Чтение на выходные «Взгляд сквозь одежду» Энн Холландер

Большинство людей крайне внимательно относятся к тому, как выглядит их одежда, хотя при этом они могут совсем не следить за модой, не тратить много времени на шоппинг, не быть обладателями большого количества вещей, денег или свободного времени. Если только речь не идет об униформе, людям так или иначе приходится выбирать вещи, которые они на себя надевают; даже если акт выбора постоянно и почти бессознательно состоит в отказе от большей части того, что им доступно. В эпоху массового производства выглядеть единственным в своем роде крайне трудно, практически невозможно — сколь бы разнообразными ни были выставленные на продажу товары. А потому любой выбор одежды, и в особенности выбор простой и быстрый, сопряжен с тем, что в глазах сторонних наблюдателей ты начинаешь ассоциироваться с теми людьми, которые уже сделали подобный выбор, — причем, как правило, в силу подобных же причин.

Если, отправляясь купить себе рубашку, вы всегда (если, конечно, вам позволяют доходы) покупаете рубашки от Brooks Brothers с пуговицами на воротничках, вас будут ассоциировать с людьми, которые привыкли делать то же самое, вне зависимости от того, нравится вам это или нет. Конечно же, Brooks Brothers делают прекрасные рубашки, и вы вполне можете именно это обстоятельство числить в данном случае главным своим мотивом — однако, по сути, качество здесь мотив вторичный. Рубашки ничуть не хуже по виду и качеству можно найти и в других местах, но сам поиск чего-то подобного в других магазинах требует сосредоточенности на результате, времени, энергии и фантазии, а кроме того — готовности рискнуть. Если раз в год вы ходите в Brooks Brothers, то, как правило, это свидетельствует о том, что, предпочитая совершать покупки в надежном месте и без особых проблем, вы ассоциируете себя с другими консервативными и предпочитающими не рисковать постоянными клиентами Brooks Brothers и, более того, что вы не ставите себе целью избежать подобных ассоциаций. Таким образом, вы фактически самым скрупулезным образом следуете одной из разновидностей моды, пусть даже вы за всю свою жизнь ни разу не взглянули на модную иллюстрацию и искренне уверены в том, что ко всему этому безумию не имеете ровным счетом никакого отношения. Brooks Brothers всегда будут производить ограниченное количество моделей, а вы всегда и с неизменным удовольствием будете выбирать что-нибудь из спектра предложенного. Возможен, правда, и другой вариант — что вы будете восхищаться покроем и качеством рубашек от Brooks Brothers, но никогда даже и близко не подойдете к их магазину, опасаясь вышеупомянутых ассоциаций с самоуверенностью, консервативностью и эксклюзивностью. 

В самом желании избегать носить определенные вещи, наделенные некими особыми свойствами, обладающие превосходным качеством, приятные на вид и на ощупь, нет ничего необычного. Вещи могут быть невероятно привлекательны физически, но если при этом они так или иначе неприемлемы с социальной точки зрения, то даже думать о них бессмысленно.

В Америке мужчины долгое время были крайне чувствительны к ассоциациям, связанным с мелкими деталями одежды: прежде всего потому, что на протяжении целого столетия доступный выбор одежды оставался слишком узким. Женщинам, со своей стороны, надлежало следовать моде, ходить по магазинам и любить украшения. И вот теперь, когда для значительного числа женщин шикарные платья принципиально вышли из моды, они зачастую выказывают куда меньшую, чем мужчины, разборчивость в оттенках смысла, связанных с обычной, не проходящей по разряду шикарного платья одеждой. Так, если они, к примеру, надевают потертые джинсы и футболку, то им зачастую начинает казаться, что они одеты в свободную, удобную одежду, и не более того, — тогда как в действительности они прежде всего выглядят как другие люди соответствующего пола и возраста, которые носят подобную одежду, — и только изредка им удается произвести впечатление, что они просто одеты в свободной и удобной манере. Девушки и молодые женщины, конечно же, именно этого эффекта и добиваются. Женщины же более взрослые из поколения в поколение учились разбираться в тонкостях, относящихся именно к вещам «шикарным», осваивая искусство постоянно оставаться на рассудительно выбранной позиции между последним криком моды и модой старой. Одним из самых значимых критериев этого умения многие десятилетия оставалась длина юбки.

Когда женщины объясняют, почему они так часто надевают откровенно не модные предметы, они говорят, что им жизненно важно удобство. Удобство поднимали на щит и первые сторонницы ношения коротких юбок, взывавшие к идеалу «свободы»: перед нами типичный пример прагматического объяснения чисто эстетического импульса. В 1970-е годы юбка как главный идентификатор женского пола бездумно делалась то длинной, то короткой, то плотной, то почти прозрачной, пока окончательно не рассталась с угнетавшим ее грузом прошлого существования. Во второй половине XX века юбка, на протяжении пятнадцати столетий являвшая собой абсолютный и непреложный закон для женского пола, могла развиваться дальше только лишь потому, что стала не обязательной — заполучив альтернативу в виде разного рода вариаций на тему брюк. Сама традиция брюк на протяжении нескольких десятков лет развивалась подспудно, используя два главенствующих импульса: коннотации вполне традиционной эротичности и коннотации модерновой спортивной неформальности.

Среди женщин джинсы изначально носили исключительно девушки, занимающиеся верховой ездой, — а также их старшие коллеги по этому увлечению. Постепенно брюки становились одеждой все более распространенной, естественным образом утрачивая исходный оттенок утонченного вызова. Одновременно сошла на нет и другая чисто авангардная черта женских брюк: убеждение, что они идут исключительно самым худеньким — то есть либо богатым и элегантным, либо мужеподобным женщинам как «естественным» обладательницам права ношения брюк. Энергичные и респектабельные домохозяйки стали появляться в телевизионных рекламных роликах не в платьях-«рубашках», а в брюках; а дамы старше шестидесяти пяти принялись выходить в них не только в сад, но и к ужину. Из моды второго плана брюки постепенно превратились в самую что ни на есть перворазрядную моду. Основным поводом, разумеется, назывались соображения удобства; однако настоящей причиной было нарастающее неудовлетворение всеми этими мини, макси и миди, вызывающими отторжение уже на уровне зрительного образа, — в сочетании с общей приемлемостью как джинсов, так и других разновидностей брюк на женщинах. Брюки к тому времени уже успели утвердиться в общественном сознании как вполне нормальный предмет женского туалета, но они среди прочего обросли еще и коннотациями молодости и здорового пренебрежительного отношения к диктату модных дизайнеров. И главное, коннотациями комфорта, которые всегда важнее, чем реальный комфорт.

Джинсы настолько тесные, что под ними прорисовываются половые губы, а для того, чтобы застегнуть молнию, приходится ложиться на спину, вряд ли можно назвать удобными с чисто физиологической точки зрения; важна в данном случае общая атмосфера удобства, собственный образ, облаченный во что-то соответствующее модному идеалу комфортности. По большому счету, брюки ничуть не удобнее юбок. Есть, правда, ряд исключений: для некоторых видов деятельности широкие штаны более удобны, и европейские моряки вместе с индийскими и мексиканскими батраками использовали их веками. Однако женский вариант широких и мягких, похожих на пижамные брюк женщинам, собственно, идет не очень, если только брюки эти не отличаются очень тщательным кроем; и носились подобные брюки прежде всего в тех странах, где существовали устойчивые традиции визуальной стилизации изображений одетой человеческой фигуры — как, например, в Китае и в других странах Востока — или же отсутствовали вовсе, как в той же мусульманской традиции.

Я попыталась показать, что в самом акте одевания, как правило, присутствуют отсылки к неким воображаемым образам: образам реальности, прошедшим через сито индивидуального человеческого отбора. Та стилистика, в которой оформляется образ одетого человеческого тела — в какой бы из разновидностей изобразительного искусства в данную конкретную эпоху людям ни было удобнее всего подавать и воспринимать его как реалистический, — определяет и те способы, которыми мы создаем образы наших собственных одетых «я» и воспринимаем одетые «я» других людей. Такие образы, встречающиеся в изобразительном искусстве, мы принимаем как модели для подражания потому, что они представляются нам вовсе не как модели, а как «правдивые» образы. Они заявляют о себе как о подражаниях — отчасти поэтому мы им и подражаем; служить ориентирами для нашего восприятия реальности они могут потому, что кажутся «реалистическими», подобно отражениям в зеркале, а вовсе не интерпретациями реальности. (Относительно фигур на модных иллюстрациях, как и относительно эксцентричных созданий на фотографиях из Vogue или на некоторых не менее эксцентричных цветных модных гравюрах годов примерно 1840-х, всегда было известно, что к реальности они отношения не имеют, что воплощают они собой отнюдь не какой-то эстетический идеал, но являются результатом некоего гротескного искажения — однако само это искажение неизменно осуществлялось в требуемом, подчеркивающем ту или иную тенденцию направлении.) Таким образом, изобразительное искусство отслеживает восприятие одежды и в каком-то смысле способно провоцировать те или иные сдвиги в моде; но оно не в состоянии самостоятельно определять, какие именно изменения произойдут. Зависимость существует, скорее, противоположного свойства: всякий раз, когда искусство по-новому интерпретирует образ одетого тела, произошедшие изменения в мире моды оказывают на него формообразующее воздействие.

Впрочем, так или иначе, но значимый сдвиг в том, как выглядит одежда в тот или иной период, прежде всего зависит от импульса чисто визуального и представляет собой реакцию на давление визуальных потребностей. А следовательно, и источником толчка к перемене внешнего облика остается художник, работающий в том или ином жанре репрезентации, — фотограф, иллюстратор, кинематографист — то есть один из профессиональных мастеров визуализации. Эти художники обладают умением встроить в каждую свою — захватывающую и убедительную — интерпретацию текущего момента необходимость того, чтобы следующий момент выглядел несколько иначе. Они не изобретают самих по себе перемен: они показывают их необходимость. Таким образом, и без того изменчивая мода постоянно делается еще сложнее за счет отражений в художественных образах. Важно отметить, что моду, по сути, невозможно воспринимать без постоянных отсылок к интерпретациям. Те или иные точки зрения не могут выглядеть просто желательными, приемлемыми, неприемлемыми или перспективными вне тех визуальных образов, которые дает картинка — движущаяся или неподвижная.

Существуют различные определения моды; мы подразумеваем под модой весь спектр возможных образов человеческого тела, который воспринимается как желательный в данный момент времени. Рамки того, что все представители данного общества хотели бы видеть надетым на себе и на других людях, суть рамки моды; а рамки эти включают в себя и haute couture, и все возможные разновидности антимодности и не-модности, и все те вещи и аксессуары, которые носят люди, уверяющие, что они модой не интересуются, — то есть система установок, сложившаяся в рамках истории платья и характерная для данного периода. Может быть, мода на Западе уже не привязана к конкретному социальному классу, но она по-прежнему привязана к вполне конкретному времени и по-прежнему выражает себя в сложной системе кроя и шитья, в линейке четко различимых между собой форм и цветов, в осознанных заимствованиях и во взаимных отношениях костюма (его элементов) и тела (его частей). В итоге мы получаем общее целое, слишком сложное и нестабильное для того, чтобы не видоизменяться, даже среди людей, как будто о моде никогда не думающих. Судя по всему, мода по самой своей природе располагает к переменам. Но каков механизм изменений?

Принято считать, что доверчивая публика повинуется диктату дизайнеров. Но многие дорогие и амбициозные дизайнеры терпят неудачу там, где преуспевает кто-то один из них; а дизайнеры вполне успешные в своих попытках ухватить и перенаправить хотя бы крошечный сегмент общего отношения публики к своему внешнему виду постоянно живут под угрозой провала. По-настоящему успешный дизайнер обладает инстинктивным умением отчетливо визуализировать то, чего публика уже хочет, еще не отдавая себе в этом отчета. Не следует забывать, что дизайнеры живут и работают не только в эмпиреях, но и в сфере низового потребления. Подавляющее большинство дешевых кофточек и туфель разрабатываются специально с расчетом на массовый рынок, а не копируются с дорогих образцов. И настоящий успех в мире моды имеют как раз те дизайнеры, чьи имена чаще всего ничего не говорят широкой публике, но которые работают над этими вещами; плоды их неудачных решений во всех ценовых категориях загромождают складские помещения и отделы распродаж, являя собой результаты как их собственных ошибок в расчетах, так и неудачных закупочных стратегий. Широкая публика зачастую отказывается покупать именно те вещи, которые слишком откровенно созданы ей на потребу; но какой бы выбор ни совершал массовый покупатель, большинство людей, приобретая или отвергая ту или иную вещь, остаются во власти ощущения, будто внешний вид лежащих на полках магазина предметов туалета создается буквально из воздуха некими невидимыми силами — именно «они» предлагают в этом году брюки с более широкими штанинами или туфли с более широкими каблуками.

В середине XIX века французы изобрели, выпестовали и распространили по миру представление о дизайнере одежды как о природном гении, таком же, как художник, — то есть о человеке, всецело ответственном за свои творения. В те времена сшитые на заказ вещи и впрямь куда больше походили на тщательно проработанные и детализованные картины; и раскупались вещи и картины одной и той же клиентурой. Элегантный женский костюм, рассчитанный на бальную залу или на поле для скачек, вполне воспринимался как подобие глянцевой салонной живописи, место которой — в гостиной: и то и другое предназначено для покупок и созерцания представителями самых состоятельных буржуазных семейств. Если работать в расчете на подобную клиентуру, то, идет ли речь о работе портного или живописца, вкус художника и прежде всего его технические навыки, вероятнее всего, будут значить больше, чем богатство его воображения. Но не следует забывать и о том, что в этой же самой стране и в это же самое время утвердилось и представление о художнике как о герое и пророке, живущем исключительно в согласии с собственными моральными нормами и абстрактными законами прекрасного.