Андрей Кончаловский: «Вы же не едите попкорн в церкви или в театре»
В воскресенье на Первом канале покажут новый фильм Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына». Антон Долин расспросил русского лауреата венецианского «Серебряного льва» о цензуре, документалистике и России, далекой от политики.
- «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» принесли вам «Серебряного Льва» в Венеции — приз, который вы уже получали за «Дом дураков». Можете сравнить две эти картины?
- Между ними ничего общего. «Дом дураков» — это цирк, карнавал! Феллиниевская фреска, сделанная очень тщательно, но совсем по-другому. В «Белых ночах» я использовал метод, который неприменим к другому материалу.
- У вас не было искушения снять «Белые ночи» как документальный фильм?
- А в чем, по-вашему, разница между документальным и игровым?
- Например, в отсутствии или наличии сценария. Актеры или отсутствие актеров… Или разницы нет?
- Не знаю. Отчасти мой фильм документальный. Но ведь документ всегда нейтрален! Как только в картине появляется интерпретация реальности автором, она перестает быть документальной. Мой фильм — мозаика. Помните мозаики в соборе Сан-Марко? Посмотрите на них издалека — и вы увидите прекрасные образы. Подойдите вплотную — и они исчезнут: останутся только маленькие разноцветные квадратики. Очень красивые, спору нет, но всего лишь квадратики. Понимаете, картину можно создать как угодно: при помощи квадратиков, масляных или акварельных красок — это неважно. Я складывал ее, как мозаику, из кадров, которые большей частью, по сути, были документальными. Но главный секрет — в том, чтобы они сложились в единую цепь образов.
- Насколько сложно это было?
- Это нелегко — сделать художественный фильм, не вмешиваясь в реальность со своим сценарием и не прибегая к актерской игре. Для меня этот опыт был очень поучителен, и, признаюсь, мне сейчас сложно решить, как снимать следующий фильм. Как добиться того же? Чтобы профессионалы восхитились тем, как это сделано, а непрофессионалы просто были растроганы до слез? Брессон пытался достигнуть этого, обходясь без актеров, и у него не получилось. Точнее, не всегда получалось. Но меня в большой степени вдохновил именно его метод.
- Политические события последних месяцев никак не повлияли на вашу картину или ее восприятие в Европе?
- Забудьте вы про политику. Пройдет еще полгода, и все забудут об этих трениях и конфликтах. Все это смехотворно. Вы же не думаете всерьез, что русские ракеты угрожают Европе! Надеюсь, и в Европе никто так не считает.
- «Белые ночи» показывает мир, предельно далекий от политики.
- И этот мир действительно таков! Его населяют не потребители, а люди, чья главная задача — выживание. От рынка они предельно далеко. Понимаете, на севере России на каждый квадратный километр в среднем приходится по одному жителю — а в Японии, например, по несколько сотен. Разница принципиальна, она ощущается в отношении буквально ко всему. И это самое важное: осознавать ту разницу между россиянами и обитателями других стран, которую так просто не преодолеть.
-
Кадры из фильма «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына»1/4 -
2/4 -
3/4 -
4/4
- В вашем фильме звучит матерная речь. Это проблема для проката? С этим связана премьера на телевидении? Но ведь и там нецензурные слова придется как-то убирать?
- Ну мат никогда не самое главное, и если его запикать, то публика все равно поймет, какие слова звучат. Во всяком случае для меня это не проблема: я не стану сражаться за цельность своего произведения только из-за нецензурной лексики! А если мат в вашем фильме главное, не так уж хорошо ваше произведение искусства. Впрочем, из любых правил бывают исключения. Особенно в России…
- Неужели вы поддерживаете запрет мата?
- Да, я за цензуру в этом отношении. Огромное количество посредственностей используют шокирующие эффекты в языке или изображении своих фильмов, чтобы произвести впечатление. Больше ни для чего. Когда актер произносит нецензурные реплики, написанные сценаристом, вы сразу слышите фальшь — а если актер бежит голым по полю, вы видите только то, что висит у него между ног. При чем тут искусство? А если плотник латает крышу и при этом позволяет себе пару раз выругаться, вы моментально чувствуете, что это ничуть не непристойно, а лишь естественно.
- Ну да, а у вас рядом с нецензурными диалогами — Шекспир, цитатой из «Бури» вы завершаете фильм.
- Так я и поступил, не буду это объяснять или комментировать. Понимайте как пожелаете! Я против того, чтобы художники сами комментировали свои произведения. Мне стыдно смотреть на длинные умные статьи, посвященные «Черному квадрату» Малевича. Ведь Малевич создал не произведение искусства, а всего лишь пиар-акцию. «Черный квадрат» мог быть создан ребенком. В отличие от «Давида» Микеланджело.
- Сейчас вы поставили спектакль в Италии, «Эдипа в Колоне» Софокла в Виченце. Есть какая-то связь между тем, что вы делаете на сцене и в кино?
- Театр вдохновляет меня по совершенно другим причинам, чем кино: его искусственность позволяет открывать истину. А кино должно избегать искусственности — только если это не Феллини или Чаплин. В театральности, в намеренном искажении реальности, на мой взгляд, кроется поэтика театра, но в кино очень часто театральность выглядит фальшью. И мне кажется, что в кино не надо бояться скуки, надо бояться фальши. Кино в состоянии смотреть на молчащего человека полкартины, что исключено в театре. Сегодня ведь можно снять фильм даже на айфон, обходясь без освещения и профессиональных камер! Вопрос только в том, как сделать его увлекательным, тронуть зрителя и заинтересовать его. Но чисто технически — хватит и мобильного телефона. Все дело в выборе точных слов, цветов, образов. Чем яростнее и жестче ты ведешь отбор, тем большая удача тебя ждет. «Белые ночи» научили меня многому — в том числе и этому.
- Вы утверждаете, что ваш фильм для взрослой публики. Уточните, кого вы имеете в виду?
- Тех, кто способен приходить в кино и смотреть фильм, не хрустя при этом попкорном. Вы же не едите попкорн в церкви, когда молитесь, или когда слушаете музыку. Даже в театре вы не жуете попкорн, а жевали бы — вас бы вышвырнули. В этом и заключается разница между подлинным наслаждением искусством и обычным потреблением. Западная цивилизация превратилась в общество тотального потребления, и я против этого. Художественные ценности не должны определяться их рыночной стоимостью.
- Смотреть 19 октября, 22.30, Первый канал