Анна Меликян: «Если вглядеться, человек — совсем не положительный персонаж»

Этот материал впервые был опубликован в декабрьском номере журнала «Афиша»

• Над «Про любовь» вы работали гораздо быстрее, чем над своими предыдущими фильмами.
• Да. Потому что он вырос из другого проекта. Каждый декабрь Светлана Бондарчук проводит благотворительный аукцион: известные режиссеры снимают короткие фильмы, их продают, а деньги идут в разные фонды. Я сняла уже три таких фильма, в этом году будет четвертый. И это несколько отличается от того, что мы делаем на крупных съемках: хотя со мной работают те же люди, но команда меньше — и все бесплатно. В этом есть доля авантюризма, хулиганства, легкости, безответственности. Во всяком случае, была. А вот сейчас мы собрались обсудить четвертый фильм, и как-то у нас все стало очень серьезно, это меня уже даже пугает.
• Насколько вам эту легкость в полно­метражный альманах удалось в итоге перенести?
• Удалось, удалось. Потому что на всех этапах я придерживалась того образа работы, какой у меня сложился на короткометражках. Мы вошли с практически неготовыми сценариями, часть актеров добирали по ходу съемки. Если в таких случаях в большом кино я говорю: «Стоп, давайте сейчас остановимся на пару недель, подумаем и все взвесим», то здесь я себе такого не позволяла. Все было с колес, все было весело.

• Вы сказали, что в большом кино вы бы так не сделали. А это какое получилось в итоге кино?
• Конечно, теперь по результату уже можно сказать, что это тоже большое кино. Просто работали мы над ним иначе. Я, помню, даже оператору Феде Ляссу сказала: «Давай мы все-таки пару месяцев подготовимся и осенью снимем? У нас же нет ни объектов, ни того ни сего, текст недописан, как же мы?» А он ответил: «Вот так. Просто возьмем и снимем». Раньше все мои фильмы были тщательно продуманы, прорисованы. Я не могла войти в объект, заранее четко его не раскадровав. А здесь случались ситуации, когда мы в день съемки видели объект первый раз. Это моя самая тяжелая картина, потому что денег было мало и мы снимали все за 25 дней. Практически не спали — это был адский марафон. Но при этом у всех горели глаза — сложилась настоящая любовь в группе. У меня всегда так на площадке — я не умею, как многие, снимать кино в атмосфере криков, ругани,— но в этот раз было по-особенному. Это кино с другим настроением. Дело не только в сроке, дело в легкости принятия решений. На короткой дистанции не успеваешь возненавидеть фильм. Когда делаешь картину три года, к моменту постпродакшена уже не можешь на нее смотреть — это неминуемая стадия. Ее просто приходится перетерпеть. В коротком метре же ты просто не успеваешь до этой стадии дойти. Короткометражки — единственные мои фильмы, которые я могла потом пересматривать. «Русалке», например, скоро десять лет, а я ее не видела с тех пор, даже не знаю, как она сегодня выглядит. А эти, бывает, вдруг и пересмотрю, и мне нравится. Совершенно нетипичная для меня история.
• По сравнению с описанием работы над предыдущими фильмами история этой картины звучит как курортный роман.
• Да, звучит, но на самом деле физически было очень тяжело. Самая изнурительная из моих картин. Такой вот курортный роман у меня случился.
• Расскажите про героя Евгения Цыганова: это ведь распространенный тип людей, запутавшихся в жизни, но как будто игнорирующих этот факт и вкладывающихся в абстрактную борьбу, например, с некрасивыми памятниками?
• Новелла, в которой играет Цыганов, наверное, самая личная для меня. Все герои в ней мне совершенно понятны и близки. И в чем-то очень милы мне такие герои. Ведь, по сути, Цыганов делает то же, что и героиня Маша в моем предыдущем фильме — «Звезда», которая тоже борется совсем не с тем и предназначения своего не видит. Эта тема — о понимании своего предназначения — вообще волнует меня.

• Как вы вообще выбирали героев? Важно было как-то упорядочить москвичей по типажам?
• Важно было найти интересные истории. От типажей мы не отталкивались. Косплееров, например, мы просто увидели на улице — они толпой выходили из клуба и так мне понравились, что мы написали про них отдельную новеллу, тем более что у нас на тот момент уже была новелла про японку, которая обожает русскую культуру.
• А вы ставили задачу зарифмовать между собой остальные сюжеты?
• Нет. Если бы мы это придумывали, мы бы действовали более грамотно, наверное. Мы ведь потом тестировали фильм, и фокус-группы подтвердили — все истории рассказаны для совсем разных аудиторий. Рената Литвинова с лекциями о любви — это одна аудитория, история про косплееров — совсем другая. Если бы я подходила прагматично, я бы понимала: я делаю коммерческое кино, аудитория у меня от 16 до 25 — и там были бы новеллы только про косплееров.
• Но покрыть в одном фильме разные ­аудитории тоже может оказаться успешной стратегией.
• Ну посмотрим. Не думаю, например, что та аудитория, которой больше всего понравится новелла с Ренатой Литвиновой, активно ходит в кино. У нас в кинотеатрах чаще бывают подростки — поэтому мы и окружены дебильными комедиями, которые снимаются якобы для тех, кому 18 лет. Мое кино, конечно, задумано как развлекательное, но я всегда рассказываю то, что интересно мне. А фокус-группу я устраивала потому, что хотела одну из новелл выбросить. Но, когда посмотрела результаты, передумала: мои ощущения не подтвердились, не было в фильме такой новеллы, которая бы не нравилась одновременно всем.
• Зато одновременно всем, кажется, понравилось, какая у вас на экране получилась Москва.
• Говорят, что очень красивая. Думаю, в первую очередь из-за того, что в сердце истории рассказ про японку, влюбленную в Россию, и мы вместе с ней прошлись через всю нарядную туристическую Москву.

• У меня как у человека, живущего в Москве, кстати, было другое впечатление. Картинка выглядит глянцевой, но все места при этом реальные, обитаемые: это не ресторан, допустим, «Мост», про который можно что угодно нафантазировать, потому что на самом деле большая часть зрителей туда никогда не ходит. Допустим, в «Звезде» дела обстояли совсем по-другому.
• У фильмов «Про любовь» и «Звезда» просто разные художественные задачи. Здесь у каждого своя зона обитания: герой Машкова сидит в Сити, у героини Снигирь окна выходят на Третье кольцо, любители аниме живут в спальном районе. Охват огромный: разные герои — и у каждого разная Москва.
• Вы себе ставили задачу снять документ о сегодняшнем дне в Москве?
• У меня, конечно, не документальное кино, но да, это документ реальности. Когда мы уже готовились к съемкам, я посмотрела старый черно-белый фильм Михаила Калика «Любить». Удивительно, что я не видела его раньше. Оказалось, «Про любовь» с ним во многом перекликается — там тоже новелльные истории. Играют все звезды, еще совсем молодые,— Миронов, например. Между новеллами документальные вставки: на улицах у людей спрашивают, что такое любовь.
• Очень трогательные ответы они там дают. Особенно нарядные девушки.
• Да! Когда я его посмотрела, я ходила и думала как раз о том, что этот фильм — документ своего времени. По нему сегодня можно понять, как люди одевались, какая была Москва, какая у них была речь. Сейчас все другое. С этой точки зрения мое кино, конечно, через пятьдесят лет тоже будет казаться именно что документом времени.
• А вы сразу придумали всю эту стилистику — титры с экранами айпэдов, вставки с инстаграм-аккаунтами героев?
• Нет, это родилось в процессе. Отчасти это заложено и в самой истории: все герои — современные люди, мне хотелось, чтобы часть общения шла через гаджеты. Я хотела даже сделать интерактив, который не до конца получился: например, играет в кадре группа, и на экране появляется не просто ее название, а картинка с обложкой альбома или статья в «Википедии». Мы ведь не хотели известных групп, мы хотели раскрутить новых артистов.

• Фильм в итоге стал немного смахивать на фестиваль городской культуры. У вас было такое ощущение?
• Нет, у меня такого ощущения не было, мне просто хотелось, чтобы люди получили новую информацию. Вот поет неизвестная певица — и мы о ней что-то рассказываем. В итоге остались только названия, но это нормально — в процессе съемок многое меняется. В подготовительный период мы, кроме того, много говорили про стилистику инстаграма.

• Как по-вашему, инстаграм сильно влияет на то, как мы сегодня воспринимаем информацию и реальность?
• Инстаграм не просто так вышел на первое место среди всех соцсетей. Времени на слова сейчас нет, человек заглатывает информацию мгновенно, ему не надо для этого читать текст, заголовка с картинкой достаточно. Конечно, это не может не оказывать влияния на то, как мы воспринимаем сегодня информацию. И, в свою очередь, на кино, на способ повествования.
• В «Про любовь» способ повествования получился легким и стремительным.
• Я сама стала легче. Стала больше доверять чувствам и эмоциям, а не голове. Стала культивировать в себе интуицию и легче от всего отказываться — раньше было трудно сокращать, ничего не хотелось выкидывать из фильма. Сейчас ничего не жалко. Половину текста в «Про любовь» артисты говорят от себя. Раньше я думала, что сценарий — это библия, надо работать строго по нему. А тут ко мне приходил человек на площадку, говорил: «Я выучил текст». Я ему отвечала: «Забудь». Бортич, которая меня совсем тогда не знала, даже растерялась. Спросила, что ей делать, а я говорю: «Вон там у тебя в кадре Цыганов, иди с ним что-нибудь поделай». И знаете, это лучшие сцены. Пять утра, все спят, Цыганов уснул на стуле, Бортич в кадре: «А нам еще долго говорить?» — «Долго».— «А о чем?» — «Да что ты меня спрашиваешь? Лежи и говори о чем хочешь, а я тебя поснимаю». Это ведь мой первый фильм на цифру, а цифровую камеру можно полчаса не выключать — вставил карточку и снимай сколько хочешь. На меня уже все косились, оператор, группа. А я снимала, потому что самое хорошее проявляется тогда, когда весь текст уже рассказали, уже поругались, уже устали.
• Нет ли ощущения, что в таком потоке что-то теряется, исчезает глубина?
• Наоборот, я считаю, что получилось даже слишком серьезно. Я-то, вообще, хотела тотальную комедию, настоящее дуракаваляние. Развлекательное кино. Это не значит, что я теперь только такие фильмы буду делать,— не знаю, что я дальше сниму. Вдруг будет глубокая драма без тени улыбки.
• Вам кажется, что герои российского кино как-то изменились за последние годы? Что среди них стало больше простых людей и меньше жанровых персонажей?
• Это пусть киноведы подсчитывают. Но вообще, мировая тенденция последних лет — посмотрите хотя бы на сериалы — это антигерои, персонажи, наделенные отрицательными чертами. Декстеры, Хаусы, Холмсы. Кино стало ближе к жизни. Это связано и с технологиями тоже — камеры легкие, дистанция другая. Документальное кино часто смешивается с игровым. Мы подошли к человеку вплотную и посмотрели на него пристально. А если вглядеться в человека — понятно же, что он не положительный персонаж.