? Немногое.
• Это заметно влияет на вас?
• Безусловно. Я все время задаюсь вопросом, вправе ли по-прежнему называть себя художником. Я ведь не могу сказать то, что хочу! В любую секунду я готов к аресту и допросу. Собственно, большинство моих коллег уже прошли через такие допросы, по несколько дней сидели в тюрьме, пока не подписывали странные документы, подтверждающие их политическую благонадежность. А не подпишешь — тебя будут преследовать, заморозят банковские счета: никто не отказывается. Страх универсален. И я тоже боюсь, все чаще думаю об эмиграции. Хотя невозможно представить себе, как я оставлю родину. Вспоминаю слова Белы Тарра, с которым я познакомился в Сараево, где преподавал. «Не уезжай из Таиланда, ты потеряешь себя», — сказал он мне. Похоже, он сам утратил что-то, покинув Венгрию.
• Неужели ваша «Золотая пальмовая ветвь» не дает вам хотя бы какой-то иммунитет?
• У нас в Таиланде эти регалии мало кого всерьез волнуют. Да и меня не слишком: в конце концов кино  не спорт. После моей победы в Каннах журналисты меня начали преследовать не только ради интервью: многие нападали на меня. В социальных сетях мне все время угрожали убийством, им не нравились высказанные мной мнения о политике в Таиланде. С тех пор я не перевариваю фейсбук, хотя избежать его сегодня, к сожалению, невозможно. Ну конечно, правительство устроило большой праздник в мою честь, когда я вернулся из Канн. Но захотят — посадят меня в тюрьму. Это может случиться в любой день.

• Теперь понятно, почему ваши герои бегут в бесконечные сновидения.
• Солдаты в моем фильме спят постоянно, не приходя в себя. Однако в самом начале «Кладбища великолепия» действие развивается сравнительно динамично. По меньшей мере для моего фильма. Это ритм города, в котором я начинаю жить и дышать, мое признание в любви к той старой архитектуре, которую помню с детства, к полуразрушенному госпиталю, где познакомились мои родители. А потом на экране появляется Дженджира, постоянная моя актриса, и она становится призраком, который вселяется в картину и тормозит ее, переводит на рельсы неторопливого сновидения.
• Ваши сновидения тоже необычны. Необычнее других.
• Точнее, обычнее! Я довольно часто запоминаю свои сны, во всяком случае, последние перед пробуждением. Действие в них разворачивается более-менее последовательно. Там нет голливудских поворотов сюжета или спецэффектов. Мои сны похожи на реальную жизнь. Мне вообще кажется, что сон таков, он не имеет ничего общего с живописью Сальвадора Дали. Сон тянется медленно и буднично, постепенно и необъяснимо меняя свой ход. Настоящий сон нежен, не травматичен в отличие от многих искусственных кинематографических снов, к которым вы привыкли.
• А еще иногда вы пересказываете с экрана сны словами, когда от вас ждут, чтобы вы их экранизировали.
• Да, именно так. Дженджира гуляет по лесу и пытается представить себе, как на месте деревьев были роскошные дворцы, но вы не видите этих дворцов и тоже вынуждены пытаться их вообразить! Она верит в реалистичность этих иллюзий, и вам предстоит в это поверить тоже. Разочарование — полезная вещь: ты ждешь и ничего не дожидаешься. Так формируются иные уровни образности, ты глубже погружаешься в фильм и задаешь себе новые вопросы. Будем считать это своеобразной игрой — очень для меня важной. К тому же игрой без определенных правил. Я по-прежнему снимаю визуальное кино, просто это другой тип визуальности.  

• Он как-то связан со специфически таиландским взглядом на мир, если вообще можно говорить о таком?
• Наши верования близки анимизму, мы верим в существование духов, которые всегда вблизи от нас. И готовы поверить, узреть невидимое. Несколько недель назад от жары в лесу потрескалась земля, и это было воспринято местными как большое событие: они молились, зажигали свечи, об этом писали в местной прессе, потом подсчитывали деревья в лесу. Такая реакция — в порядке вещей. Такова наша рутинная реальность. В «Кладбище великолепия» мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы обойтись без призрачных обезьян и остаться ближе к реализму. Да, я утратил что-то, но и нашел что-то новое.
• И вот мы смотрим на движущиеся эскалаторы — как в жизни, — но выглядит это скорее как фантастическая галлюцинация.
• Жизнь полна таких образов и случаев. Магия повсюду, она спрятана в реальности. Главное — научиться ее находить. К счастью, я ищу не в одиночестве. Дженджира со мной все эти годы, и она помогает мне почувствовать мое желание затормозить время — с возрастом оно все сильнее. Мой новый оператор Диего Гарсия потрясающе чувствует окружающий мир и может увидеть в нем подлинные чудеса. Так рождается фильм: не высказывание, как в книге, а переживание почти тактильное. Вам кажется, что вы можете потрогать то, что видите… но это иллюзия. Эта потребность человека и позволяет религии существовать в современном мире. Она и мне дает возможность снимать мое кино.